Юрий Липовский - Самоцветное ожерелье Гоби Страница 25

Вокруг нас простирались сглаженные сопки, представляющие собой сплошные обнажения пестроцветных осадочных пород, напоминающих разрезанный слоеный пирог. Эти древние отложения, представленные красно-коричневыми гнейсами, сланцами, кварцитами и белоснежными известняками, слагали выступ древнего докембрийского кристаллического фундамента. И вся эта мощная, сложно дислоцированная в мелкие складки толща была прорвана интрузивными телами габбро, активно воздействовавшими на все породы, особенно на мраморизованные известняки. Здесь, в зонах горячего контакта известняков с инрузивными телами, в результате высоких температур и привноса в карбонатную среду кремнезема и марганца должно было происходить формирование скарнов, в том числе с родонитом. Однако последнее слово было за разведочными работами.

Под палящим гобийским солнцем наши бывалые рабочие-землекопы, орудуя кайлом и лопатой, вырыли в заданных местах разведочные выработки — канавы. Вот тут-то мы и добрались, наконец, до розового камня и смогли убедиться в правильности наших предположений о его природе. Все 15 разведанных нами родонитсодержащих тел сформировались на контактах белых известняков с темно-зелеными габбро. Размеры их были невелики — 3—10 м в длину и до 3 м в ширину, по падению они выклинивались на глубине 3–5 м. Эти своеобразные природные образования имели крайне неправильную, прихотливую форму и удивительно пестрый минеральный состав. Содержание розового компонента — родонита — варьировало в них в широких пределах — от 15 до 70 %. В тесной компании с родонитом находились пепельно-серый кварц и кальцит, играли блестки красно-оранжевого граната-спессартина, а также рудных минералов свинца и цинка — галенита и сфалерита. Но безусловно наиболее интересным был сам розовый камень.

Мы с волнением смотрели на пробы впервые найденного обогащенного (отделенного от пустой породы) монгольского родонита. Окраска его казалась вначале тусклой и серой, как сухая выжженая солнцем земля вокруг. Но природа, видимо, была недовольна такой оценкой своего творения. Внезапно набежавший дождик обильно смочил сложенные в кучи куски камня, а выглянувшее из-за туч солнце заиграло на его мокрой поверхности. И мы не обнаружили ни в одном куске гобийского родонита ни черного дендрита марганца, ни зеленых пятен эпидота. Камень не был похож ни на уральский орлец, ни на своего узбекского собрата с Алтын-Топкана. Какой-то неяркий, но теплый нежнорозовый свет исходил от него и завораживал.

В ту последнюю ночь на Ундурийн-Буце мы долго не ложились спать — сидели у палатки, пили нивесть откуда привезенный терпкий и немного хмельной кумыс и говорили «за родонит», найденный нами в Гоби. Уже за полночь, забравшись в холодный спальный мешок, я забылся тем неглубоким тревожным сном, когда в настороженном мозгу скользят, как льдины, разорванные фантастические видения.

Под утро я проснулся от какого-то оглушительного раската, похожего на звук обрушившейся в бездну скалы. С трудом разомкнув веки — безумно хотелось спать, — я все же выбрался из спального мешка и шагнул наружу. Звук исходил из ущелья, смутно темневшего в дымчато-сером предрассветном сумраке. Там иногда паслись дикие животные, пощипывая на склонах скудную растительность. «Наверное, янгиры (горные козлы)», — подумалось мне, когда грохот из ущелья прекратился и воцарилась мертвая тишина.

Спать уже не хотелось, и какая-то неведомая сила подняла меня и потянула к ближнему холму. Дойдя до него, я поднялся по склону до первой нашей канавы, возле которой была сложена куча родонита, и остановился. Сумерки постепенно таяли и открывали резко очерченные складки холмов и оголенные ребра останцов. И вдруг холодное и серое, как сталь, небо, словно зажженное рукой волшебника, полыхнуло призрачно-зеленым светом. Вдоль горизонта над зубцами гор зажглась заря и словно заревом пожара охватила быстро меняющееся небо.

Я опомнился, когда услышал совсем рядом резкие звуки обрушенного камня. Быстро обернувшись назад, я увидел своего коллегу — геолога Намсарая.

— Такого больше нигде не увидишь, — проникновенно произнес он. — Смотрите, сейчас с зарею пробудится солнце.

И мы стали смотреть, как из-за гряды робко выглянул краешек, а затем и весь солнечный диск. Вершины и склоны угрюмо застывших холмов внезапно ожили и окрасились в оранжевые и розовые тона утренней зари. Я взглянул на лежавший у моих ног родонит и встрепенулся: камень отражал чистую и нежную розовость утренней зари или утренняя заря вобрала в себя удивительный цвет гобийского самоцвета. Кто знает?!

— Камень утренней зари, — произнес я, испытывая счастливое головокружение.

— Да, лучше не придумать, — быстро согласился Намсарай. — Прекрасно!

Мы отвезли первый добытый в Гоби камень утренней зари в Улан-Батор. Вскоре он нашел себе широкое применение при изготовлении мозаичных картин и в различных камнерезных изделиях.

Мозаичное панно «Каменный цветок». Дворец бракосочетания. Улан-Батор.

Спустя два года, я снова встретился с монгольским родонитом, но уже в другом, неузнаваемо преображенном виде. Тогда только что построили беломраморное здание Дворца бракосочетания в центре монгольской столицы. Дворец еще не работал, шли последние приготовления к открытию, и мы, геологи, получили возможность осмотреть его.

Поднявшись по мраморным ступеням дворца и войдя в его центральный зал, я увидел огромное — во всю стену — мозаичное панно из монгольских самоцветов.

Композиция этой каменной картины была разработана московским художником-монументалистом Е. Н. Яценко и его монгольским коллегой Амгаланом в лучших традициях монгольского прикладного искусства с учетом символики цветов и узоров. В центре мозаики — изображение легендарного цветка Востока — лотоса, сделанного из голубого сапфирина в сочетании с другими прекрасными гобийскими самоцветами — сердоликом, агатами, лиственитом, яшмой. И вся эта композиция, призванная выразить пожелание счастья, здоровья и радости молодым, удачно вписывалась в нежно-розовый, как заря, основной фон картины.

— Здравствуй, монгольский родонит! Ты занял достойное место в этом замечательном дворце из камня! — мысленно воскликнул я.

— Я вижу Вы — геолог, — донесся тихий и мягкий женский голос.

Я оглянулся и увидел женщину-монголку средних лет. Судя по облику, это была сотрудница дворца. Я молча кивнул.

— А тогда скажите, пожалуйста, — быстро заговорила она, волнуясь и смешивая русские слова с монгольскими, — как называется этот розовый камень на картине? Наверное, он привозной — в Монголии такого нет?!

— Оглений туяа чулуу! (Камень утренней зари!), — ответил я ей с нескрываемой гордостью. — А родом он из Восточной Гоби!

— Камень утренней зари! — восхищенно воскликнула женщина. — Как это прекрасно и глубоко символично, ведь заря — это рождение нового дня, начало новой жизни! В Таиланде, говорят, есть даже Храм утренней зари, а у нас — камень! Пусть он всегда алеет с этой картины, пусть вселяет в молодоженов, которые скоро войдут в этот зал, нежность, чистоту и радость новой жизни! Да будет всегда так!

Гранатовые пески у Золотого колодца

На юго-западе Монголии, там, где великую Гоби прорезали отроги Монгольского Алтая, был найден гранат-альмандин чистого малиново-красного цвета. Надо сказать, что в Монголии красный цвет особенно почитали, ибо это цвет огня, считающегося в Монголии священным.

Огонь в монгольской народной символике означает расцвет, благоденствие семьи, рода и страны в целом. Огонь даже запечатлен на соембо — национальной эмблеме, украшающей государственный флаг. Три язычка пламени наверху эмблемы олицетворяют подъем и процветание народа в прошлом, настоящем и будущем.

Какой же монгольский камень отражал любимый народом красный цвет? В старину это были, как правило, красный коралл, реже — рубин или шпинель — камни, привозимые из Китая и Индии. Своих красных камней монголы знали мало, это были карнеол и альмандин, привозимые из малоизвестных мест Гоби. И все же камень, о котором в Монголии мечтали, который больше всего походил на священный красный цвет огня, был найден.

В 1973 г. на «крыше Монголии» Хангае геологи-самоцветчики открыли уникальное месторождение граната-пиропа («огненного камня»), уже в самом названии которого нашел отражение священный огонь. Этот сверкающий самоцвет быстро завоевал симпатии. Из огненного камня и сопутствующего ему в россыпях зеленого хризолита монгольские дарханы стали создавать серьги и кольца в золотой и серебряной оправах, призванные украшать женщин и восхищать мужчин.

Альмандин уступает своему собрату пиропу и цветом и игрой. В нем нет ярко-красного цвета, который напоминает капли красного вина или раскаленный уголек в печи. Альмандин отличает от огненного пиропа менее яркий красный цвет с легким фиолетовым, лиловым, сиреневым и пурпурным оттенками.