Подлинная история Константина Левина - Павел Валерьевич Басинский Страница 47

Смерть была постоянной темой в творчестве Толстого. Она врывается уже в одно из самых светлых его произведений – дебютную повесть «Детство», опубликованную в журнале «Современник» в 1852 году, за двадцать лет до начала работы над «Анной Карениной». Со смертью матери заканчивается детство главного героя – Николеньки Иртеньева. Это сродни утрате Рая – того детского рая, в котором он жил и которого больше не будет.

Важно, что повесть «Детство» Толстой писал на Кавказской войне, где видел немало смертей. Одна из них – гибель юного прапорщика Анатолия Аланина, павшего жертвой собственной чрезмерной храбрости, описана Толстым в рассказе «Набег» хотя и с сочувствием, но без ужаса, как обыденная смерть на войне.

Раненый оглянулся; бледное лицо его оживилось печальной улыбкой.

– Да, вас не послушался.

– Скажите лучше: так Богу угодно, – повторил капитан.

Приехавший доктор принял от фельдшера бинты, зонд и другую принадлежность и, засучивая рукава, с ободрительной улыбкой подошел к раненому.

– Что, видно, и вам сделали дырочку на целом месте, – сказал он шутливо-небрежным тоном, – покажите-ка.

Прапорщик повиновался; но в выражении, с которым он взглянул на веселого доктора, были удивление и упрек, которых не заметил этот последний. Он принялся зондировать рану и осматривать ее со всех сторон; но выведенный из терпения раненый с тяжелым стоном отодвинул его руку…

– Оставьте меня, – сказал он чуть слышным голосом, – все равно я умру.

С этими словами он упал на спину, и через пять минут, когда я, подходя к группе, образовавшейся возле него, спросил у солдата: «Что прапорщик?», мне отвечали: «Отходит».

Но уже совсем иначе будет описана сцена гибели шестнадцатилетнего Пети Ростова в «Войне и мире». Петя Ростов – прямое продолжение Алабина в «Набеге». Такой же пылкий, храбрый и в то же время сентиментальный мальчик. И – погибает он точно так же, не послушав приказа начальства и бросившись в открытый бой.

– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.

– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.

Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.

«Я привык что-нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.

Здесь тональность совсем иная. Петя Ростов, в отличие от Алабина, погибает мгновенно – нелепо и страшно. Вид его окровавленного трупа заставляет рыдать даже такого опытного партизана, как Денисов, но и эти рыдания похожи на «собачий лай». Это деэстетизация смерти. В ней нет никакой красоты, как нет в глазах Денисова никакого оправдания в гибели этого мальчишки…

Но все-таки Петя погибает в бою за свое Отечество. В этом есть момент подвига. А вот матушка Николеньки Иртеньева в «Детстве» умирает… просто потому, что умирает. Причем в достаточно молодом возрасте. Такая смерть – самое ужасное, что случится в жизни этого мальчика и что перевернет его представление о мире.

Панихида кончилась; лицо покойницы было открыто, и все присутствующие, исключая нас, один за другим стали подходить к гробу и прикладываться.

Одна из последних подошла проститься с покойницей какая-то крестьянка с хорошенькой пятилетней девочкой на руках, которую, бог знает зачем, она принесла сюда. В это время я нечаянно уронил свой мокрый платок и хотел поднять его; но только что я нагнулся, меня поразил страшный пронзительный крик, исполненный такого ужаса, что, проживи я сто лет, я никогда его не забуду, и, когда вспомню, всегда пробежит холодная дрожь по моему телу. Я поднял голову – на табурете подле гроба стояла та же крестьянка и с трудом удерживала в руках девочку, которая, отмахиваясь ручонками, откинув назад испуганное личико и уставив выпученные глаза на лицо покойной, кричала страшным, неистовым голосом. Я вскрикнул голосом, который, я думаю, был еще ужаснее того, который поразил меня, и выбежал из комнаты.

Только в эту минуту я понял, отчего происходил тот сильный тяжелый запах, который, смешиваясь с запахом ладана, наполнял комнату; и мысль, что то лицо, которое за несколько дней было исполнено красоты и нежности, лицо той, которую я любил больше всего на свете, могло возбуждать ужас, как будто в первый раз открыла мне горькую истину и наполнила душу отчаянием.

Так в первом же произведении Толстого возникает труп и хлопоты, связанные с мертвым телом. С трупом надо что-то делать. От него нужно как-то избавиться. Мертвое тело маменьки, самого дорогого для него человека, не вызывает в Николеньке ничего, кроме ужаса и отвращения. На этом страшном впечатлении и той «горькой истине», которую он открывает, и заканчивается детство героя. Рая на земле, где любимый человек превращается в зловонный труп, нет и быть не может.

Важно заметить, что подобное отношение к мертвецам оставалось у Толстого на протяжении всей жизни. Не к памяти о том, какими они были до смерти, а к тому, что делается с человеком после нее. Когда в 1906 году от воспаления легких скончалась его любимая дочь Маша, полностью разделявшая поздние идеи отца, Толстой оставался возле больной до последней секунды, но отказался идти на кладбище, где ее хоронили.

Известно, что Толстой после разрыва с Церковью был категорически против того, чтобы над его телом после смерти совершали какие-то церковные обряды, и завещал похоронить себя в лесу Ясной Поляны. Место захоронения он выбрал неслучайное – там, где они когда-то детьми вместе с братом Николаем (его имя он даст главному герою «Детства») закопали «зеленую палочку» – символ всеобщего счастья. Менее известно, что Толстой, очень презрительно относился к тому, что сделают с его телом после смерти. В завещании 1908 года он писал после распоряжения о своих сочинениях: «Второе, хотя это из пустяков пустяки, то, чтобы никаких не совершали обрядов при закопании в землю моего тела. Деревянный гроб, и кто хочет, снесет или свезет в Заказ против оврага, на место зеленой палочки. По крайней мере, есть повод выбрать то или иное место».

В дневнике 1909 года он пишет о своем будущем мертвом теле еще более пренебрежительно: «Повторяю при