В поисках «полезного прошлого». Биография как жанр в 1917–1937 годах - Анджела Бринтлингер Страница 65

Влияние каждого из трех писателей, о которых рассказывалось в этой книге, на литературную ситуацию, безусловно, было очень значительным, и тот факт, что каждый из них чувствовал необходимость заняться осмыслением пушкинской биографии, говорит о специфике их собственной творческой эволюции. Ходасевич, Тынянов и Булгаков вели широкие поиски, обращаясь к различным эпохам и героям, однако всегда оглядывались на Пушкина в своих размышлениях о том, что из прошлого России заслуживает возрождения в будущем. Каждый из них стремился создать собственный образ поэта, чтобы показать его миру и одновременно обозначить свои притязания на ту область культуры, которую представлял Пушкин. Каждый из этих авторов отвергал предлагавшуюся другими биографию Пушкина и был уверен, что сумеет создать образ, который выразит всю сложность личности поэта. В послереволюционные годы значение Пушкина для всей русской литературы было определяющим, и Тынянову, Булгакову и Ходасевичу приходилось вольно или невольно с этим считаться.

Однако в те годы к Пушкину обращались не только писатели. Сформировалась целая отрасль литературоведения, получившая название «пушкинистика». По всему миру ширились, стремясь охватить растущую «пушкиниану», домашние и публичные коллекции библиофилов, библиотекарей, собирателей искусства, предметов старины и китча. В 1937 году образ Пушкина был представлен повсеместно – в школах, библиотеках, на заводах, на сцене, в книжных магазинах и выставочных залах, а также на первых полосах газет по всему миру. Ходасевич, Тынянов и Булгаков принадлежали к определенным политическим и культурным сообществам; коллеги и друзья постоянно убеждали каждого из этих писателей, что он единственный, кто обладает достаточными способностями и талантом для создания всеобъемлющей биографии Пушкина. Поклонники напоминали им (вспомним объявление в «Возрождении» о будущей книге Ходасевича), что пушкинская биография должна стать «желанной книгой для русского читателя, давно и тщетно ожидающего, чтобы была, наконец, описана жизнь великого поэта» [Возрождение 1935]. Каждому из этих писателей вновь и вновь напоминали, что он должен представить своему кругу читателей такого Пушкина, который послужит настоящему и будущему.

Задачу требовалось выполнить к определенному сроку. И русское эмигрантское сообщество, и советские читатели готовились отметить столетие трагической гибели национального поэта. Ходасевич, Тынянов и Булгаков, как и многие другие писатели, трудились, помня об этой дате и соревнуясь с коллегами и соперниками, как «своими», так и живущими по другую сторону границы, чтобы представить к 1937 году наилучший текст о Пушкине. Подобные условия трудно назвать идеальными для творческого осмысления сложной биографии. Как мы видели, только Булгаков к юбилейной дате завершил свой биографический пушкинский проект, однако в его пьесе сам Пушкин был внесценическим персонажем, а читатели не смогли познакомиться с произведением из-за цензурных препятствий. Ни Тынянов, ни Ходасевич не смогли окончить биографию Пушкина, несмотря на то, что имели опыт написания интересных творческих биографий других поэтов.

Историк Дж. Гиллис в сборнике, посвященном памятным моментам всемирной истории, напоминал нам, что

деятельность, направленная на увековечивание памяти, по определению является социально-политической, поскольку включает координацию индивидуальных и групповых аспектов памяти; эти аспекты могут создавать впечатление консенсуса, в то время как в реальности они являются продуктами процессов интенсивного соперничества, борьбы и в некоторых случаях взаимного уничтожения [Gillis 1994: 5].

При отсутствии по-настоящему удачных биографий, созданных лучшими русскими литераторами, культурные сообщества по обе стороны границы начали уделять больше внимания публичным мероприятиям, посвященным столетию со дня гибели Пушкина. И так же, как писатели, пытавшиеся создать биографические труды, организаторы этих мероприятий рассматривали свою деятельность как некое соревнование. СССР провозглашал, что великий поэт принадлежит советской культуре, а эмигранты столь же громогласно объявляли Пушкина своим достоянием. Биографы в 1937 году оказались неспособны возродить Пушкина, но политики, культурные организации, обычные граждане и даже дети в Советской России и в диаспоре продолжали попытки создания своих образов поэта.

Пушкины на дуэли

Советский педагог С. Н. Луначарская в изданном в 1936 году методическом пособии «Юбилей А. С. Пушкина в школе» давала инструкции учителям начальных и средних классов о том, как подготовить учеников к важной дате. Книга начиналась словами: «Строя коммунистическое общество, пролетариат нашей страны является единственным и прямым наследником лучших достижений человеческой мысли и культуры» [Луначарская 1936: 3]. По словам автора, советские школы лучше других знают, как надо отмечать юбилеи великих деятелей культуры, как уже показали, среди прочих, годовщины Бетховена, Толстого, Фирдоуси и Гёте. Советский Союз, писала Луначарская, может гордиться своими педагогическими достижениями в этой области культуры, особенно по сравнению с другими странами. В «фашистской Германии», например, столетие со дня смерти Гёте в 1932 году было отмечено «грубым» искажением истинного облика великого поэта, в то время как в советском обществе «празднование этой годовщины раскрыло перед трудящимися великое значение творчества Гёте для культуры человечества» [Луначарская 1936:3].

Это пособие было не единственным, написанным накануне пушкинской годовщины. Приготовления к столетию начались в СССР еще за несколько лет до самой даты, к наследию Пушкина нужно было приобщить прежде всего школьников. В связи с этим появилось множество книг, в которых объяснялось, как надо готовиться к юбилею в различных учреждениях – школах, клубах, библиотеках и т. д. Названия подобных пособий были, например, такие: «Материалы к 100-летию со дня смерти А. С. Пушкина (в помощь кружкам народного творчества)» [Корбон 1937]; «А. С. Пушкин (1837–1937). Материалы для клубов и библиотек» [Цявловский, Волков 1937]; «Пушкин в библиотеке (методические указания и статьи навстречу празднованию столетия А. С. Пушкина в библиотеках» [Николич, Банк, Малый 1936].

Русские эмигрантские организации накануне юбилея также готовились заявить «право собственности» на русскую культуру. Пушкин и «пушкиниана» были в центре обсуждений и споров о том, где в действительности находится теперь центр русской культуры. Говоря метафорически, Пушкин стал важной частью культурно-исторической территории, а советская и эмигрантская России образовали две политические силы, стремившиеся эту территорию завоевать. По словам Н. А. Струве,

К середине 30-х годов политическая жизнь в эмиграции почти всюду замерла <…> непроницаемость железного занавеса делала всякую прямую борьбу безнадежной. Потухали и политические споры, не вести же их до бесконечности. Ряд газет и журналов, за недостатком средств, закрылся («Руль», «Воля народа»). Все чаще раздавались голоса о призрачности и обреченности эмигрантского существования. Но на смену политике пришла культура (Курсив мой. – А. Б.). В 1933 году присуждение Нобелевской премии Бунину приподняло дух эмиграции, наконец замеченной и оцененной [Струве 1987: 234].

Поскольку эмигрантский День русской культуры был приурочен ко дню рождения Пушкина, то все торжества, связанные с русской культурой и