Подлинная история Константина Левина - Павел Валерьевич Басинский Страница 50

не так страшно, но все-таки появление Николая в начале романа, ничем не оправданное с точки зрения любовной романной интриги, вносит в него определенный диссонанс. И, наверное, неслучайно Толстой ставит этот эпизод после сцены бала. Возможно, ему важно показать, что и страдания Левина, которому отказала Кити, и страдания самой Кити, которую «предали» Анна и Вронский, – мелочи в сравнении со страхом смерти пусть жалкого и неприятного, но глубоко несчастного человека. С самого начала структура романа подчиняется не внешней хронологии, а глубинным смысловым связям.

Сюжет внешний изнутри подрывается сюжетом внутренним, значение которого мы не сразу понимаем. «Левинская» часть с самого начала переплетается с «каренинской» еще не видимыми нитями. Анна и Вронский счастливы на балу, а Кити и Левин несчастны. Но это еще ничего не значит. Анна станет несчастной, как и Вронский после ее гибели, а Кити и Левин будут счастливы, то есть внешняя ситуация вроде бы перевернется. Но страх смерти, дыхание которой Левин еще не почувствовал во время встречи с Николаем в Москве, нагонит его даже раньше того, как он будет счастлив со своей Кити, отравит это счастье и приведет к мыслям о веревке или ружье.

Второй раз Николай и Константин встречаются в XXXI главе третьей части, когда Николай приезжает к брату в Покровское. Это конец сентября. Со времени прошлой встречи прошло полгода, но Николай уже похож на «скелет, покрытый кожей».

[о]: – Вот, я приехал к тебе, – сказал Николай глухим голосом, ни на секунду не спуская глаз с лица брата. – Я давно хотел, да все нездоровилось. Теперь же я очень поправился, – говорил он, обтирая свою бороду большими худыми ладонями.

– Да, да! – отвечал Левин. И ему стало еще страшнее, когда он, целуясь, почувствовал губами сухость тела брата и увидал вблизи его большие, странно светящиеся глаза.

Приезд Николая приходится на окончание осенних сельских работ. Левин до приезда к нему брата находился в самом веселом расположении духа и, по совету няни Агафьи Михайловны, собирался ехать на отдых за границу. Но приезд брата разрушил это состояние души, когда все виделось ему осмысленным и образ жизни казался верным и полезным для общего с крестьянами дела. Появление Николая было похоже на визит самой Смерти:

[о]: Смерть, неизбежный конец всего, в первый раз с неотразимою силой представилась ему. И смерть эта, которая тут, в этом любимом брате, спросонков стонущем и безразлично по привычке призывавшем то бога, то черта, была совсем не так далека, как ему прежде казалось. Она была и в нем самом – он это чувствовал. Не нынче, так завтра, не завтра, так через тридцать лет, разве не все равно? А что такое была эта неизбежная смерть, – он не только не знал, не только никогда и не думал об этом, но не умел и не смел думать об этом.

«Я работаю, я хочу сделать что-то, а я и забыл, что все кончится, что – смерть».

С этого момента ничто не могло отвлечь Левина от мыслей о Смерти. Она будет возвращаться к нему постоянно, даже в самые радостные моменты его жизни. Левин вдруг понял, что «просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство – то, что придет смерть и все кончится, что ничего и не стоило начинать и что помочь этому никак нельзя».

Левин, с одной стороны, испытывает вину перед братом за свое здоровье, а с другой – чувствует фальшь в разговорах здорового человека со смертельно больным.

[о]: Левин чувствовал себя виноватым и не мог поправить этого. Он чувствовал, что если б они оба не притворялись, а говорили то, что называется говорить по душе, то есть только то, что они точно думают и чувствуют, то они только бы смотрели в глаза друг другу, и Константин только бы говорил: «Ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!» – а Николай только бы отвечал: «Знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!» И больше бы ничего они не говорили, если бы говорили только по душе.

По дороге за границу Левин встречается с двоюродным братом Кити Колей Щербацким. Он удивил Щербацкого своей мрачностью.

[о]: – Что с тобой? – спросил его Щербацкий.

– Да ничего, так, веселого на свете мало.

– Как мало? вот поедем со мной в Париж вместо какого-то Мюлуза. Посмотрите, как весело!

– Нет, уж я кончил. Мне умирать пора.

– Вот так штука! – смеясь, сказал Щербацкий. – Я только приготовился начинать.

– Да и я так думал недавно, но теперь я знаю, что скоро умру.

Левин говорил то, что он истинно думал в это последнее время. Он во всем видел только смерть или приближение к ней.

Главам о приезде Николая Левина в Покровское в черновиках предшествовала история смерти старого слуги Парфена и рассказ о встрече Левина с бешеной собакой и том ужасе, который он испытал при этом. Эти эпизоды остались в журнальной публикации «Анны Карениной», но в окончательном издании романа Толстой исключил их, оставив лишь слова Агафьи Михайловны: «Вон Парфен Денисыч, даром что неграмотный был, а так помер, что дай бог всякому. Причастили, соборовали».

Почему Толстой в итоге исключил эпизод с бешеной собакой, можно только догадываться. Возможно, он решил избежать слишком грубой параллели между этой собакой и Николаем. Ведь и она, и он как бы настигают Левина в радостный момент его жизни, когда закончены сельские работы, собран урожай и можно предаться удовольствиям жизни. И оба внушают ему страх смерти. Между тем эпизод был весьма выразительный:

[ч]: Собака поднялась шатаясь и двинулась к нему. Движения ее показались ему странны, и мороз ужаса пробежал по спине. Он прибавил шагу, чтобы уйти от нее, и взглянул вперед, где ему можно укрыться. В 40 шагах впереди был дом управляющего, в 20 шагах сзади была собака; но она подвигалась к нему медленно рысью. На ходу он разглядел ее всю. Рот был открыт и полон слюны, хвост поджат. И вся эта ласковая, милая собака имела волшебно страшный вид, и чем более она приближалась, тем страшнее она становилась.

Ужас, какого никогда не испытывал Левин, обхватил его. Он бросился бежать своими сильными, быстрыми ногами что было духа. Он испытывал страшный ужас, но в ту минуту, как он побежал, ужас еще усилился. Как сумасшедший, он влетел в дверь сеней управляющего и захлопнул их за собой. Долго он