Филипп Бассин - Проблема «бессознательного» Страница 69

Так обстоит дело, пока мы не выходим за рамки круга феноменов, психологический характер которых очевиден. Картина, однако, существенно преображается, когда предметом рассмотрения становятся целенаправ­ленные действия, при которых не только отсутствует «презентируемость» сознанию определенных пси­хологических содержаний, но и сама «переживавмость» этих состояний или по крайней мере степень интенсивности, непрерывности и ясности подобной «переживаемости» становится самостоятельной и очень трудной проблемой. В подобных случаях главным, если не единственным регулирующим фактором поведения явля­ются неосознаваемые формы высшей нервной деятельности, проявляющиеся в реализации определенных установок.

Можно поэтому сказать, что если неосознаваемые психические явления обнаруживаются в форме психоло­гических феноменов более или менее обычного типа (только измененных определенным образом в своей структуре и динамике из-за их «непрезентируемости» сознанию), то основной доступной для объективного ана­лиза формой, под которой выступают процессы неосознаваемой высшей нервной деятельности, в собственном, узком смысле этого понятия являются установки.

Но отсюда следует, что регулирующее воздействие, оказываемое неосознаваемой установкой на осознавае­мые формы психики, является не только способом прояв­ления, не только, если можно так выразиться, психоло­гическим «фенотипом» установки, — оно является под­линным ее существом. Ничего, кроме этой способ­ности к регулированию, установка в себе не заключает, она исчерпывается этой способностью. Поэтому, если бы мы теперь снова вернулись к вопросу о «дина­мической» природе неосознаваемых установок, о способ­ности этих факторов непосредственно влиять на динами­ку поведения, то к экспериментальным аргументам предыдущего параграфа мы могли бы добавить соображение теоретического порядка: отрицать регулирующую способность установок значит отрицать само их существование, так как будучи лишены этой способности, они превращаются в выхолощенные абстракции, в бесплотные «тени понятий» D’Alembert, в категории, лишенные какого бы то ни было реального смысла[70].

Мы можем теперь поставить такой вопрос: если установ­ки оказывают регулирующие воздействия на поведение, придавая последнему приспособительный характер, то не могут ли они проявляться при определенных условиях и в реакциях ситуационно-неадекватных — в действиях, отражающих расхождения между требованиями, предъ­являемыми актуальной ситуацией, и скрытыми мотива­ми, выражаемыми установкой? Эта тема заслуживает специального внимания, во-первых, потому, что критика психоаналитических представлений редко ее касается (возможно, вследствие того, что испытывает некоторую перед ней неуверенность), во-вторых, потому, что обсуж­дая ее, мы сможем указать на еще одно направление мысли, помогающее с новых методических позиций ана­лизировать проблемы, остававшиеся до последнего време­ни в монопольном ведении фрейдизма. В работах Freud эта тема выступила в основном как проблема описок, очиток и оговорок.

В смысловых соскальзываниях, наблюдаемых иногда в устной и письменной речи, Freud видел одну из воз­можностей, которыми располагает «вытесненное» пере­живание, для того чтобы в какой-то пусть редуцирован­ной и искаженной форме проявиться в поведении. Freud придавал этим проявлениям «бессознательного» важное значение и возвращался к их анализу многократно (в «Лекциях по введению в психоанализ» и во многих других работах). Как же следует трактовать эти соскаль­зывания в свете изложенных выше представлений о «ди­намическом» характере неосознаваемых форм высшей нервной деятельности?

При рассмотрении этой проблемы можно занять одну из трех позиций. Либо рассматривать описки, очитки и оговорки как психологически случайные, не детермини­руемые никакими скрытыми смысловыми факторами, либо, напротив, видеть здесь, как это и делает психоана­литическая школа, феномены не случайные, а как-то связанные с предшествующими переживаниями, опреде­ляемые этими переживаниями; возможна, конечно, и третья позиция, при которой следует считаться как с фактором случайности, так и с фактором латентной смысловой детерминированности реакций.

Если мы вспомним то, что было уже сказано выше (§79) о психологической трансформации, которую пре­терпевает аффект, после того как он перестает непосред­ственно осознаваться, станет очевидным, что вряд ли мы поступили бы последовательно, если бы предпочли пер­вую из этих позиций — позицию негативную и апсихологическую. Влечения, аффекты, стремления продолжают существовать и после того, как внимание перестает на них фиксироваться. Но они продолжают существовать лишь в форме установок, которые проявляются в специфической избирательности реагирования, придают определенную направленность произвольным и непроизвольным действиям. А эти установки могут находить свое выражение в виде «случайных» ошибочных дейст­вий, так же как и в адекватном регулировании поведе­ния. Для утверждения, что скрытая установка способна проявляться только в такой форме, которая соответству­ет актуальной ситуации и не может выражаться в фор­ме ситуационно-несоответствующей, у нас нет ни тео­ретических, ни экспериментальных осно­ваний.

Можно допустить, что те, кто опасается уступок психоаналитическому направлению, сочтут такое понима­ние недостаточно отграниченным от этого направления. Мы ответили бы на такую критику так же, как уже отве­чали по аналогичному поводу. Уступки фрейдизму за­ключаются не в признании фактически существующих бесспорных и очевидных возможностей влияния «бес­сознательного» на поведение, а в согласии с тем психо­логическим объяснением, с той системой понятий и принципов, которые использует психоаналитическая тео­рия, чтобы эти влияния истолковать. А можно ли ска­зать, что рассматривая «случайные» ошибочные действия как проявление латентных установок, мы переходим на позиции психоаналитического понимания и даем только новое название фактору, который эти действия вызывает, т. е. занимаемая несерьезной терминологической игрой? Такой вывод был бы, конечно, только поспешным и не­правильным.

Когда мы рассматриваем «случайное» ошибочное действие как выражение скрытой установки, мы относим тем самым это действие к определенному классу явлений, понимая его при этом как один из многих, внутренне родственных составляющих этот класс элементов. Заняв же такую позицию, мы получаем совершенно новые воз­можности для объективного анализа.

Экспериментальная проверка психоаналитической теории «случайных» действий всегда наталкивалась на почти непреодолимые трудности, во-первых, из-за отно­сительной редкости этих своеобразных реакций, и, во-вторых, из-за невозможности их создания в эксперименте с целью их последующего изучения. Если же мы будем рассматривать «случайное» ошибочное действие как частный вариант ситуационно-неадекватного выражения латентной установки, то перед нами сразу обрисовы­вается множество его функциональных аналогов, кото­рые обнаруживаются при самых разных формах челове­ческих действий и поэтому могут без особого труда стать объектами строгого экспериментального исследования.

В качестве одного из таких аналогов можно рассмат­ривать, например, то, что может быть названо «случай­ным соскальзыванием с основной темы разговора», логи­чески немотивированным переключением в разговоре с основного направления, которого требует дальнейшее последовательное развитие мысли, на различные «боко­вые ответвления» этого направления или даже на совсем новые направления, логически несовместимые с основ­ным. В подобных логических «соскальзываниях» с темы обнаруживается нередко такое же влияние латентных установок, как и то, которое проявляется в феномене «случайной» подстановки слова. Это влияние выступает здесь в более тонкой и более завуалированной форме, но зато оно может быть прослежено во множестве диалогов (а иногда и монологов). Приняв эту форму, влияние ус­тановки требует, однако, для своего изучения совершен­но особого теоретического и методического подхода, ничего общего не имеющего с подходом психоаналити­ческим, а именно рассмотрения «разговора» (этого важнейшего, очень хрупкого при экспериментальном к нему прикосновении и, возможно, именно поэтому удивитель­но мало до сих пор изучавшегося феномена) как некото­рой логической системы, как развертывающейся во времени логической структуры, в которой можно про­следить сложное взаимодействие различных организую­щих ее содружественных и антагонистических факторов.