Ярослав Голованов - Дорога на космодром Страница 66

А еще Тихонравова интересовали ракеты. Уже давно мозговал он, прикидывал, прибрасывал, что получится, если поставить ракету на планер, а то и на самолет, какой тут нужен двигатель и как заставить его работать подольше. Случайно он узнал, что в родном Ленинграде уже работает группа ракетчиков, впервые услышал фамилии В. А. Артемьева, Б. С. Петропавловского, Г. Э. Лангемака, В. П. Глушко. Он долго не мог расшифровать названия группы – ГДЛ. Что бы это значило? Г – Государственная. Л – наверное, Ленинград. Оказалось – Газодинамическая лаборатория. Он тосковал по Ленинграду и уже радостно представлял себе встречу с ним и эту совершенно еще неизвестную, но такую желанную работу. Но вскоре выяснилось, что энтузиасты есть и в Москве, мелькнула знакомая фамилия: Королев – они встречались в Коктебеле.

– Да, хотим организовать лабораторию, – подтвердил Королев. – Пора от расчетов и прикидок к делу переходить.

– Имей в виду, – сказал Тихонравов, – я очень хочу работать с вами.

– Отлично! У нас уже Победоносцев, Чесалов, на планере Черановского хотим двигатель поставить, ведь у Цандера уже есть двигатель…

Так Тихонравов стал одним из родоначальников ГИРД – удивительного союза удивительно разных людей, поверивших в одно дело.

Был Михаил Клавдиевич натурой увлекающейся. Очень заинтересовала его, например, механика птичьего полета. Изучал птиц, как заправский орнитолог, создал теорию машущего крыла и даже книгу об этом издал в 1937 году. [35] Хорошо помню, как показывал мне Тихонравов огромную, одну из лучших в стране, коллекцию жуков. Полет насекомых тоже очень интересовал его. Вообще его интересовало все, что как-то относится к полету. И Циолковский был для него прежде всего человеком, открывшим новый принцип полета, бесконечно расширившим границы летания, а приход в ГИРД – действием совершенно органичным. Да и сам процесс образования ГИРД, по мнению Тихонравова, был исторической неизбежностью.

Много лет спустя Герой Социалистического Труда, доктор технических наук, заслуженный деятель науки и техники, лауреат Ленинской премии, профессор Михаил Клавдиевич Тихонравов так объяснял появление ГИРД:

«В 30-е годы перспективы развития авиации обозначились уже более четко и начали выявляться пределы применения винтомоторной группы. В поисках путей преодоления этих пределов ряд молодых деятелей авиации сосредоточил свое внимание на проблемах реактивного движения, приняв идеи Циолковского не столько из-за желания скорее лететь на Марс, сколько из-за стремления вообще летать выше, быстрее и дальше. У этих людей, кроме желаний и стремлений, уже был опыт работы в авиастроении, были за плечами свои осуществленные авиационные конструкции, задуманные конструкции и идеи в ракетной технике. Эти люди имели возможность опереться на авиационную промышленность как на реальную базу для работы над реактивными летательными аппаратами. Именно из этих людей вышел начальник ГИРД Сергей Павлович Королев, в котором с выдающимся конструкторским талантом сочетались глубокая научная интуиция и блестящие организаторские способности…»

Гирдовцы на полигоне в ноябре 1933 года. Крайний слева – Сергей Королев.

С Королевым Тихонравова сближал технический реализм. Он, как и Королев, считал, что говорить серьезно о межпланетном корабле преждевременно. Прежде всего можно и нужно превратить ракету в инструмент изучения стратосферы. Ясно видел он и военное будущее ракеты. «В будущей войне, – писал Михаил Клавдиевич. – нельзя будет не считаться с ракетой как новым видом оружия». И здесь он оказался прозорливее многих ракетчиков-романтиков. В отличие от тех пионеров космонавтики, которые переживали период разочарований при переходе от межпланетного корабля к скромной ракете, Тихонравов никогда не разочаровывался, потому что шел наоборот – от скромной ракеты к межпланетному кораблю. И в тридцатые годы он отстаивал свою, на первый взгляд скромную, программу: «В порядке дня стоит конструирование советских ракет на жидком топливе».

Этим он и занимался в ГИРД. Потратив довольно много времени на доводку жидкостной ракеты 07, он решил сделать обходной инженерный маневр, который обещал облегчить его задачу. Если растворить канифоль в бензине, ту самую канифоль, которой музыканты натирают смычки скрипок и виолончелей, получался так называемый твердый бензин. Он был не совсем твердым, мазался, как тавот, как теплое сливочное масло. Его и задумал применить Тихонравов в новой ракете 09.

Конструкция ее упрощалась тем, что не требовалось никаких насосов, никакой системы подачи компонентов в камеру сгорания. Жидкий кислород закипал в баке и вытеснялся в камеру сгорания давлением собственных паров. Твердый бензин помещался в самой камере сгорания и поджигался обычной авиасвечой. Заправленная ракета весила 19 килограммов.

Уже в марте – апреле на подмосковном полигоне в Нахабино начались стендовые испытания отдельных узлов «девятки». Твердый бензин горел спокойно, устойчиво. Хорошо прошла и проверка камеры сгорания на прочность. Однако в июне пошла полоса неудач: то выбрасывало наружу бензин, то прогорала камера, то замерзали клапаны и нельзя было создать необходимый наддув в кислородном баке. Точили, паяли, латали, переделывали и снова ездили в Нахабино.

Двигатель ракеты 09.

Каждое испытание отнимало уйму времени и сил. Накануне надо было договориться с Осоавиахимом или начальством Спасских казарм о полуторке: своей машины в ГИРД не было. На машину грузили дьюары – специальные сосуды для хранения жидкого кислорода, которые успел сконструировать Цандер. Это были довольно неуклюжие, одетые в шубы из стеклянной ваты медные сосуды с двумя стенками, между которыми заливалась жидкая углекислота. Когда дьюары наполняли кислородом, углекислота замерзала и хлопьями оседала на дно. Между стенками образовывалась пустота – прекрасный термоизолятор. Однако, несмотря на все эти ухищрения, дьюары плохо сохраняли кислород, и надо было, заправившись на заводе «Сжатый газ», во весь опор лететь в Нахабино, пока все не выкипело.

Редко, но случалось, что кислород даже оставался, и тогда придумывали всякие необыкновенные опыты. В то время жидкий кислород был весьма экзотической жидкостью, работали с ним мало, толком свойств его не знали, а потому побаивались. Считалось, что особенно велика вероятность взрыва, если в кислород попадет масло. В подвале девушкам-чертежницам в шутку запретили приносить даже бутерброды с маслом.

Давайте-ка проверим, как он взрывается, – предложил как-то Королев.

Остатки кислорода вылили на противень.

Какой он красивый! – кричала конструктор Зина Круглова, разглядывая ярко-голубую, бурно испаряющуюся жидкость. - Вы только посмотрите, он же цвета электрик.

Это цвет нашей атмосферы, - сказал Королев. – Дайте-ка мне тавоту и отойдите подальше…

У голубого дымящегося противня остались только Королев с Тихонравовым. Ко всеобщему удивлению, кислород вел себя с тавотом мирно. Взрыва не последовало.

Потом все осмелели. В кислород бросали ромашки: которые тут же затвердевали как каменные. Один из механиков заморозил лягушку. Ледяная лягушка выскользнула из рук и разбилась с легким стеклянным звоном…

Развлечения развлечениями, а настроение было поганое. Редкий опыт с двигателем «девятки» проходил удачно. Чаще всего прогорала камера или сопло. Только в начале июля удалось наконец укротить строптивый двигатель. Королев настаивал на скорейшей подготовке пуска ракеты, торопил с испытаниями парашюта, который мог бы возвращать ее на землю.

Эти испытания проводили уже не в Нахабино, а на Тушинском аэродроме. В модели ракеты был уложен парашют и смонтирован пороховой выбрасыватель. Выбрасыватель не сработал, парашют не раскрылся.

Неудача в Тушино словно открыла новую полосу неудач. Опять начали прогорать камеры, гореть сопла, вылетать выбитые форсунки. Мастерские работали теперь почти исключительно на «девятку». Тихонравова, задерганного и измученного окончательно, удалось все-таки уговорить уехать в отпуск в Новохоперск, удить рыбу. Едва изготовили новую камеру и сопло, Королев назначил пуск.

11 августа ракету поставили в пусковой станок. Зина Круглова, засучив рукава, набила камеру твердым бензином. Николай Ефремов залил кислород, и тут же все увидели, что потек кислородный кран. Течь устранили. Долили кислород. Теперь все в порядке. Давление в кислородном баке росло нормально. Ефремов доложил Королеву о готовности и попросил разрешения на запуск. Все выглядело очень торжественно. Сергей Павлович поджег бикфордов шнур выбрасывателя парашюта.

Зажигание! – крикнул наконец Королев.