Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств - Ширли Сойль Страница 8

было слишком высокое давление, и труба, соединяющая сердце с телом, незаметно расширялась без каких-либо явных симптомов, пока внутренний слой не лопнул. Вопрос заключается лишь в том, где именно находится этот разрыв и какое количество ткани повреждено. Тянется ли разрыв наверх, к артериям мозга, или вниз, к коронарным артериям? Бывает, что он подбирается вплотную к аортальному клапану, так что приходится заменять или восстанавливать и его. Ровно в том месте, где этот клапан выходит из сердца, большая аорта немного расширена во все стороны. Еще Леонардо да Винчи знал, что это расширение, выпячивание, называемое синусом Вальсальвы, или синусом аорты, закручивает кровь симметричным и прямо-таки гармоничным образом. Смысл этого завихрения и сегодня не до конца понятен, но оно благоприятно сказывается на профиле потока и свойствах текучести. Возможно, в этих завихрениях закодирована информация, которую сердце передает в тело и мозг.

Одно ясно наверняка. Эту трубку необходимо заменить, а это возможно лишь в случае полной остановки сердца и кровообращения. Значит, если пациент выдержит, в ближайшие несколько часов образуется временной отрезок, в котором встанет на паузу не только сердце, но и аппарат жизнеобеспечения. В этой особенной операции это самое необыкновенное. Я даю указание: «Остудить до 18° ректальной температуры». После этого на теплообменнике аппарата жизнеобеспечения кровь охлаждается все сильнее, пока температура тела в кишке не составит 18°. Почему именно в кишке? Каждая мама знает, измеряя температуру тела ребенку в попе, она получит точные данные, потому что это температура внутри тела и потому более достоверна, нежели температура кожи под мышкой. Не меньше часа уходит на то, чтобы через температуру крови охладить человека с 36 до 18°. За это время я успеваю улучшить себе доступ к аорте и ее связям с мозгом и окутать стерильными бинтами таким образом, чтобы обозначить каждый отдельный кровеносный сосуд, получив детальную анатомическую карту.

Хотя в общем и целом люди созданы по одному и тому же чертежу, они вырастают и превращаются в разные растения. Как исключительно редко встречаются два одинаковых лица, так же и наша внутренняя жизнь построена в высшей степени по индивидуальному образцу. Я действую с большой осторожностью, ведь область вокруг аорты, так сказать, заминирована. Одно необдуманное движение, и она может рухнуть, и в результате мы превратим в опасную для жизни ситуацию, которую в данный момент нам худо-бедно удается контролировать.

Примерно при 26° сердце пациента начинает мерцать. Это стало бы причиной смерти у людей с переохлаждением, которые свалились в расщелину между ледниками или барахтаются в ледяном море. В нашем случае эта реакция вызвана намеренно. Поскольку мой взгляд прикован к аорте, а поле моего зрения сильно ограничено очками, стекла которых увеличивают в 2,5 раза, я получаю всю информацию от перфузиолога, не спускающего глаз с мониторов.

– Сердце мерцает.

Я перевожу фокус и теперь вижу это сам. Хоть данная ситуация была вызвана специально, мерцающее сердце – жалкое зрелище. С тех пор, как несколько десятилетий назад мне разрешили присутствовать на первых операциях на сердце, мне каждый раз больно смотреть на то, как это происходит. Эта картина неизменно вызывает сочувствие и жалость и напоминает последние содрогания умирающего существа. Разумеется, я знаю, что сердце – не живое существо, но в каком-то плане оно все-таки им является. Оно похоже на птицу, которая разбилась об оконное стекло и теперь, судорожно подергиваясь, доживает свои последние минуты. Несравненная эстетика движения сердца и его природная мощь отступают. Однако в рамках данной операции остановка сердца является неизбежной, и в конечном итоге именно она приводит к успеху. Мне протягивают большой зажим, и я с особой тщательностью накладываю этот почти 25-сантиметровый инструмент на аорту. Я закрываю ее миллиметр за миллиметром, пока едва уловимый щелчок не подсказывает, что она зафиксирована. У каждой колбаски два конца. Зажим находится в центре колбаски. Та сторона, к которой примыкает сердце, больше не снабжается кровью. Включая сердце.

С этого момента наша работа против времени становится еще более ожесточенной. Даже при таких низких температурах интервал, в котором сердце больше не снабжается кровью, не должен превышать 90 минут, иначе сердечная мышца повредится. Скальпелем я вскрываю расположенную рядом с сердцем аорту и впервые заглядываю внутрь нее. Когда-то гладкая, как кожа младенца, поверхность внутреннего слоя стенки теперь неровная, как застывшее картофельное поле. Известковые отложения высотой почти сантиметр вспахивают самую важную артерию. Разрыв хорошо заметен. Самый внутренний слой, эндотелий, в этом месте провисает, как старые обои в доме, требующем ремонта. Мы накладываем поддерживающие швы, поскольку важно сохранить обзор и иметь возможность заглянуть в каждый уголок. Разрыв заканчивается в полутора сантиметрах над коронарной артерией, клапан аорты тоже не затронут. Можно сказать, пациенту повезло. Но продолжит ли сердце служить ему верой и правдой? С помощью специальных игл мы загоняем в коронарные сосуды смесь из крови и калия. Сердце перестает мерцать и дергаться. Наступает желанная остановка: в таком состоянии ему требуется наименьшее количество энергии и кислорода. Ни того, ни другого в данный момент нет. Сердцу предстоит задержать дыхание и перетерпеть.

Достаточно будет пришить к одному концу колбаски новую трубку. Я отмеряю нужный размер трубного протеза. Ткань, в которую предстоит вшить протез, хрупкая, как мокрая туалетная бумага, и вначале для ее усиления я пришиваю по кругу войлочные кольца. Я помню, как такого рода шитьем занималась моя мама. В детстве ей приходилось постоянно пришивать к моим штанам заплатки из плотной ткани, чтобы они продержались хоть какое-то время. Неплотные швы приводят к самым жутким осложнениям. Но действительно ли все плотно – это я узнаю лишь спустя много часов, по окончании операции. Зашивая, я осторожен и сосредоточен как никогда. Любой слишком короткий стежок, любое слишком большое расстояние от одного укола иголкой до другого может привести к разрыву и течи. Шов удается, и мы приближаемся к эпицентру операции. Температура тела пациента составляет 18°. Его голову мы завернули в лед, чтобы защитить мозг.

– Голову ниже, отсасыватель приготовить, машину остановить, – говорю я.

На этот раз я и правда использую командный тон. У пациента отсутствует кровообращение, но роторные насосы аппарата жизнеобеспечения не работают. Чтобы воздух не проник в сосуды головы, ее опускают. Это состояние можно описать как клиническую смерть. Теперь все должно получиться, нельзя терять ни минуты, а лучше и не секунды. Полная остановка кровообращения