Единое ничто. Эволюция мышления от древности до наших дней - Алексей Владимирович Сафронов Страница 17

Вопрос заключается в том, будет ли он найден. Или, точнее, будет ли он найден в той парадигме монизма, которая главенствует в науке уже более двух тысячелетий. Возможно, масштаб рассматриваемой человеком проблемы наконец-то вышел за рамки того, чтобы увидеть Единое в том, что лишь выглядит как противоположности. Тёплое и холодное, влажное и сухое и т. д. – часто это всего лишь степени какого-то одного типа состояния (теплота, влажность и пр.). Может быть, гравитация и электромагнетизм, которые обещал объединить Эйнштейн, или какие-то иные, ещё не открытые силы природы действительно имеют разное происхождение и не являются частью Единого. Этот вопрос очень важен для дальнейшего развития науки в самых разных направлениях, но в первую очередь, конечно, в отношении развития наук о человеке.

А.Л.Никифоров пишет: «К концу ХХ в. было осознано, что экспериментальная наука Нового времени изначально свою основную задачу видела в совершенствовании техники, поиск истины был лишь средством решения её главной социальной задачи. Во второй половине ХХ в. наука выполнила свою историческую миссию, создав техническую основу для формирования общества потребления. По-видимому, её развитие закончилось. На место науки, занятой совершенствованием техники, приходят науки, предметом которых является человек и его совершенствование»[29].

Человек оказывается несоизмеримо сложнее как предмет для изучения, чем любой самый сложный известный нам предмет, скажем, в физике. Поэтому для научного прогресса в этой области, вполне вероятно, придётся отказаться от некоторых общепринятых сегодня положений. И первая научная догма, о которой может идти речь в этом ключе, – это некритическое отношение к проблеме Единого.

Как было указано ранее, дуализм или плюрализм, в отличие от монизма, есть нечто, что можно наблюдать почти непосредственно в мире вещей. Многообразие дано как факт наблюдения, а деление на противоположности заложено в отношении к самому наблюдателю, человеку. Поэтому такие концепции о взаимодействии исходных первоэлементов возникали ещё до философских теорий милетской школы и являются в какой-то степени более «наивными». Как мы показали (и об этом ещё будет сказано далее), монизм традиционно ставил перед человеческим интеллектом более сложные задачи. Однако из этого не следует, что дуалистический подход может быть только наивным и не содержит подлинных научных проблем. Скорее, это означает, что подобные проблемы относятся к другим типам объектов, они отличаются и имеют свою специфику.

В частности, на примере зороастризма мы показали, что дуализм содержит, например, следующую проблему. Почему доброе лучше злого? Или в общем виде – каким должно быть основание для сравнения явлений двух разных начал, не являющихся частями Единого? Почти всегда нам удаётся увидеть Единое, но значит ли это, что оно существует в природе, или мы достраиваем реальность Единым, чтобы проблема могла получить решение?

Например, мы указывали, что жители Ирана до сих пор называют Александра Македонского проклятым, рассуждая так исключительно с позиции, что вражеский захватчик в принципе может быть только злым. Решая подобную проблему, житель России мог бы рассуждать более взвешенно, сравнивая таких захватчиков русской земли, как Наполеон Бонапарт и Адольф Гитлер: если второго мы считаем проявлением зла, то первого часто романтизируют. Почему мы можем рассуждать об этом, в отличие от жителя Ирана в отношении Александра Македонского? Потому, что для нас не существует дуализма между врагом и другом. Оба эти проявления человека относительны (в отношении единого для них понятия «человек»), и мы готовы видеть во враге Наполеоне великого человека и исторического персонажа. Мы оцениваем поступки двух этих завоевателей исходя из единых человеческих ценностей, как бы ставя себя на их место и анализируя их цели. «Мог бы я как завоеватель иметь такую цель?» – спрашивает себя человек и в зависимости от ответа проводит границу между этими двумя личностями. Существует ли Единое общечеловеческих ценностей или это удобная концепция, результат нашего достраивания реальности – вопрос открытый.

Далеко не всё и не всегда может иметь «общее» для сравнения. Несмотря на то что философия возникла как поиск Единого во всём, уже Платон проводит принципиальное различие между душой и телом, а Аристотель – между материей и формой. Хотя оба философа при этом имеют в виду единое начало в виде Бога (например, у Аристотеля Бог есть форма форм), тем не менее с них начинается философская рефлексия о Различном.

Здесь нужно сделать одно важное замечание. Большинство исследователей не считают, что, например, Платон был дуалистом. Есть мнение, что его позиция по вопросу души постепенно эволюционировала от диалога к диалогу. Так, С.Н.Поздняков пишет, что, начиная в первых диалогах с психофизической (дуалистической) проблемы души, Платон в итоге приходит к пониманию души как к идее одушевлённости космоса[30]. С этим сложно и нет необходимости спорить, но здесь важно другое. У Платона мы впервые в истории мировой мысли встречаем зачатки не наивного рассуждения о дуализме. В его теории, пусть и временно, но появляется Различное как научная категория. Однако в то время наука о Едином обладала несоизмеримо большим исследовательским потенциалом, и Платон совершенно справедливо предпочёл её науке о Различном.

Это Различное присутствует и у Платона, и у Аристотеля – в чём-то схожее, в чём-то существенно различающееся. С одной стороны, это Различное выступает здесь в том же ключе, в каком его понимает и современный человек: в виде кардинального различия свойств. Скажем, Платон считал, что тело смертно, а душа бессмертна. Раз они столь различны, то имеют разную природу. Однако в каком смысле эта природа различается? Онтологическое различие и у Платона, и у Аристотеля почти нивелируется тем, что в конце концов всё создано Богом. Поэтому, каким бы драматическим ни было различие свойств, в обеих концепциях есть главенство одного из свойств над другим. У Платона основной является идея, ипостась души, а у Аристотеля – форма. Таким образом, общим у обоих мыслителей, как мы уже отметили, выступает вторичность Различного.

Не переходя пока ко второму, к различию двух концепций, отметим здесь ещё одно очень важное обстоятельство: как пробивает себе дорогу мысль о дуализме в общественном сознании и как она в нём ограничивается. Рассуждая о душе, современный человек, подобно раннему Платону, с лёгкостью готов признать, что душа и тело принципиально различны и, видимо, имеют разную природу. С этим не станут спорить и многие современные психологи и даже нейрофизиологи. Хотя существует и иная точка зрения,