Писатели США о литературе. Том 2 - Коллектив авторов Страница 47

Такова суть борьбы, которой отныне мы должны себя посвятить. Из миллиардов форм бытия Америки, из жестокого насилия и темных лабиринтов, что составляют суть ее кипящей жизни, из уникальной и единственной сути этой земли и нашей собственной сути должны мы извлечь силу и энергию нашего бытия, звучание нашей речи, сущность нашего искусства. Ибо именно на этом трудном и достойном пути мы, как мне кажется, только и можем обрести свою речь, найти свой язык, свое сознание—все то, что как людям и художникам нам так необходимо. На этом пути нам — кто обладает только тем, чем обладает, знает только то, что знает, является только тем, чем является,— предстоит найти свою Америку. Сейчас, в этот самый час, в этот момент моей жизни, я ищу свою.

1936 г.

ЭЛЛЕН ГЛАЗГОУ

ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К РОМАНУ «УЮТНАЯ ЖИЗНЬ»

...Когда я работаю над романом, то нахожусь или стараюсь быть в состоянии абсолютной сосредоточенности. На первый, черновой, вариант, если это долгое повествование, я обычно трачу два года и еще год уходит на окончательную отделку. Все это время в моем сознании присутствуют воображаемые обстоятельства, в которых совершается действие, я почти постоянно думаю

о своих героях. Я живу с ними день за днем, они для меня — более реальные существа, чем знакомые мне люди из плоти и крови. В нашем с сестрой детском издании «Путешествий Гулливера» была картинка, которая, как мне кажется, пророчески изображала мои грядущие муки над этим окончательным вариантом. На земле, привязанный к ней тысячами нитей, лежит Гулливер, а множество лилипутов скачет по нему, пресекая все его попытки шевельнуться. Так и слова: они кишат передо мной, мешая схватить единственно верное из них, не давая уловить точный ритм, нужный тон и оттенок. Однако интуиция, а возможно, просто вспышка натренированной памяти, снова приходит мне на помощь. Бывало, я часами' страдаю в поисках самого нужного, точного слова или фразы и, отчаявшись, бросаю свой попытки, а затем, словно от толчка, просыпаюсь ночью, потому что это слово или фраза стремительно пронзают мое дремлющее сознание.

Тем не менее именно тщательное переписывание (бесконечная чистка и полировка во имя выразительного и гибкого стиля) дает писателю величайшее наслаждение, несмотря на всю монотонность и нудность занятия. Смею сказать, каждый литератор-профессионал, уважающий свой труд, чувствует то же, что и я, его ум не может снискать покоя и отдохновения, пока, сначала, он не уловит нужную атмосферу повествования, а затем—это единственное слово. Хотя у моих героев могут вдруг объявиться странные черты характера, хотя они подчас совершают поступки, на которые я считала их неспособными, хотя эпизоды в романе могут поменяться местами и возникнуть новые коллизии, не предусмотренные развитием действия, все же как неподвижная, одинокая звезда над хаосом созидания сверкает конец. Никогда в жизни я не написала первой строчки, не зная, каким будет последнее слово. Иногда я много раз переписываю начало, как это было с «Они уступили безумию», а порой (хотя, если говорить правду, это произошло лишь однажды) книга, не очень большая, складывается сразу, прежде чем перо коснется бумаги, словно

силой внутренней энергии. Так было с «Романтическими комедиантами».

Однако, пиша первую, трудную главу «Они уступили безумию», я могла бросить взгляд в будущее романа, поразмышлять над характерами, что ускользали из-под моего контроля, обдумать акварельную финальную сцену, в то время как последний параграф «Романтических комедиантов» звучал в том же ироническом ключе, что был задан с самого начала.

Оценивая итоги любого действия, мы всегда спрашиваем себя, а стоило ли оно затраченных усилий. Да, я считаю, что писательский труд этих усилий стоит не менее чем рытье канав или вычерчивание небесных карт, во всяком случае он дарует то же удовлетворение. Хотя я не могу быть авторитетом, но долгий и терпеливый труд дает мне право это утверждать. Я стала писательницей прежде, чем научилась противостоять искушению, и продолжала заниматься литературным трудом, потому что никакое другое занятие не было мне столь интересно и не приносило такой радости. Верно, что я писала, повинуясь только собственному суду, но этот внутренний критический голос всегда звал к недосягаемо высокой цели и придавал некий волнующий блеск неизведанности тому, что на первый взгляд могло показаться лишь одним из более или менее обычных способов зарабатывать себе на жизнь. Однако новичку, тому, кто молод и лелеет честолюбивые замыслы прославиться, я бы порекомендовала более короткий путь к славе (который может доставить поистине королевские почести) — через радио и Голливуд. И уж, конечно, не один художник пера успешнее может обеспечить себе экономическую независимость, просто-напросто купив новую метлу и отправившись на ближайший перекресток. Но, как это ни покажется невероятным, в наше практическое время существуют писатели, которые так стремятся познать истинные ценности, что не променяют свое художническое призвание на голос, звучащий в эфире, трепет кадра в кино и дивиденды в банке. Существуют и среди нас одержимые безрассудной верой в собственный труд, а есть и такие, кто одарен свыше столь жизнеспособным и стойким духом комического, что им интересно все, даже наша национальная способность возвеличивать низменное. Этим счастливцам из числа наших непризнанных писателей дар иронии несет с собой свои особые радости и может даже с ' течением времени вознаградить, как это ни странно, за все старания.

Оглядываясь назад, сквозь долгую чреду лет, я вижу, я понимаю, что нечто, прежде называемое мной методом постоянного обновления, может быть сведено к трем главным принципам. Подчинение этим принципам дало мне возможность писать романы почти сорок лет и все-таки чувствовать, что источник, дарующий материал и энергию, столь же искрометен и свеж сегодня, как и в дни моего первого юношеского провала. Время идет, но я