Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями - Николай Дмитриевич Александров Страница 9

Я люблю фразы, которые кажутся ломкими. Гм… ну, не знаю… Например, я очень люблю Жюля Ренара. Он всю жизнь вел дневник. Для меня дневники Жюля Ренара — вершина мировой литературы, неисчерпаемое сокровище, которое можно читать, и перечитывать, и пере-перечитывать, и пере-пере-перечитывать, потому что там целые россыпи афоризмов, мимолетных наблюдений, непринужденных размышлений… Еще я очень люблю Колетт — по той же причине. Мне хотелось бы назвать и русских писателей…

Может быть, то, что способно всерьез волновать, не требует в принципе больше ста двадцати страниц. В романе я много пишу про Кэта Стивенса, он сочинял в семидесятые годы самые красивые песни в стиле фолк. А потом в один прекрасный день принял мусульманство, причем воинствующее, и даже поддержал травлю Салмана Рушди. Персонаж совершенно невероятный, очень интересный. И песни у него абсолютно потрясающие. Ну, а кроме того, сейчас я много слушаю рок. «White Stripes», «Radiohead»… Новая группа Билли Коргэна «Zwan»… «Zwan» — это великолепно.

Интересно, вы напишете роман о своей работе в издательстве?

Да, да, почему бы нет? Это вообще забавно: после «99 франков» каждый раз, когда мне кто-нибудь предлагает работу, они думают, что я потом напишу про них роман. Но… Вполне возможно, почему нет? История происходит в некоем издательстве. Журналисты с русского телевидения приезжают брать у меня интервью, на улице дикая жара… Прекрасное начало для книги.

Перевод Ирины Кузнецовой

Ален де Боттон (Alain de Botton)

Английский прозаик, эссеист, публицист.

Родился в 1969 г. в Цюрихе (Швейцария). Через восемь лет его семья переехала в Англию. Окончил Кембриджский университет и Королевский колледж Лондона, изучал историю и философию.

Занимается публицистикой, печатается в различных газетах и журналах, ведет на телевидении популярную передачу.

Книги: «Опыты любви» (Essays In Love, 1993), «Динамика романтизма» (The Romantic Movement 1994), «Интимные подробности» (Kiss and Tell 1995), «Как Пруст может изменить вашу жизнь» (How Proust Can Change Your Life, 1997), «Утешение философией» (The Consolations of Philosophy, 2000), «Искусство путешествий» (The Art of Travel 2002), «Состояние беспокойства» (Status Anxiety, 2004), «Архитектура счастья» (The Architecture of Happiness, 2006), «Удовольствия и трудности работы» (The Pleasures and Sorrows of Work, 2009), «Неделя в аэропорту» (A Week at the Airport, 2009).

Литературные премии: премия Шарля Вейона. Кавалер французского Ордена искусств и литературы.

Ален де Боттон — человек успеха, это как-то сразу бросается в глаза в его доме (расположенном, правда, в довольно уродливом районе — по лондонским меркам, конечно), в подчеркнуто стерильной обстановке. Кажется, собственно литературные амбиции его теперь уже не занимают, а на первый план выходят социальные проекты. Последняя книга — «Две недели в аэропорту» (де Боттон действительно на две недели поселился в аэропорту и занимался описанием своих впечатлений) — лишний раз это подтверждает.

Насколько типична история вашей семьи для британского писателя?

Пожалуй, это несколько необычно — то, что я фигурирую среди британских писателей. Как нетрудно понять по моему имени, родом я не из Британии: приехал сюда, когда мне было восемь лет, до этого рос в Швейцарии, мой родной язык — французский. Детство моего отца прошло в Египте; он принадлежал к еврейской общине, обосновавшейся там много веков назад. В моих корнях, как видите, намешано много — и это отчасти характерно для нового типа британского писателя. В прошлом данное понятие было принято ассоциировать с выходцами из Индии, из имперских колоний. Однако Лондон стал городом настолько космополитичным, что сегодня тут можно встретить людей — в том числе писателей — откуда угодно. Себя я отнес бы скорее к европейской культурной традиции — литература континентальной Европы привлекает меня сильнее, чем английская.

Вам известны какие-нибудь семейные легенды?

В нашем роду не было каких-либо запоминающихся легенд — по крайней мере, до меня они не дошли. Предки по отцовской линии в средние века были вынуждены бежать из Испании; их разбросало по разным частям Средиземноморья, включая Египет. 37 Кто-то из них, по-моему, был раввином — когда-то давно. Иными словами, в семье всегда почитались литература и знание.

Вы ощущаете на себе влияние иудейских традиций?

Я вырос в еврейской семье, где придерживались секулярных традиций. Тем не менее чувство некой отстраненности всегда присутствовало. Культура играла важную роль в моем детстве, только шло это все не от религии, а от литературы. В наши дни во многих еврейских семьях — да и не только еврейских — литература в некотором смысле заменяет Бога и священные книги. В моей семье к литературе относились с настоящим благоговением.

Французский — ваш родной язык, однако вы пишете на английском?

Сейчас я, наверное, не смог бы писать по-французски так, как по-английски, — ведь учился я по большей части в Англии. Но свобода языка осталась: я могу читать французские книги в оригинале, а это, как мне кажется, весьма важно. Французская культура мне чрезвычайно близка — в большей степени, чем тамошняя жизнь вообще, люди, политика. У меня с Францией — роман на почве литературы. Впрочем, то же можно сказать о многих писателях. Ведь Франция — страна, создавшая столь необычную, столь замечательную литературу, которая уходит корнями в глубину веков.

И любимый ваш французский писатель — Пруст?

Марселя Пруста многие считают писателем весьма скучным и непроходимо сложным — из тех, кого обычно все собираются прочесть, но так и не читают. Это превратилось в расхожее мнение: великая книга, на которую почему-то не обращают внимания, которая не имеет никакого отношения к жизни людей. Я впервые прочел Пруста в восемнадцать лет, едучи в поезде. Мне досталась от друга книжка, дешевое издание в мягкой обложке, и я решил — почему бы не почитать. Как только начал, язык автора тут же поразил меня своей интимностью. Книга не производила впечатление какого-то монументального сочинения, пугающего, холодного — наоборот, казалась очень теплой и близкой. Первые 50 страниц повествуют о мальчике, который ложится спать и хочет, чтобы мама подошла и поцеловала его на ночь. Подобные детские воспоминания есть, наверное, у каждого — о том, как лежишь и ждешь, чтобы мама поцеловала тебя на ночь. И я подумал: да ведь это замечательно! Это вовсе не имеет отношения к так называемой объективной, холодной литературе. И чем дальше я читал эту книгу, тем больше подпадал под ее очарование. В некотором смысле она, подобно многим другим книгам, изменила мою жизнь — так, как