Сергей Нечаев - Александр I. Самый загадочный император России Страница 39

В этом доме Александр Павлович и Елизавета Алексеевна почти целый месяц прожили тихо и уютно.

А в октябре императорская чета съездила на несколько дней на Дон и посетила Новочеркасск.

Возвращаться в Санкт-Петербург императору явно не хотелось, и это было по душе Елизавете Алексеевне, которой понравилось на новом месте.

— Видно, что Таганрог полезен для здоровья государя, — говорила она. — А мне с ним будет хорошо везде.

Хорошо? Это — как сказать… Впрочем, Александр делал вид, будто бы не замечает нездоровья императрицы, и старался превозмочь обычное ему мрачное расположение духа. Во всяком случае, в присутствии жены он казался спокойным и даже веселым. Он заботливо ухаживал за ней, живя при этом чрезвычайно просто, гуляя по утрам и подолгу беседуя со встречными людьми.

Вероятно, это был самый счастливый месяц за последние двадцать лет их жизни. Казалось, наступила пора вторичного lime de miel (медового месяца).

А через месяц после приезда в Таганрог Александр отправился в инспекционную поездку по Крыму в сопровождении новороссийского генерал-губернатора графа М.С. Воронцова и небольшой свиты из двадцати человек. Спутники императора (генералы А.И. Чернышев, И.И. Дибич, П.М. Волконский и другие) потом отмечали, что путешествовал император по Крыму с интересом, вникал в различные детали, даже шутил, хотя в последние месяцы настроение его было по большей части подавленное.

Считается, что император имел заветную мечту юности — поселиться где-либо в месте, богатом природными красотами, и вести жизнь частного лица, и Крым для этого был идеальным вариантом. И вот вместе с князем Волконским он занимался выбором территории для дворца в Крыму и проектом его постройки. Он изъявил желание, чтобы все было устроено там, как можно проще, "чтобы переход к частной жизни не был слишком резок".

При этом Петру Михайловичу он говорил:

— И ты вместе со мной выйдешь в отставку и будешь у меня библиотекарем…

24 октября (5 ноября) 1825 года император прибыл в Симферополь и, переночевав там, отправился на Южный берег Крыма, столь известный своим превосходным климатом и обильной растительностью, что очень напоминало Италию.

К сожалению, эта поездка закончилась болезнью. Дело в том, что нужно было переехать через горы, и на этом пути Александр проделал 35 верст (37 км) верхом, по чрезвычайно трудным дорогам и усеянным камнями тропинкам. Утомление на этом пути и отход от привычной диеты вызвали у него расстройство желудка, ставшее началом более тяжкой болезни.

Потом император побывал в Алупке, где граф М.С. Воронцов принимал его в своем великолепном дворце. Потом в Ялте. Потом он отправился через высокую гору на дачу Мордвинова и проехал верхом еще 40 верст (42,7 км). Потом были Севастополь и Балаклава…

Собственно, заболел император в Мариуполе, но впервые он почувствовал себя плохо гораздо раньше — еще в Бахчисарае. Там его лихорадило.

Его лейб-медик Я.В. Виллие уговаривал императора принять лекарство, но все напрасно. Александр каждый раз отвечал:

— Моя жизнь в руках Божьих, и ничто не может изменить начертанного мне предела…

Дневник Якова Васильевича — это объективное свидетельство, сделанное профессионалом. А он писал о происходящем так:

"Ночь провел дурно. Отказ принимать лекарство. Он приводит меня в отчаяние. Страшусь, что такое упорство не имело бы когда-нибудь дурных последствий",

А между тем болезнь императора все усиливалась. Обычная его веселость исчезла, он говорил мало и проводил целые часы в дремоте либо в хмурой задумчивости.

Когда император вернулся в Таганрог, его спросили о здоровье.

— Довольно хорошо, — ответил Александр. — Впрочем, я подхватил в Крыму небольшую лихорадку, несмотря на прекрасный климат, который нам так восхваляли. И я более чем когда-либо уверен, что для пребывания моей жены ничего нет лучше Таганрога.

А потом он слег в постель.

Императрица оставалась у него до десяти часов вечера и уговорила принять лекарство. Это были восемь слабительных пилюль, после которых Александр почувствовал некоторое облегчение.

Весь следующий день он был весел и любезен с окружающими, но уже утром 8 (20) ноября последовал новый приступ.

В понедельник, 9 (21) ноября, император почувствовал новое облегчение, но потом все вновь стало очень плохо, и об этом доложили его матери и брату Константину, находившемуся в Варшаве. К тому времени Александр уже не мог подняться с поставленного в его кабинете дивана.

8 (20) ноября лейб-медик Я.В. Виллие определил болезнь Александра так: febris gastrica biliosa. Это можно перевести как "лихорадка желудочно-желчная".

10 (22) ноября Я.В. Виллие написал в своем дневнике:

"После восьмого числа я замечаю, что что-то заботит его сильнее, чем выздоровление, что терзает его рассудок. Сегодня ему еще хуже".

Яков Васильевич не ошибся. Действительно, сведения о готовившемся заговоре сильно отравляли последние дни жизни Александра.

Императрица Елизавета Алексеевна не оставляла его почти ни на минуту. При виде серьезной опасности, угрожавшей мужу, она и не помышляла о своей собственной болезни.

М.И. Богданович свидетельствует:

"Казалось, самоотвержение восстановило угасшие ее силы".

А между тем приступы болезни императора с каждым днем делались все продолжительнее и все сильнее. Совершенно изнуренный, он сохранял глубокое безмолвие, а 14 (26) ноября, будучи в беспамятстве, вдруг закричал, обращаясь к лейб-медику Я.В. Виллие:

— Друг мой! Какое дело, какое ужасное дело!

Историк К.В. Кудряшов пишет:

"Болезнь усиливалась с каждым днем, глухота становилась приметна, силы падали. Недолгое облегчение, наступавшее по временам, сменялось новыми приступами лихорадки <…> 10 и 11 ноября с Александром были обмороки. К вечеру 12 ноября, по словам Волконского, жар у больного несколько спал. А Виллие жалуется на нежелание императора принимать лекарства: "Это жестоко! Нет человеческой власти, которая могла бы сделать этого человека благоразумным. Я несчастный". 14 ноября государь встал в семь часов утра, умылся без посторонней помощи и побрился, затем лег снова в постель, но находился в сильно возбужденном состоянии; по замечанию Виллие, ему тогда трудно было связать правильно какую-либо мысль <…>. Вечером с государем сделался внезапно обморок, причем камердинер не успел его поддержать, и государь упал на пол. Это произвело большую тревогу во дворце. До сих пор Александр старался перебороть болезнь, не переставал заниматься делами и хотя не выходил из кабинета, но всегда был в сюртуке и проводил свободное время с императрицей. Но с этого дня он более уже не мог вставать с постели. "Стало ясным, — пишет Тарасов, — что болезнь приняла опасное направление". Сам Виллис определяет в этот день состояние государя словами: "Все очень нехорошо". Когда он предложил больному лекарство, го получил отказ по обыкновению".

— Уходите прочь, — сказал Александр.

Я.В. Виллие заплакал.

Видя это, император произнес:

— Подойдите, мой милый друг. Я надеюсь, что вы не сердитесь на меня за это. У меня свои причины.

Императрице сообщили, что уже не остается практически никакой надежды на выздоровление Александра.

Князь П.М. Волконский сказал ей:

— Государь не слушает докторов. Пусть исполнит он долг христианина. Быть может, голос религии заставит его принять врачебные пособия.

Императрица подошла к больному и стала просить его, чтобы он причастился.

— Так я очень болен? — вдруг спросил Александр.

— Нет, дорогой мой друг, но ты не хочешь принимать никаких лекарств. Попробуем этого.

— Хорошо, — сказал Александр, и призвав Виллие, переспросил его, действительно ли его положение опасно.

— Да, государь! — ответил взволнованный лейб-медик. — Вам не угодно было принять мои советы. В настоящую же минуту считаю христианской обязанностью предупредить вас, что вы не должны терять ни минуты…

Но обряд отложили до следующего утра.

В воскресенье, 15 (27) ноября, состояние больного сделалось таким плохим, что императрица послала за своим духовником, который, будучи предупрежден еще накануне, ночевал возле царского кабинета. В шесть утра протоиерей Федотов вошел к императору. Александр открыл глаза и с усилием приподнялся, опираясь на локоть.

— Я должен быть один, — сказал он Елизавете Алексеевне.

Все вышли.

— Садитесь, — продолжал он, обращаясь к священнику. — Забудьте мой сан и обращайтесь со мной, как с простым христианином.

После краткой исповеди Александр пригласил к себе свою жену, при ней принял Святое Причастие, поцеловал крест и руку священника. Затем он прерывающимся голосом произнес слова благодарности Господу, а императрица и священник, встав на колени у постели больного, стали умолять его исполнить предписания врачей. Все они советовали употребить пиявки. Александр согласился.