Филипп Бассин - Проблема «бессознательного» Страница 3

Таким образом, освобождение от традиций натурфило­софии было для понятия «бессознательного» делом далеко не легким. Но это был процесс исторически неотвратимый. Уже в конце XIX века он стал заметно изменять позиции, с которых освещалась эта своеобразная категория, придав последней ряд неодинаковых, иногда трудно совместимых значений. Эта постепенно сложившаяся разноликость идеи «бессознательного», разнообразие ее истолкований являют­ся немалым препятствием при попытках проследить, ка­ким образом представление о ней постепенно становилось все более приемлемым для научного мышления.

Если отвлечься от упомянутой выше первоначальной трактовки «бессознательного»,, то в психологии XIX века наметились в основном два различных подхода к этой идее. Один из них можно назвать «негативным», так как он сводился к пониманию «бессознательного» как психиче­ской сферы или области переживаний, которая характе­ризуется лишь той или другой степенью понижения ясно­сти сознания. Подобную трактовку связывают обычно, про­слеживая ее далекие исторические корни, с Leibnitz [194], который, по-видимому, одним из первых высказал мысль о том, что наряду с отчетливо осознаваемыми переживания­ми существуют также переживания, более или менее смутно или даже вовсе неосознаваемые (так называемые малые, или неощутимые, восприятия[1]). В западноевро­пейской психофизиологии это негативное истолкование одно время поддерживалось Fechner (в периоде создания им ставшей в дальнейшем широко известной теории по­рогов ощущений) и некоторыми другими. Однако в этой логически последовательной, строгой форме подобная точ­ка зрения сохранялась недолго.

Большой интерес в подходе к идее «бессознательного» представляет позиция Wundt. Wundt сформулировал ряд аргументов как за, так и против чисто «негативного» пони­мания «бессознательного», отразив тем самым некоторую растерянность даже наиболее глубоких мыслителей сере­дины прошлого века перед неожиданной сложностью под­меченных ими соотношений.

Этому исследователю принадлежит образное уподобле­ние сознания полю зрения, в котором существует, как из­вестно, область наиболее ясного видения, окруженная кон­центрическими зонами — источниками все менее и ме­нее ясных ощущений. Основываясь на подобной схеме, Wundt пытался обосновать идентичность понятий психи­ческого и осознаваемого, т.е. защитить представление, по которому «бессознательное» следует понимать лишь как своеобразную периферию сознания, теряющую качества психического по мере того, как мы переходим в ней к зо­нам, все более отдаленным от области ясных переживаний. Это — формулировка чисто «негативного» стиля. Вместе с тем уже у Wundt мы находим высказывания, близкие и к противоположной («позитивной») точке зрения. Соглас­но последней, «бессознательное» выступает как качест­венно особая латентная активность мозга, способная ока­зывать при определенных условиях очень глубокое влия­ние на поведение и сложные формы приспособления.

Трудно сказать, учитывал ли Wundt известную проти­воречивость своих взглядов на природу «бессознательного». Но то, что его понимание этой проблемы не исчерпывалось (вопреки утверждениям, появившимся в более поздней литературе) «негативной» концепцией, сомнений не вызы­вает. Достаточно напомнить его положение о том, что ре­цепция и сознание неизбежно базируются на «неосозна­ваемых логических процессах», поскольку «процессы вос­приятия имеют неосознаваемый характер и только резуль­таты их становятся доступными сознанию» [274, стр. 436].

К идее «неосознаваемых логических процессов», сы­гравшей, как мы увидим позже, немаловажную роль во всем последующем развитии представлений о «бессозна­тельном», Wundt возвращался неоднократно. Вот некото­рые его высказывания, хорошо передающие дух подхода ко всей этой проблеме, преобладавшего в 50—60-х годах про­шлого века. «Предположение о логической основе восприя- тий, — говорит Wundt, — не в большей степени гипотетич­но, чем другое любое допущение, которое мы принимаем в отношении объективных процессов, анализируя их приро­ду. Такое предположение удовлетворяет существенному требованию, которое предъявляется к каждой хорошо обос­нованной теории: оно позволяет наиболее простым и не­противоречивым способом обобщить наблюдаемые факты» [274, стр. 437]. И далее: «Если первый осознаваемый акт, уходящий корнями в бессознательное, имеет характер умо­заключения, то тем самым доказывается связь законов ло­гического развития мысли с этим бессознательным, дока­зывается существование не только осознаваемого, но и неосознаваемого мышления. Мы полагаем, что нам уда­лось ясно показать, почему предположение о неосознавае­мых логических процессах не только объясняет конечную форму актов восприятия, но и выявляет природу этих ак­тов, недоступную для непосредственного наблюдения» [274, стр. 438].

Wundt был далек при этом от наивного уподобления «бессознательного» сознанию, от понимания первого как активности, подчиненной тем же законам, которые опре­деляют деятельность второго, т.е. от ошибки, которую до­пустил, как это ни странно, Freud. Он указывает, что вы­ражение «неосознаваемые умозаключения» неадекватно: «Психический процесс восприятия принимает форму логического вывода, только будучи переведенным на язык сознания» [274, стр. 169]. Поэтому Wundt был склонен подчеркивать качественное и функциональное своеобра­зие неосознаваемой мыслительной активности: неосозна­ваемые логические процессы происходят, по его мнению, именно в силу этого своеобразия «с такой правильностью и с такой однотипностью у всех людей, какие при осозна­ваемых логических построениях невозможны» [274, стр. 169]. В результате он сформулировал на характерном телеологическом и спиритуалистическом языке идеали­стической психологии своей эпохи мысль, которая, уже тогда не будучи новой, породила в позднейшей литерату­ре неисчислимое множество откликов: «Наша душа так счастливо устроена, что пока она подготовляет важнейшие предпосылки познавательного процесса, мы не получаем о работе, с которой сопряжена эта подготовка, никаких све­дений. Как постороннее существо противостоит нам эта неосознаваемая творящая для нас душа, которая предо­ставляет в наше распоряжение только зрелые плоды про­веденной ею работы» [274, стр. 375]. В этой фразе приведе­ны положения, конкретизации и объяснения которых раз­ные направления психологии и психопатологии добивались (и надо сказать, довольно бесплодно) на протяжении мно­гих последующих десятилетий.

Мы остановились так подробно на изложении взгля­дов Wundt потому, что они типичны для длительного пе­риода в эволюции представлений о «бессознательном». Не­безынтересно, что эти взгляды были особенно энергично поддержаны теми, кто пытался ввести в область психоло­гии дух точных наук, обосновать право психолога на ло­гическую дедукцию и обязательность для него трактовок, добытых путем такого логического анализа, а именно Helmholtz [170], Zollner и некоторыми другими.

Следующий этап в развитии или, точнее, в расширении представлений о «бессознательном» связан в основном с концепциями клинического порядка. Если Wundt и Helm­holtz, уделявшими много внимания анализу процессов вос­приятия, активность «бессознательного» понималась как проявляющаяся главным образом в организации, в скры­той подготовке психических явлений скорее элементарно­го порядка (восприятия, воспоминания, работа внимания), то психопатологи более позднего периода, интерес которых был прикован к нарушениям личности, с готовностью об­ратились к этой активности как к фактору, участвующему в регулировании и в болезненных изменениях также наи­более сложных системных проявлений человеческой психи­ки, мотивов и поведения.

Такое понимание отчетливо представлено, например, в работах Schilder [237]. Периферия, или краевая зона, со­знания, непосредственно переходящая в область «бессознательного», является, по Schilder, своеобразным вмести­лищем не только диффузных, лишенных отчетливости компонентов интеллектуальной деятельности и сенсори­ки — смутных представлений и ощущений, но и аффектив­ных состояний, глубоких влечений, которые могут иметь очень высокий «динамический потенциал», обусловливая интенсивные формы эмоционального напряжения. При этом, однако, Schilder отказывался рассматривать «бессоз­нательное» как подлинно психическое. С позиций такого своеобразного понимания Schilder пытался анализировать целый ряд характерных психопатологических картин и синдромов.

Все это было, однако (если иметь в виду, повторяем, скорее логику, чем хронологию развития воззрений), толь­ко началом попыток вовлечения идеи «бессознательного» в контекст психопатологических трактовок. Вступив на путь признания «бессознательного» как фактора, не тож­дественного сознанию, но оказывающего тем не менее воз­действие на поведение, трудно было воздержаться от пред­ставления, согласно которому подобное воздействие не ис­черпывается лишь повышением «аффективного потенциа­ла», не сводится только к созданию ненаправленного эмо­ционального напряжения. Весь этот ход мысли подсказы­вал, что подобное воздействие должно быть способно, по крайней мере при определенных условиях, приобретать характер подлинной регуляции, подлинного управления поведением, при котором сохраняются целенаправленный характер действий и способность гибкого приспособления к окружающей обстановке.