Дмитрий Чураков - Бунтующие пролетарии: рабочий протест в Советской России (1917-1930-е гг.) Страница 34

Что же касается последующих планов социалистической оппозиции разыграть карту независимого Рабочего съезда в дальнейшем, то они была фактически обречены. Хотя в записках некоторых участников тех событий и утверждается, что среди находящихся в большевистских застенках делегатов разогнанного съезда имелись планы их дальнейшей работы на случай освобождения кого-либо из них, никакой активизации движения уполномоченных осенью 1918 г., даже после возвращение на свободу всех основных участников Рабочего съезда, не возникает. Лозунг беспартийности и независимости рабочих организаций, так же как и лозунг Учредительного собрания, все еще время от времени возникал то тут, то там в обстановке особенно острых трудовых конфликтов, но серьезной поддержки он уже не находил. Советскому режиму, все более приобретающему черты патерналистского, к этому времени удалось нормализовать отношения со своей социальной базой. А без опоры на рабочие массы любые попытки организовать альтернативное рабочее представительство оказывались обречены. Не было будущего у Рабочего съезда и с точки зрения институционного развития революции. Так же как и движение уполномоченных, Рабочий съезд воплощал в себе принципы парламентской, а не советской формы демократии, и это сказалось на его судьбе самым непосредственным образом: попытки обмануть свою эпоху и создать в революционной России, в которой царили традиционализм и реставраторские тенденции, рабочую организацию, построенную на межклассовых принципах, не имели ни единого шанса на успех.

…Умрем в борьбе за это!

Ситуация, складывавшаяся в рабочих предместьях в первой половине 1918 г., свидетельствовала о росте среди рабочих агрессивных и деструктивных настроений. Создавалась взрывоопасная среда, в которой протесты принимали насильственный характер. К радикализации форм протестных выступлений подталкивали рабочих и неудачи в организации альтернативных Советам и профсоюзам организаций по типу движения уполномоченных от фабрик и заводов, Всероссийского беспартийного рабочего съезда и т. д. Крайним проявлением этих набиравших обороты процессов становится возникновение рабочего повстанчества. В годы революции и Гражданской войны рабочее повстанчество, как и повстанчество вообще, имело самую разную окраску. Наиболее распространено было красное рабочее повстанчество. Но случалось, что рабочие с оружием в руках выступали против большевиков, а иногда и в целом против советской власти. И большинство подобных случаев приходится именно на 1918 г.

Изучение рабочего повстанчества имеет фундаментальную значимость, причем не только для рабочей истории. Взгляд на причины, его порождающие, позволяет глубже понять характер революции, природу советовластия. Кроме того, изучение рабочего повстанчества необходимо для понимания механизмов "малых войн", моделирования реакции государства на очаги сопротивления экстремистского типа. Но вот парадокс, — из всех форм рабочего движения повстанчество изучено наименее полно. Причем имеется в виду не только антибольшевистское, но и красное повстанчество. Тому есть свои объяснения, но лежат они вне сферы науки: дело в том, что в 1930-е гг. сталинское руководство свернуло эту тему; многие ученые, начинавшие ее разработку, оказались репрессированы. Тем ценнее те немногие сохранившиеся работы 1920-х гг., авторы которых, как правило, непосредственные участники революционного повстанчества, сумели подняться до уровня первичных теоретических обобщений. К их числу принадлежит, например, монография М.А. Дробова, два экземпляра которой в 1974 г. чудом удалось обнаружить в спецхране. В ней делается попытка сравнить антибольшевистское и красное повстанчество, с упором, конечно, на второе.

Давая научное определение роли "малой войны" и, в частности, повстанчества в "большой" — Гражданской войне, М. А. Дро-бов писал о том, что именно участие рабочих придавало повстанчеству тех лет организованность и целенаправленность. Наиболее стойким, утверждал он, являлось то повстанчество, в котором партизаны-крестьяне связывались с рабочими. В этом случае повстанчество приобретало "твердую и четкую линию поведения, организационную ясность, целеустремленность и перспективу борьбы, сознание общности с рабочим классом и его партией". Рабочие-повстанцы, по мнению Дробова, "не распыляют своих сил, а исподволь и планомерно подготовляются к будущим боевым действиям, не давая бить себя по частям". Дробов писал о красном повстанчестве, отсюда и еще один пункт его рассуждений: "Наряду с широкой агитацией и пропагандой, — подчеркивал он, — идет их боевая работа по завоеванию и организации масс против буржуазии".

Теоретическое обобщение Дробова применимо отнюдь не только к красному рабочему повстанчеству. Под "целью" рабочего повстанчества можно понимать не установление советской власти, а ее ликвидацию. Под партией рабочего класса — не большевиков, а меньшевиков или эсеров, или даже организации ветеранов-фронтовиков, офицерские организации, крестьянский союз, кооперацию. А сплочение масс может быть направлено и против "ко-миссародержавия". Что же касается агитации, то она может иметь самую разную направленность. Все остальные черты рабочего повстанчества, о которых пишет Дробов, не несут идеологической нагрузки и вполне приложимы к рабочему повстанчеству любой "расцветки". И это вполне подтверждается практикой тех лет.

Своеобразным предвестием антибольшевистского рабочего повстанчества стали нередкие стычки между отдельными группами рабочих, вооружаемых самой советской властью. Так, в мае 1918 г., еще до известного антисоветского мятежа в Ярославле, по сообщению газеты "Знамя труда", на улицах этого города развернулись настоящие бои между пока не расформированными отрядами рабочей Красной гвардии и частями Красной армии. Но это был отнюдь не первый инцидент с участием красногвардейцев в этом городе. Рано утром 28 января 1918 г. по приказу командующего 211-го полка, без постановления местного ВРК, был разоружен штаб ярославской Красной гвардии, помещавшийся в доме Лопатина по Стрелецкой улице. Подобные столкновения происходили и потом, не без участия местных левых эсеров, что серьезно ослабило позиции революционных сил накануне Ярославского мятежа, подготовленного группой Савинкова. К разоружению отдельных отрядов рабочих властям приходилось прибегать и в соседнем Рыбинске, когда летом там наметился резкий подъем рабочего протестного активизма. Столкновения между Красной гвардией и властью происходили в Нижнем Новгороде. Когда местные советские органы попытались изъять у рабочих оружие, на требование выдать винтовки и боеприпасы рабочие заявили: "Их мы дадим такой власти, которая даст порядок, а вы даете свинец".

Примерно к тому же времени относятся и события в Ижевске. В Октябрьские дни заводская Красная гвардия насчитывала до 300 бойцов. Ижевцы помогали вооружать отряды Красной гвардии других заводов края. Но в случае с Красной гвардией самого Ижевского завода для советской историографии существовала одна "неудобная" деталь. Ведущие позиции в отряде занимали не большевики, а эсеры-максималисты. Разногласия, вспыхнувшие между двумя революционными партиями, привели к вооруженному мятежу красногвардейцев Ижевска. На его подавление пришлось присылать отряды матросов из Казани. Перестрелки с применением артиллерии нужно было как-то объяснить населению. В своем специальном воззвании к рабочим от 20 апреля 1918 г. Ижевский совет рабочих депутатов возложил на Красную гвардию города главную ответственность за многочисленные "обыски, аресты, грабежи и расстрелы". Отряд заводской Красной гвардии был квалифицирован большевиками "преступной армией мародеров, грабителей и убийц". Ошеломленному обывателю воззвание сообщало, что "следствие по важнейшим преступлениям последнего времени показало, что главные участники их есть красногвардейцы". Однако документ проговаривался и об истинной причине произошедшего. Ею стала попытка нормализовать в городе и на заводе обстановку, централизовать всю полноту власти в руках Совета. Это и привело к мятежу отряда красногвардейцев, отказавшихся разоружаться. Вряд ли стоит сомневаться, что и сами события, и неуклюжие разъяснения их причин не укрепляли авторитет новой власти в глазах рабочих. Разгром наиболее революционно настроенных кадров также не приходится сбрасывать со счетов при анализе дальнейших событий на Ижевском заводе. Сходные конфликты с участием Красной гвардии происходили также в Нижнем Тагиле и других городах Урала.

Тем самым, можно видеть, что Красная гвардия, рабочая милиция и подобные им вооруженные формирования, как звенья единой системы пролетарского самоуправления, так же как и другое ее звено — рабочий контроль, у большевистских вождей начали вызывать все более острую озабоченность. С течением времени красногвардейцы и рабочие милиционеры чаще и решительнее отказывались выступать против своих товарищей. Процесс этот затронул и молодую Красную армию, которая, по мысли большевистских руководителей, должна была стать более надежной опорой режима, нежели Красная гвардия с ее "полупартизанской дисциплиной". Один из современников тех событий рассказывал, что по мере нарастания рабочих протестов красноармейцы начали мало-помалу возвращаться на заводы. Так, к середине мая 1918 г. чуть ли не все рабочие, ушедшие с петроградского завода Речкина в Красную армию, вернулись к станкам. В объяснении своего поступка они заявляли, что не желают выглядеть в глазах остальных рабочих "опричниками". Сообщения о возвращении в одиночку и целыми группами рабочих на заводы поступали в те дни из Невского, Нарвского, Выборгского и других районов города. Рабочие мотивировали "своей уход нежеланием отправляться в какие-то экспедиции по реквизиционным делам, а также отсутствием у них желания выступать против рабочих, к чему их приводит политика Советской власти".