Виталий Смирнов - Загадки колдунов и властителей Страница 22

Я не мог зажечь свечи и, пошатываясь, брел в темноте, пока не наткнулся на стол, опрокинув стоявший рядом стул. Наконец я на ощупь пробрался туда, где тьма изрыгала терзающие слух звуки. Я должен был спасти себя и Занна, какие бы силы мне ни противостояли. На какой-то миг мне показалось, что мимо скользнуло что-то холодное, и я невольно вскрикнул, но крик заглушила ужасная виола. Вдруг меня ударил безумный смычок, пиливший скрипку, и я понял, что Занн рядом. Протянув руку, я нащупал спинку его стула и потряс музыканта за плечо, пытаясь привести в чувство.

Он не реагировал, а виола кричала и стонала, как прежде. Я тронул голову Занна, положив конец ее механическому покачиванию, и прокричал ему в ухо, что нам пора бежать от неизвестных спутников ночи. Занн безмолвствовал, не прекращая своей яростной какофонии, и под ее дикие звуки по всей мансарде носились в исступленной пляске вихри. Коснувшись уха Занна, я невольно вздрогнул и понял причину своего страха, когда дотронулся до его холодного, как лед, неподвижного лица с вперившимися в пустоту глазами. А потом я каким-то чудом нашел дверь, отодвинул деревянный засов и кинулся прочь от темноты, от мертвого музыканта с остекленевшими глазами и дьявольского завывания проклятой виолы, с удвоенной яростью кричавшей мне вслед.

У меня до сих пор свежи в памяти воспоминания той ночи — как я перепрыгивал, перелетал бесконечные ступеньки и, выбравшись наконец из дома, мчался в безотчетном страхе по крутой старинной узкой улочке с полуразвалившимися домами, сбегал по ее каменным ступеням вниз, потом несся по мощеным мостовым нижних улиц к гнилой зажатой складскими стенами реке, а оттуда, задыхаясь, — через мост к знакомым широким чистым улицам и бульварам. Стояла тихая лунная ночь, и весело мигали огоньки города.

Несмотря на все старания, я так и не нашел улицы Де Осейль. Но, если честно, меня не сильно огорчила эта неудача, как и пропажа в неведомой дали исписанных бисерным почерком листов, хотя только в них и был ключ к разгадке таинственной, страшной и чудесной музыки Эриха Занна.

ПРИЗРАКИ НОЧИ

ОСУЖДЁННЫЕ ФЕМОМ

В 70-х годах прошлого века экспедиция немецких археологов, работавшая на развалинах средневекового аббатства Файльсдорф, сделала уникальную находку. Это был железный протез правой руки, настоящий шедевр средневековой механики. Большой палец протеза был неподвижен, четыре других могли двигаться попарно. Парные пальцы с помощью рычажка на запястье фиксировались в четырех положениях. Время изготовления — первая треть XVI века. Проанализировав архивные данные, историки пришли к выводу: протез принадлежал рыцарю Гецу фон Берлихингену, воспетому Гете в одноименной поэме.

Гец фон Берлихинген (1480–1562) родился в семье знатных, но обедневших франконских дворян. С девятнадцатилетнего возраста он состоял на воинской службе в дружинах разных германских князей. Участвовал во многих междуусобных войнах, но настоящим его призванием был грабеж на большой дороге. В зрелом возрасте Берлихинген с несколькими рыцарями собрали большой вооруженный отряд и грабили купцов в окрестностях Нюрнберга. Они даже осадили сам город, но в сражении с городским ополчением потерпели сокрушительное поражение.

И некий искусный мастер изготовил ему металлический протез — настоящее чудо механики того времени.

Во время великой Крестьянской войны 1524–1526 годов Берлихинген примкнул к восставшим. Он участвовал в составлении "Декларации 12-ти статей" — программного документа восставших крестьян, а вскоре стал главнокомандующим "Светлого отряда Оденвальда", так называлась объединенная армия повстанцев. Трудно сказать, был ли Гец искренне увлечен идеями восставших крестьян или просто увидел в мятеже возможность обогатиться. В ходе военных действий восставшие захватили и разорили множество замков и монастырей, и значительная часть добычи "прилипала" к рукам крестьянского главнокомандующего.

Странные личности окружали Геца в период Крестьянской войны. Достаточно упомянуть Томазиуса Матера, монаха-расстригу, преследуемого у себя на родине за какое-то преступление. Среди восставших он был известен как брат Томас. Магер занимал при Берлихингене должность, среднюю между камердинером и личным доверенным секретарем. Весьма колоритной фигурой был и некто Иозеф, профессиональный гадатель, обладатель магического "черного зеркала" (вероятно, полированного обсидианового диска), в котором он якобы мог видеть прошлое и будущее и даже показать желающим престол Всевышнего. Наиболее же загадочной фигурой в свите Берлихингена была "черная женщина", то ли цыганка, то ли испанка, имя которой неизвестно. Эта пожилая женщина, всегда одетая в черное, составляла лекарственные бальзамы, заговаривала восставших от вражеского оружия и занималась некромантией. Она вскрывала трупы врагов и с непонятной целью изымала из них некоторые органы.

Весной 1525 года рыцарь Гец решил, что нора выходить из игры. Награбил он уже достаточно, да и дела восставших шли далеко не блестяще. За спиной своих соратников он вступил в тайные переговоры с главнокомандующим императорской армии Трухзесом и выпросил себе амнистию в обмен на отказ от командования крестьянским войском.

Определенное наказание на Берлихингена все-таки было наложено. Ему запретили покидать свои владения, выходить из дома ночью и ездить верхом. Впрочем, скоро эти ограничения были сняты, и он даже получил право поступить на императорскую службу.

Умер Гец фон Берлихинген в возрасте 82 лет в Баварии в принадлежавшем ему замке Хорнберг. Вторую половину жизни он прожил тихо и незаметно. Он несколько раз поступал на службу и несколько раз бросал ее. Время его прошло, и достичь крупных должностей ему не удалось. Он постоянно менял место жительства, будто убегал от кого-то.

После смерти рыцарь Гец стал героем многочисленных народных легенд. Причиной тому была его "железная рука", или "дьявольская перчатка", как называли ее современники. Молва утверждала, что Гец продал душу дьяволу в обмен на волшебную железную руку, которая сделала его непобедимым в бою. И что эта рука не просто протез, а некое живое существо, наделенное собственной волей. Говорили, что по ночам "железная рука" покидает своего хозяина и, подобно огромному пауку, отправляется путешествовать по окрестностям. Поутру же после этих ночных прогулок Гец частенько смывает со своего протеза запекшуюся кровь.

Некоторые легенды о "железной руке" Геца попали даже в официальные документы. В хрониках города Гента содержится история о том, как "железная рука" задушила пожилую супружескую чету в их собственном доме. Более того, современники утверждали, что и жизнь самого рыцаря была прервана "железной рукой" после того, как истек срок договора с дьяволом. Самого Берлихингена считали колдуном, и его слава как черного мага могла соперничать со славой доктора Фауста. Действительные же обстоятельства его смерти известны из переписки местного хорнбергского священника Иоганна Далерта с братом.

За несколько часов до кончины Берлихинген возвращался с прогулки верхом в сопровождении слуг. Около ворот замка им навстречу попался всадник, судя по одежде — зажиточный горожанин. Проезжая мимо, он поклонился рыцарю и сунул ему в руку какую-то записку. Прочитав ее, Гец побледнел и несколько минут не мог выговорить ни слова. Вернувшись в замок, он первым делом сжег записку и сказал своему секретарю Томазиусу Магеру, что утром они покинут замок. Все это сильно напоминало поспешное бегство.

Утром Берлихинген был найден в своей постели мертвым. Судя по всему, сердце восьмидесятилетнего старика не выдержало волнения от встречи с таинственным незнакомцем. Сразу после похорон хозяина из замка поспешно отбыл Матер.

Через несколько лет Матер объявился в Штутгарте, где стал средней руки менялой. Летом 1568 года его обнаружили в собственном доме мертвым. Рукоять четырехгранного, острого, как шило, стилета, извлеченного из груди убитого, украшали четыре буквы — S.S.G.G. Эти буквы свидетельствовали о том, что Матер убит во исполнение приговора фема — тайного вестфальского судилища.

Фемы, представлявшие собой систему тайной судебной организации, возникли в Вестфалии на рубеже XII–XIII веков, когда германские земли вступили в период наибольшей феодальной раздробленности. Власть германского императора мало что значила, и имперскую юрисдикцию узурпировали новые владетельные князья. Противодействуя этому, один из архиепископов Кельна возродил старую систему местных судов, выносивших приговоры от имени императора, придав ей форму тайной организации. Само название судилища происходит от древнегерманского слова "fem" — осуждение. Народ называл фемы вольным судом, а их членов — вольными судьями.