Анатолий Томилин - Занимательно о космологии Страница 13

В европейских городах до XI века включительно время узнавали по звону городского колокола, в который бил часовой. В его же обязанности входило следить за временем по песочным или водяным часам и вовремя переворачивать склянки.

В странах северных широт меньше солнца, а вода зимой замерзает, превращаясь в лед. И тогда кому-то из механиков пришла в голову мысль заменить понижение уровня воды в часах опусканием груза, а движение это передавать на стрелки через зубчатые передачи. Получился механизм наподобие часов-ходиков. Потом усовершенствование пошло дальше, и механизм сам стал бить в колокол. Родились механические часы — гордость средневековых городов.

Родилась и профессия часовщиков — будущий резерв мастеровых — изобретателей, а потом и инженеров.

К XIII веку европейские корабли стали снабжаться кормовым рулем, носовым и кормовым парусом, что позволило плавать уже не только при строго попутном ветре, но и ходить под углом к ветру. Тогда же появились у европейских мореплавателей давно известный в Азии компас, но уже в виде стрелки, насаженной на иглу, и карта с розой ветров. Плавание в открытом море потребовало дальнейшего развития астрономии и поставило проблему определения долготы (кстати, разрешенную лишь в XVII веке).

Наконец, именно к средним векам относится проникновение в Европу таких изобретений, как порох и пушки. Это привело к настоящей революции в военном деле, оказало большое влияние на политику и экономику стран.

Любопытно отметить, что к тому же периоду XII–XIV веков относится и получение крепкого винного спирта. Сначала его употребляли в качестве чрезвычайно редкого лекарства. Но во время эпидемии чумы, свирепствовавшей в Европе на протяжении 1348–1349 годов, спрос на спиртные напитки чрезвычайно возрос. Люди верили, что пьющий aqua vitae — воду жизни — никогда не может быть захвачен «черной смертью». Спирт стали производить и потреблять в громадных количествах. Пушки и спирт — можно ли придумать более «надежный» фундамент прогресса? Тем не менее производство спирта действительно подтолкнуло науку, дав возможность для возникновения в будущем органической химии и физики теплоты. В захватнических же колониальных устремлениях европейских государств порох и спирт играли трагическую роль.

В XII веке благодаря арабам появилась в Европе и бумага. Причем производство ее в областях, богатых льном и текстилем, оказалось настолько дешевым, что скоро стал ощущаться недостаток в переписчиках книг. Это, в свою очередь, привело в XV веке к быстрому распространению в Европе техники печатания, сначала с помощью подвижного деревянного, а потом и металлического шрифтов, изобретенных на много лет раньше в Китае и Корее. И как типичный пример (модной в наше время) обратной связи, появление печатной продукции — молитв, священных книг и индульгенций — способствовало постепенному освобождению разума от контроля церкви, потребовало грамотности не только от монахов, но и от ремесленников, подготовило почву грядущей реформации.

Для астрономии, связанной с наблюдениями, особое значение имело такое техническое усовершенствование, как очки. Их производство и применение также началось в Европе примерно с середины XIV века, хотя действие линз было известно задолго до этого времени. Рост спроса на очки привел к развитию профессии шлифовальщиков линз. А это последнее обстоятельство привело уже в 1609 году к созданию Галилеем первого телескопа. Но от этой поры нас отделяет еще такая эпоха, как Возрождение.

Глава третья

Эпоха Возрождения началась критикой всей картины мира. «Все, чему учил Аристотель, ложно!» — прозвучал знаменитый тезис гуманиста Питера Рамуса с университетской кафедры в 1536 году. Люди, уставшие от беспросветного отчаяния последних веков древнего классицизма, от смирения и отказа от радостей мирской жизни в эпоху веры, словно проснулись от тяжелого сна. Заботы о настоящем сменили прошлое радение о загробной жизни.

Расцвели светские искусства. «Делайте, что вам нравится», — учил в своих книгах шутник, а по некоторым сведениям толстяк и обжора Алькофрибас Назье — человек, которого нищие пациенты Лионской городской больницы почитали как доктора мосье Франсуа Рабле. Ширятся списки отважных авантюристов, чтимых в качестве первооткрывателей новых земель. Да и так ли важно сегодня, что сын генуэзского ткача Христофор Колумб в молодости занимался морским разбоем? А первый английский кругосветный путешественник Френсис Дрейк был корсаром и не только в годы безрассудной молодости.

Беспокойное, но обнадеживающее наступило время. «Троны шатаются, умы волнуются, наука рвется в бой — как славно жить, да, как славно жить в эти годы, друзья мои!..» — писал немецкий гуманист Ульрих фон Гуттен. К этой же замечательной эпохе относится и новая страница в истории развития взглядов на вселенную…

«Бог пользовался при сотворении мира арифметикой, геометрией, музыкой и астрономией, всеми искусствами, которые мы также применяем, когда исследуем соотношение вещей, элементов или движений, — писал выдающийся мыслитель Возрождения Николай Кузанский в своем трактате „Об ученом незнании“. — При помощи арифметики бог сделал из мира одно целое. При помощи геометрии он образовал вещи так, что они стали иметь форму, устойчивость и подвижность в зависимости от своих условий. При помощи музыки он придал вещам такие пропорции, чтобы в земле было столько земли, столько воды в воде, столько воздуха в воздухе и огня в огне. Он сделал так, чтобы ни один элемент не мог раствориться полностью в другом, отсюда вытекает, что машина мира не может износиться и погибнуть…»

Николай Кузанский (настоящая его фамилия Кребс) родился в семье рыбного торговца в селении Куза Южной Германии на Мозеле. (Отсюда и прозвище его Кузанский, сопутствовавшее всю жизнь этому человеку.) В те годы людей часто метили названиями мест их рождения. Во-первых, это расширяло возможности небогатых средневековых святок, во-вторых, сразу давало весьма важную для эпохи информацию о территориальном происхождении человека. Сохранилось предание, что еще в ранней юности непоседливый сын рыботорговца удрал из дома, где должен был унаследовать отцовский фартук. Какой-то местный благодетель из знатных помог мальчишке, пристроив его в школу «духовных братьев общей жизни» в старинном Девентере.

Окончив учение, Николай перебирается в Падую, в знаменитый университет, и в 1424 году защищает докторскую степень по каноническому праву, вступив одновременно в монашеский орден августинцев. Скоро слава о молодом знатоке античной философии, сочетающем ее популярные идеи с идеями уходящего средневековья, разносится по всей папской монархии. Наступивший переходный к Возрождению период требовал компромиссов с ортодоксией уходящего времени. И Николай Кузанский один из первых боролся за примирение самых крайних точек зрения.

В связи со вступлением на престол нового папы Евгения IV в Базеле собирается вселенский собор, на котором должны решаться важные церковные дела, как-то: об ограничении власти папы, о борьбе с ересью, об испорченности нравов духовенства, о заключении мира с умеренными гуситами и «чашниками» и так далее, и тому подобное… В качестве эксперта — ученого богослова — призван был в Базель и отец Николай Кузанский. Он знакомится с известным гуманистом папским легатом Юлианом Чезарини и завязывает с ним дружбу.

Пользуясь поддержкой влиятельного вельможи, Николай Кузанский впервые выступает с собственным мнением, удачно сочетающимся с атмосферой собора. Как ученый богослов он призывает к церковным реформам, но как сторонник партии папы он ратует за реформы без нарушения центральной власти. Признавая Рим — «престол святого Петра» — средоточием души вселенской церкви, Николай Кузанский мягко отрицает власть папы над государством, осуждает вместе со всеми злоупотребления интердиктами и финансовыми махинациями. Но когда собравшиеся на собор раскололись и большинство выступило против папы Евгения IV, Николай Кузанский вместе с Чезарини и другими «гуманистами-прогрессистами», испугавшись «революционных» требований, покинули вслед за папой заседание. Евгений IV попытался распустить собор и открыть новый в Ферраре. Но упорствующее большинство не подчинилось. Мало того, оставшиеся в Базеле избрали вместо Евгения IV другого папу — престарелого развратника герцога Амедея Савойского, который принял имя Феликса V. Но двоепапство не устраивало светских государей. И Феликса V почти никто не признал. Тем временем Николай Кузанский как знаток греческого языка едет послом Евгения IV в Константинополь, чтобы договориться об унии с властителями восточной (византийской) церкви. И после феррарского собора, закончившегося через год во Флоренции, возвращается в родную Германию настоятелем монастыря в Майнфельде, имея важный чин визитатора прирейнских и мозельских монастырей. В это время он и пишет свой знаменитый трактат, цитатой из которого начался рассказ об этом удивительном человеке. Несколько лет спустя Николай Кузанский возводится в сан кардинала-пресвитера римской церкви и назначается епископом бриксенским (в Тироле).