Юрий Липовский - Самоцветное ожерелье Гоби Страница 12

Мои монгольские товарищи как-то притихли за столом, боясь нарушить наш с Мюллером разговор — разговор двух противников в минувшей войне.

Герман Мюллер не воевал против нас, но его детство, как и мое, пришлось на военные годы. И в его памяти остались незаживающими рубцами американские бомбежки, гибель родных, полное одиночество, а затем и полуголодная послевоенная жизнь.

— Знаете, ребята, — говорит нам на прощание Герман, — я никогда себя так хорошо не чувствовал, как здесь в Гоби. Здесь очищаешься от всего ненужного, чем мы напичканы, здесь сливаешься с природой и осознаешь, что все мы — одна большая человеческая семья.

Мы тепло распрощались с нашим новым знакомым. Наутро он улетел в Улан-Батор, увозя свой охотничий трофей, незабываемые впечатления и обретенное здесь душевное спокойствие. А наш путь лежал уже в дикие места — в горы с загадочным названием Эрдэнэ-Цогт.

Вот она, окаменелая радуга!

С вершины одинокого останца открывалось необозримое каменистое плато, освещенное нещадно палящим солнцем. На темно-серой «марсианской» поверхности его, испещренной многочисленными лунками, зловеще поблескивал вороненым пустым «загаром» базальтовый щебень. А кое-где среди этих отшлифованных буйной стихией камней торчали «поленья» окаменелой древесины — все, что осталось от палеозойского леса, некогда покрывавшего склоны гобийских гор. Кругом простирались лишь мертвые россыпи камней да чудом пробившиеся к жизни яркие пучки оранжево-красной травы. К вечеру изнуряющая жара спала и после дневной сауны можно было с наслаждением вдыхать чистый хрустально-прозрачный воздух. И, странное дело, все окружающие предметы, от причудливых скал до камешков в россыпи, еще недавно расплывавшиеся в мареве и казавшиеся призрачными миражами, вдруг приобрели необычайную резкость и словно спроектировались на передний план, на единую плоскость, как на полотнах монгольских художников.

Впечатление усиливалось от густо-фиолетовых, как бы аметистовых, вершин Эрдэнэ-Цогт, застывших в бездонной синеве. И сама каменная гряда, и одиночные скалы-останцы, высившиеся в виде памятников среди мертвой природы, постоянно менялись в окраске — они то озарялись каким-то волшебным пурпурным сиянием, то неожиданно гасли в холодной синеве сумерек. Тишина вокруг стояла такая первозданная, что звук от упавшего камня отдавался в ушах гулким, звенящим эхом. Какое-то неведомое дотоле чувство владело в тот момент мной. И было в нем леденящее ощущение беспомощности и одновременно величия человека перед лицом вечной и не подвластной ему до конца природы — природы, которую мы неустанно познаем, открываем ее тайны, живем ею и одновременно пытаемся переделать, ведем с ней извечный спор «кто — кого», забывая подчас о том, что и сами мы являемся частью ее и составляем с ней единое целое. Хотелось неподвижно и бесконечно созерцать окружавший меня мир, слиться воедино с пустыней и сидеть, уподобясь Будде, в молчаливом ожидании чуда вроде счастливого прозрения. Но чуда не происходило. И не было ответа на мучивший меня вопрос: где эта «окаменелая радуга», ради которой мы топчемся здесь уже несколько дней.

Поначалу все казалось воистину радужным и не предвещало огорчений. Мы сразу же отыскали россыпь окаменелого дерева на южных склонах холмистой гряды Эрдэнэ-Цогт. Россыпь оказалась внушительной по размерам — даже по первым скромным подсчетам площадь ее составляла не менее трех квадратных километров. При этом она была удобна для эксплуатации, поскольку все окаменелое дерево практически концентрировалось на поверхности и в тонком поверхностном слое (1–1.5 м). Окаменелое дерево прослеживалось почти повсеместно и имело вид уплощенных обломков — «дощечек» — длиной по 20 см, образовавшихся при раскалывании стволов по волокнистости древесины. Нередко встречались и крупные обломки — «поленья» — и фрагменты стволов диаметром до 0.5 м.

Чего же боле?

Однако при всем многообразии форм, значительных размерах и высокой концентрации окаменелое дерево было обычным — от светло- до темно-коричневого цвета — с хорошо сохранившейся микротекстурой древесины. Такого каменного материала было предостаточно и в россыпях Восточной Гоби, наиболее близких и удобных для разработки. Нас же интересовало только удивительное многоцветное окаменелое дерево аризонского типа, та «окаменелая радуга», которую нашел здесь Берман. А мы не находили «радугу» ни на поверхности, ни в пробах, извлеченных при проходке поисковых горных выработок — канав.

Может вообще копаем не здесь? Правда, мы переместились на восточный фланг россыпи, где посчастливилось найти древесину иного рода — от бежевого до янтарно-желтого цвета. Это уже кое-что! Пришлось набраться терпения и ждать, что прорежется в канавах, которые копали молодые рабочие Нэргуй и Дорж.

С высоты останца местами прослеживались извилистые очертания россыпи и поперек нее прямолинейные контуры канав. Возле крайней канавы копошились маленькие фигурки Нэргуя и Доржа, а чуть поодаль от них угадывалась фигура Тумура, склонившегося над кучей окаменелого дерева — все неустанно ищут эту злосчастную «радугу».

Да, день заканчивался и, похоже, опять безрезультатно. Скоро появится Дашвандан с машиной и отвезет нас в ближайший айл — в 10 км отсюда.

Я все выжидал и, сидя на скале, смотрел на россыпь, пытаясь осмыслить собранные факты и воссоздать картину образования окаменелого леса. А факты эти были любопытные: оказалось, что слагающие россыпь рыхлые глинистые отложения содержали много туфогенного материала — типичного компонента вулканических потоков типа селей и лахар. Отсюда невольно напрашивался вывод: все эти отложения вместе с древесиной сносились не реками (как полагают некоторые исследователи), а мощными вулканическими потоками. Значит, образование скоплений окаменелого дерева связано с какими-то катаклизмами в истории Земли, а не с простым сносом отмершей древесины. Это согласуется и с геологической историей Гоби, где в позднемеловое время бурно проявилась вулканическая деятельность. Именно вулканизм и явился причиной массовой гибели деревьев, некогда покрывавших склоны вулканических аппаратов.

При извержении вулканов возникали мощные грязевые потоки, сметавшие на своем пути растущие деревья и сносившие их вниз, в долину, где создавались значительные их скопления вследствие резкого снижения скорости движения потоков. В дальнейшем происходило быстрое захоронение деревьев в рыхлых отложениях грязевых потоков. Однако этих факторов было еще недостаточно. Важнейшая роль в образовании окаменелой древесины принадлежала термальным водам, циркулировавшим в этих отложениях. Именно они выносили органическую составляющую древесины, замещая ее минералами кремнезема — халцедоном и кварцем. Происходило, как говорят специалисты, образование псевдоморфоз халцедона по дереву с сохранением элементов его внутренней структуры — годовых колец и клетчатки. В исключительных случаях — при большой активности термальных вод, их насыщенности кремнеземом и многократном воздействии на древесину — она почти утрачивала первоначальный облик. Вот тогда-то и возникало то многоцветное, похожее на агат, окаменелое дерево, известное пока только в Аризоне…

Резкий внезапный крик, многократно повторенный эхом, прервал мои размышления. Посмотрев вниз, я увидел возле канавы трех пляшущих человечков. Тумур, отчаянно размахивал руками, что несомненно могло означать только одно — быстрее спускайтесь к нам.

Неужели удача?! Бегу на всех парах и вижу счастливо-усталые лица ребят, светящиеся белозубыми улыбками. В руках Тумура «полено» окаменелой древесины, которое он щедро смачивает остатками воды из фляжки.

— Вот она, «окаменелая радуга»! Такая, как в Аризоне? А? — вопрошает Тумур.

Я взял обломок дерева в руки и, стараясь сдержать нахлынувшее волнение, стал внимательно его рассматривать.

Сквозь смоченную водой шершавую поверхность на поперечном срезе четко проступал своеобразный многокрасочный рисунок из радиально расходящихся полос и пятен палевого, сиреневого, зеленоватого и желтого цвета. По цвету и рисунку это, скорее всего, напоминало агат или декоративный кремень. Да, это действительно было окаменелое дерево аризонского типа, настоящая «окаменелая радуга».

Находка оказалась не единственной — в пробе из канавы нашли еще несколько обломков подобного типа. Теперь можно было не сомневаться, что мы отыскали в россыпи ее главный тайник. Остальное, как говорится, — дело техники.

— Остается обмыть находку кумысом, — возликовал Тумур. А вон и Дашвандан, кстати, едет за нами, — заметил он, глядя на темневшую вдали точку.

Постепенно смеркалось. Небо темнело, набирая ту холодную густую синеву, которой так славится бадахшанский лазурит. Разбухшее за день солнце багровым диском медленно клонилось к горизонту. Неожиданно в лучах заходившего солнца фиолетовая гряда холмов Эрдэнэ-Цогт озарилась необычным светом. Одна из вершин вспыхнула оранжево-красным пламенем, за ней вторая, третья… И вот уже языки небесного пламени лизали всю гряду. Я замер не в силах вымолвить слова и оторвать своего взора от этой фантастичной огненной пляски гор.