История античной философии - Владимир Файкович Мустафин Страница 36

цели человеческой жизни (упорядочения практики), можно выразить следующим образом. Общественная жизнь уклонилась от истины, ибо она уклонилась от естественности, приняв искусственный, надуманный характер. Самым уродливым следствием такого противоестественного характера общественной жизни является придание чрезмерного значения чисто теоретическим умствованиям. Основание такого внимания к праздному умствованию и неразрывно связанному с ним пустословию усматривают в якобы важной цели – нахождении некоей абсолютной истины. Но сама эта цель уже есть результат надуманного теоретизирования. Истинная цель жизни – достижение счастья для индивида. Причем, это достижение счастья должно быть обеспечено именно самим индивидом. В этом – самостоятельном обеспечении собственного счастья – и состоит сущность философии, понимаемой, таким образом, как практическая мудрость, а не как туманное голое умствование, пусть бы даже и изящно словами изложенное.

Подтверждается эта позиция скептическим анализом тех выводов, которые предлагаются как позитивные достижения теоретической философии. Оказывается, что все эти достижения именно как знание несостоятельны. Таким образом – и по причине несостоятельности философии как знания – необходимо от всего этого притязательного умствования, от всей теоретической философии отказаться. Заботиться нужно только о практическом устроении жизни. С чего начать это устроение? С очень простого – с констатации той очевидной и даже тривиальной для каждого человека житейской истины, что целью жизни является счастье. Но понимание сущности счастья – непростое дело. При попытках понять сущность счастья принимаются в расчёт только те условия счастья, которые находятся во власти человека. Следовательно, такие обычные признаки счастья, как здоровье, богатство, удача и т.п. во внимание не принимаются, ибо они не подвластны человеку. Исключается, конечно же, и несерьёзное понимание счастья как накопления наслаждений.

Пиррон: средство достижения глубокого спокойствия души – методичное воздержание от теоретических суждений.

Пиррон принимает как наиболее мудрое понимание счастья, предложенное Эпикуром. Счастье, которое каждый человек может обеспечить самому себе, может состоять только в достижении того глубокого спокойствия души, которое символически обозначается как «атараксия». Как же достичь этого состояния? Ответ Пиррона вполне оригинален. Важнейшее средство достижения «атараксии» состоит в методичном воздержании от теоретических суждений (т.е. суждений в теоретической области). Воздержание, в том числе и воздержание от суждений, по-гречески обозначается словом «эпохи». Это «эпохи» и стало понятием, которое в истории философии почти всегда ассоциируется с именем Пиррона. Как понимать это «эпохи»? Не буквально же, ибо мысль о необходимости воздерживаться от суждений уже есть суждение (как и, собственно, всякая мысль). Понимание «эпохи» Пиррона вытекает из его принципиального отказа от теоретических умствований. Вот от этих то чисто теоретических суждений и надо воздерживаться, но не от суждений вообще. Судить, конечно, необходимо и даже невозможно обойтись без суждений, но делать это надо только в сфере практики.

Итак, необходимо воздерживаться от теоретических суждений, чтобы тем самым содействовать главному делу жизни – практическому умиротворению своего внутреннего душевного состояния и достижению «атараксии». Может возникнуть вопрос: причем здесь вообще теоретические суждения? Ведь с умиротворением душевного состояния мы уже знакомы по учениям киников, Демокрита, стоиков и эпикурейцев. В этих учениях везде речь, в сущности, идет об освобождении души от аффектов. А у Демокрита и у эпикурейцев это освобождение от аффектов и называется даже так же, как и у Пиррона – «атараксия», что является, по сути дела, синонимом стоической «апатии», т.е. бесстрастия, отсутствия аффектов. Что опаснее для души – суждения (пусть даже чисто теоретические) или аффекты? Вопрос правильный. Уточнение необходимо.

Действительно, в области этики во всех этих философских направлениях (от киников и до Пиррона) речь ведётся именно об аффектах. От них нужно освободиться и тем успокоить душу. Суждения у Пиррона рассматриваются не сами по себе, а как производители, стимуляторы аффектов. Суждения, тем более суждения притязательные – а таковыми являются теоретические суждения, претендующие на формулирование истинного знания, – сопровождаются сильными чувствованиями, т.е. аффектами. Следовательно, чтобы эти аффекты не возникали, надо воздержаться от притязательных, теоретических суждений. Когда же такое воздержание станет привычным практическим навыком, тогда и возникнет то состояние душевного настроя, которое и называется «атараксией». Кроме того, что «атараксия» обозначает глубокий душевный покой (который, понятно, есть идеал, цель), и в чисто рациональном плане обозначает некое равнодушное безразличие к теоретической умственной активности. Всё внимание должно быть обращено на практику.

Пиррон: в практической сфере скептицизм исключается.

В практической же сфере скептицизм исключается. Это принципиальное убеждение Пиррона подтверждается свидетельством Энесидема, что Пиррон был скептиком только в теоретической области, но не в практической (Кн. IX, 62)[47]. В этом пункте позиция Пиррона принципиально отличается от позиции софистов-скептиков, которые скептицизм бестрепетно перенесли из теоретической области в практическую и здесь в конце концов довели свой скептицизм до абсурда, до отрицания культурной общественной жизни. Но какими суждениями следует руководствоваться на практике? Ответ на этот вопрос естественно вытекает из исключения скептицизма из практической сферы. Если скептицизм в практической сфере означает отрицание всех традиционных законов, нравов и обычаев данного общества, то исключение скептицизма из практической сферы означает признание традиционных законов, нравов и обычаев, которыми регулируется жизнь данного общества. Тем самым признаётся традиционно-религиозное мировоззрение в качестве незыблемой основы общественного порядка.

Философствующему уму скептика остается довольствоваться литературной фиксацией (устной или письменной, всё равно) своего основного тезиса – всякое индивидуальное умствование одновременно и бессмысленно (потому что безрезультатно), и вредно для самого индивида. Это, в сущности, означает отказ от философии. Если не прямо, то косвенно этот отказ от философии есть признание в качестве источника истинного знания Бога, который, как традиционно подразумевается, своим откровением абсолютной истины позволяет эту истину людям приобрести. У Иоанна Стобея, в его «Антологии», есть свидетельство о том, что Пиррон даже и прямо выражал мысль о том, что искомая философами истина не может быть результатом человеческих познавательных усилий, ибо эта истина находится «где-то у богов». В этом убеждении о религиозном источнике истины Пиррон, по свидетельству Стобея, сходился с Сократом[48].

Аркесилай (316-242 до Р. Х.) и Карнеад (214-129 до Р. Х.)

Аркесилай в формировании своих философских суждений руководствовался двумя для него несомненными авторитетами – Платоном и Пирроном. Основное влияние исходило от Платона. Именно как платоник Аркесилай имел большой авторитет среди современников. Он был признан главой т.н. средней (или второй) академии. Это значит, что современники видели в Аркесилае главного хранителя и толкователя философского наследия Платона. Но славу ему принесли все же его скептические рассуждения. В то время (первая половина III века до Р. Х.) наибольшее распространение среди образованной публики имела система стоиков. Эта система и была главным конкурентом академиков (= платоников)