Юрий Липовский - Самоцветное ожерелье Гоби Страница 22

Похоже, мне не добраться до лагеря — мелькнула капитулянтская мысль. Конечно, мои ребята меня не оставят, будут искать, но за это время меня просто засыпит песком, как рюкзак, если, конечно, не совершится чудо. Глупо было вот так пропадать бывалому геологу-поисковику, каким я себя считал. В бессильной злобе на себя за то, что по собственной вине попал в столь безвыходную ситуацию, я сжал кулаки. И вдруг ощутил рукой в правом кармане куртки какой-то гладкий, уже забытый мною предмет. Я извлек его и увидел миндалину сердолика конусовидной формы оранжево-желтого, как апельсин, цвета. Да, этот камешек я нашел в россыпи еще неделю назад, и он мне так понравился, что я оставил его себе. Кажется, я его показывал Мягмару — любознательному арату, когда, прослеживая россыпь, случайно наткнулся на его кочевье.

Стоп, выход был найден! Как я сразу об этом не подумал! Конечно же, надо идти к кочевью Мягмара — это всего в 3 км отсюда: надо пройти россыпь, вытянутую в широтном направлении, и двигаться вдоль узкого сая, усеянного бледно-желтыми халцедонами, с многочисленными ответвлениями — рукавами. Пройдя этот сай и перевалив через пологую базальтовую сопку, я попаду в долину «цаган чулуу» — белого камня, все того же халцедона. А там и рукой подать до кочевья Мягмара. Однако вокруг ничего не было видно, и следовало ориентироваться по земле — по халцедоновой дорожке. Я сжал с решимостью сердолик, ощутил его тепло и почувствовал какой-то прилив сил. Я был не одинок — со мной был мой камень, мой талисман!

Дальнейшее помнится смутно: я шел по халцедоновым дорожкам, падал от ветра и просто от изнеможения, вставал и снова шел, вглядываясь воспаленными, слезившимися глазами в каменистую землю. И все время я держал в кулаке желтый сердолик, ощущая ладонью его теплую гладкую поверхность. Вот, наконец, и долина Белого камня. Качаясь, брел я по белым халцедонам, которые должны были привести меня к кочевью Мягмара. Обязательно!! И снова, сжимая сердолик, брел я, а потом уже и полз к внезапно возникшей среди кромешной серой мглы белой юрте. Пытался крикнуть, но пересохший язык и губы меня не слушались. И я снова пополз, пока силы окончательно не оставили меня. Казалось, все кончено. Но в этот момент чьи-то сильные руки подхватили меня и втащили в спасительную белую юрту кочевья.

Камень утренней зари

«Красивые камни, как и цветы, всегда поднимают настроение».

«Белый коралл»

Слово «цагаан» (белый, белое) — одно из самых распространенных в монгольском языке. Если взглянуть на географическую карту Монголии, то можно без труда найти на ней десятки названий со словом «цагаан»: белые реки и озера, белые вершины и перевалы, белые урочища, колодцы и многое другое. Даже монгольский новый год, по лунному календарю, назван Цагаан-Сар — белый месяц, и встречают его на рассвете с пиалой, наполненной монгольской пшеничной водкой — цагаан-архи.

Цагаан — это священный для каждого монгола цвет. Это цвет символа Земли и всего прекрасного — цветка лотоса, это цвет традиционного монгольского жилища — юрты, цвет материнского молока, которым вскормлен весь мир…

Отсюда понятна давняя любовь монголов к камням белого цвета. Более всего ценился и ценится поныне цагаан-хаш — белый нефрит, чистый, непрозрачный, похожий на легендарный лотос. Почитался также и серовато-белый хорошо просвечивающий нефрит с влажно-масляным блеском — это нефрит цвета свиного сала или целебного тарбаганьего жира.

Белый нефрит, привозимый из Китая, использовался для изготовления мундштуков курительных трубок и табакерок для нюхательного табака. Тибетские знахари вытачивали из белого нефрита шары для медитации, ибо считалось, что белый нефрит своим мягким блеском, глубоким и спокойным тоном призван отгонять буйные страсти, вселять в душу покой и умиротворение.

О белом нефрите было много народных поверий. «Если тебя безудержно заносит куда-то, если в твое сердце закрались обида и злоба, — говорилось в одном из них, — не дай разгореться этим страстям. Возьми в свои ладони белый и скользкий, как свиное сало, цагаан-хаш, сожми его крепко, и он успокоит тебя». Недаром белый нефрит издавна называли «камнем спокойствия», олицетворяющим собой одну из заповедей Востока: «Не волнуйся и не спеши — дней в году много».

Среди девяти издавна почитаемых монголами драгоценностей три — белого цвета: это серебро, перламутр и жемчуг. Однако все они, кроме серебра, также привозились из соседнего Китая.

Найти белый самоцвет в Монголии было мечтой каждого геолога-самоцветчика, и усилий к этому прилагалось немало. В год желтой курицы известный в Монголии мастер-камнерез Чойнзон, придя в партию «Цветные камни», поведал о находке белого нефрита в местности Шарнохойт — в 180 км к северо-западу от Улан-Батора. Однако геологов там постигла неудача: вместо белого нефрита в Шарнохойте оказался белый халцедон. Внешне он был очень похож на нефрит — того же однородного белого цвета с хорошей просвечиваемостью. И запасов его на этом проявлении было достаточно, но камень не удался. Попытки изготовить из него традиционные табакерки и мундштуки были тщетны: из-за большой твердости, хрупкости и сильной трещиноватости камень «не давался». Сам мастер Чойнзон досадливо махнул на него рукой: заменить им нефрит не удалось.

Искали геологи и любимый на Востоке кахолонг, чистый и белый, как молоко. Недаром в одной из легенд говорилось, что кахолонг — это окаменевшие сгустки молока. Народные поверья связывали его с материнством; считалось, что он увеличивает количество молока у кормящих матерей и облегчает роды. Словом, это был истинно женский камень. Женщины Востока любят носить бусы из кахолонга, которые своей белизной хорошо гармонируют с их смуглой кожей и белоснежной улыбкой.

Минералоги называют кахолонгом фарфоровидный непрозрачный халцедон, или обыкновенный опал, подвергшийся дегидратации.

Происхождение названия этого красивого белого камня точно не установлено. Впервые название «кахолонг» появилось в Европе в 1801 г. и ошибочно считалось монгольским, означающим «прекрасный камень». Однако по-монгольски эти слова звучат иначе, а потому более убедительно их толкование, данное минералогом И. Валериусом: «В Калмыцкой земле, — писал он, — так, как и прочие голыши, кусками его находят при реке Кахе, как оную калмыки называют, а каменья у них слывут общим именем холонг, почему сей камень кахолонгом назван».

Но не только в «Калмыцкой земле» находили белый самоцвет. По сведениям академика А. Е. Ферсмана, хороший ювелирно-подарочный кахолонг добывался в россыпях Забайкалья. Из него делали резные изображения — геммы, использовали и для флорентийской мозаики.

Первые сведения о монгольском кахолонге содержатся в трудах академика П. Палласа, много путешествовавшего по разным провинциям Российской империи и сопредельным странам.

По утверждению П. Палласа, кахолонг в изобилии встречается в Гобийской пустыне. Однако, несмотря на столь авторитетное заверение российского академика, с кахолонгом монгольским самоцветчикам так же не везло, как и с белым нефритом. В различных частях Гоби нам попадались отдельные находки кахолонга, но сколько-нибудь заметных скоплений его, хотя бы небольшой «россыпушки», встретить не удавалось.

И вот тогда в партию «Цветные камни» снова наведался Чойнзон. Старый мастер прекрасно знал все приемы обработки камня, знал и любил камень, собирал сведения и заявки о новых находках и передавал их геологам. Его появлению всегда были рады, ибо он приходил с какой-нибудь новой идеей и непременно с «камнем за пазухой». На сей раз Чойнзон после принятого этикетом чаепития и неторопливого разговора о погоде и последних столичных новостях вытащил из потайного кармана дэла белый-белый камешек.

Геологи приняли его за кахолонг и стали расспрашивать дархана, где он его нашел. Чойнзон только загадочно ухмылялся и попыхивал своей трубкой. Тогда с его разрешения камень тут же в цехе распилили и отполировали. И вот тут-то и выяснилось, что камень совсем легко (не так, как кахолонг) режется алмазной пилой, приобретает хорошую зеркальную полировку и имеет приятный матовый блеск. Он был похож на кахолонг по ровному молочно-белому цвету, плотной структуре и в то же время имел небольшую по сравнению с кахолонгом твердость. Что это за камень?

— Гобийцы называют его цагаан-шуур (белый коралл), — довольный произведенным впечатлением произнес Чойнзон. — А нашли его у родника Хуцын-Булаг, в Южной Гоби, там его видимо-невидимо. Так что поезжайте туда и привозите побольше, а мы тем временем подумаем, что из него делать.

Разговор этот проходил в год белой свиньи под знаком железа и доминирующего белого цвета. И, конечно, все сошлись на том, что на сей раз белый камень должен быть найден.