Ирениус Эйбл-Эйбесфельдт - Зачарованные острова Галапагосы Страница 36

Да, они иногда на многие месяцы задерживались на острове, здесь они хранили свои запасы продовольствия, паруса и бочки, но вряд ли обосновывались по-домашнему. Их жилищем оставались корабли, и ночевали они, как правило, на борту. И все же, имея в виду это обстоятельство, я не могу не прийти к выводу, что романтическую обстановку для отдыха, подобную встретившейся мне здесь, могли создать только миролюбивые натуры, любящие и тонко чувствующие природу. Что же иное могло руководить ими?

Конечно, флибустьеры были отпетыми головорезами, совершавшими гнуснейшие преступления; но несомненно и то, что время от времени среди них оказывались такие люди, как Демпир, Уофер, Коули, ставшие пиратами по воле рока: в результате ли обрушившегося на них несчастья, тайных ли козней недругов, когда не знаешь с кем расквитаться и от кого защититься, или несправедливых преследований. Им оставалось только искать грустного уединения или забвения в разгульной стихии пиратства. Как бы то ни было, но полуразвалившиеся скамьи на Баррингтоне по сей день еще свидетельствуют о том, что не все флибустьеры потеряли облик человеческий.

Продолжая бродить по острову, я вскоре обнаружил другие остатки имущества рыцарей кинжала, и уж они-то как нельзя лучше соответствовали общепринятому — и, безусловно, довольно верному — представлению о пиратах. Будь это только ржавые скобы и обручи для бочек, они бы навели меня на мысль всего лишь о бондаре или судовом плотнике, но я нашел также старые абордажные крючки и кинжалы, правда до неузнаваемости изъеденные ржавчиной, но все же бесспорно свидетельствовавшие о безудержном разбое и насилии. Эти кинжалы чья-то недрогнувшая рука вонзала когда-то меж ребер испанцев. Другие мои находки напоминали о веселых попойках, происходивших на острове. На берегу там и сям валялись вперемешку с раковинами неровные осколки кружек.

С ржавым обломком кинжала в одной руке и обломком винной кружки в другой я сел на полуразвалившуюся скамью, всю увитую зеленью, и погрузился в глубокие раздумья. Неужели могло статься, чтобы пираты одни день грабили и убивали, другой — предавались безумному веселью, а в третий, разнообразия ради, преображались в созерцательных философов и пасторальных поэтов и складывали каменные ложа? А почему бы, собственно, и нет? Зная, как изменчива природа человека, следует допустить и такую возможность. Но я — пусть это покажется странным — твердо придерживаюсь утешительной мысли, что среди этих авантюристов были люди и тонкой души и высоких помыслов, действительно способные к философским размышлениям и истинной добродетели».

Мы провели в бухте Джемса три дня. 15 первый день мы предприняли вылазку к большому застывшему потоку лавы и близлежащему вулкану. В течение получаса шли мы по травянистой степи, поросшей акациями, а затем вступили в лес, состоявший из высоких деревьев бульнезии. Воздух был пропитан запахом пряного дерева, землю почти сплошь покрывали стручковые, усыпанные желтыми цветами. Здесь я впервые на Галапагосах увидел множество бабочек. Вокруг порхали крохотные коричневые мотыльки, а один вид очень напоминал нашу лимонницу. Через час мы были уже у кратера и быстро поднялись к его вершине. Внутри кратера лежало сине-зеленое озеро круглой формы, обхваченное двумя кольцами растительности — темным и светлым. Посередине этого явно мелкого озера стояли два розово-красных фламинго; первые фламинго, встреченные нами на Галапагосах! Обрадованный, я поспешно спустился по склону к воде, очевидно слишком поспешно, ибо птицы поднялись в воздух. Они сделали несколько кругов, и я начал опасаться, как бы они не улетели, но в конце концов фламинго сели на противоположном берегу. Ко мне со всех сторон ковыляли любопытные галапагосские утки. В двух метрах от меня они затеяли брачные игры, напоминая четкостью и изяществом движений заводные игрушки. Но я уже насладился этим зрелищем на Нарборо и теперь лишь мельком взглянул в их сторону — меня интересовали фламинго. Я до боли в глазах рассматривал красивых птиц в бинокль. По сравнению с их ярким оперением наши европейские фламинго показались бы блеклыми. Медленно ступая длинными ногами, они делали несколько шагов по прибрежному илу, затем останавливались, пригибали длинные шеи к земле и рылись в грязи клювами. У обоих видов птиц, не связанных между собой даже отдаленным родством, клювы вооружены пластинками. Питаются фламинго личинками насекомых и другими мелкими существами, размножающимися в соленом иле. Галапагосские фламинго принадлежат к среднеамериканскому виду, но есть ли между ними внутривидовые различия, пока неизвестно.

Кроме этой пары, других фламинго в кратере не было, но впоследствии мне посчастливилось наблюдать еще нескольких таких птиц. В лагуне бухты Джемса я видел пять фламинго, в северной части Индефатигебля — трех, а на его южном берегу, также в лагуне, двух взрослых птиц и трех годовалых юнцов. Это, к сожалению, все. Фламинго теперь встречаются редко — в том повинны охотники, которых прельщает мясо фламинго, по отзывам поселенцев, очень нежное на вкус. При виде нас фламинго вели себя по-разному, по почти все проявляли признаки страха, и только одна птица подпустила меня к себе на 15 метров. Она, очевидно, единственная избежала в прошлом встречи с человеком. Гнездовий мы не нашли, и даже местные жители не могли сообщить, где фламинго строят из ила гнезда-конусы[11].

Обратно я пошел по лаве. Кое-где она застыла плотными лепешками, и на них можно было смело наступать, не боясь провалиться, но случалось, я набредал на неприметные сверху пустоты. По опыту восхождения на Нарборо я знал, что их следует опасаться. Лава и здесь представляла собой одно гигантское кладбище. Чаще других попадались кузнечики, завязшие в лаве, а затем высохшие на солнце. Над лавовой пустыней кружил канюк — по-видимому, искал кузнечиков, разумеется живых. То тут, то там стоял канделябровый цереус или толпились небольшими группами низкие колоннообразные кактусы. Иногда это были настоящие оазисы в миниатюре. Под верхним застывшим слоем лавы таились многочисленные большие и малые туннели и пещеры. В них накапливалась влага, и через проломы в лаве к свету рвались зеленые папоротники и мхи.

В пещерах и расселинах Галапагосских островов есть еще много интересного для исследователя. Это, например, подземные потоки, наподобие тех, что выступают местами наружу в глубоких щелях около Академической бухты. В одном таком пресноводном болотце я обнаружил раков, пресноводных насекомых и рыб многих видов. Некоторых мне удалось поймать, но я, к сожалению, упустил самого редкостного обитателя подземного водоема: рыбу-альбиноса из рода Eleotris, на миг высунувшую широкую голову из-под камня. Интересно, водятся ли здесь в подземных болотах пещерные рыбы[12]?

Посреди этой безрадостной каменистой пустыни мы наткнулись на новорожденного козленка. Мать убежала при нашем появлении, бросив малыша на произвол судьбы. Ему было не больше двух часов от роду, он еще как следует не обсох, плохо держался на ногах, но сразу же по неопытности побежал к нам. Мы поспешили уйти. Не прошли мы и 20 метров, как канюк, все время сопровождавший нас, кинулся вниз на козленка. Он несколько раз проделывал виражи, стараясь из глубокого пике клюнуть малыша, но тот успел забиться в щель. К счастью, коза была еще недалеко и, заслышав блеяние детеныша, прибежала ему на помощь.

На следующий день мы совершили обход побережья, ставший у нас чуть ли не традицией. От бухты Джемса мы двинулись вдоль берега на юг. Море сверкало темной синевой. На черных нагретых солнцем глыбах лавы лежали морские игуаны. По очертаниям тела они напоминали своих сородичей с Худа, но имели более скромную окраску. Коричневая кваква с темным теменем и двумя длинными белыми перьями на затылке подстерегала крабов. Темно-зеленая цапля еще меньших размеров сновала между валунами. Цапли, казалось, не замечали друг друга и почти не выказывали страха перед людьми. Эти два вида часто соседствуют на побережье, но кваква привязана к морю — в образуемых приливом заводях она ловит рыбу и крабов, — а зеленая цапля нередко проникает и в глубь суши. В кактусовых лесах Индефатигебля я наблюдал, как она охотится за ящерицами-тропидурусами. Кроме того, она уничтожает тараканов и другую нечисть, и поэтому всегда желанный гость в поселке на берегу Академической бухты. На Галапагосах гнездится также голубая цапля, очень похожая на нашу серую цаплю. В отличие от первых двух она весьма пуглива.

Было время отлива, и на освободившихся из-под воды водорослях пестрой стаей собирались птицы. Здесь были пересмешники и малые земляные вьюрки (Geospiza fuliginosa), прилежно подбиравшие зернышки на морских скалах. К ним присоединились темная чайка (Larus fuliginosus) и парочка голубей. Под конец я оказался со всех сторон окружен птицами, которые доверчиво прыгали у самых моих ног, хотя иные упорно держались на почтительном расстоянии от меня. Робость длинноногого ходулочника (Iiimantopus) и маленькой камнешарки (Arenaria) с коротким клювом выдавала в них недавних поселенцев Галапагосов. Камнешарка гнездится на севере, а острова посещает только в зимнее время, ходулочник же обрел здесь свой дом, но по-прежнему очень осторожен. У этих птиц имеется пока мало признаков, говорящих о том, что они на пути к образованию островной расы.