Джон Куиггин - Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас Страница 29

Этот результат, возникающий из-за того, что при изменении относительных цен на товары изменяются размеры богатства агентов, имеющих различные предпочтения и запасы активов, означает, что в общем случае нельзя говорить о единственности общего равновесия. Теорема Зонненшайна – Мантеля – Дебре – это огромная помеха для теоретиков, но неясно, какие следствия она имеет (если вообще имеет) с точки зрения практики макроэкономической политики.

Более непосредственный вывод, который делается из концепции репрезентативного агента применительно к макроэкономике и к дискуссии о загадке премии за риск, состоит в том, что макроэкономические проблемы не имеют такого большого значения. Глубокая рецессия означает сокращение совокупного дохода от труда, скажем, на 10 %. В модели с репрезентативным агентом это эквивалентно снижению дохода от труда для каждого индивида на те же 10 %, что довольно мало по сравнению с ежегодными колебаниями дохода, которые испытывает среднестатистическое домохозяйство.

В действительности, однако, не существует никакого репрезентативного агента, доход которого снижался бы на эту среднюю величину. Снижение совокупного дохода от труда на 10 % выражает практически полную потерю дохода от продажи труда у 10 % людей, лишившихся работы, в то время как те, кому удалось сохранить рабочее место, по большей части остаются незатронутыми этим снижением, если не брать в расчет возможное сокращение рабочей недели.

При осторожном обращении модели с репрезентативным агентом способны упростить макроэкономический анализ, позволяя сконцентрироваться на тех аспектах агрегированной экономики, в которых индивидуальные различия взаимно стираются. К сожалению, в эпоху рыночного либерализма редко уделяли должное внимание границам применимости упрощенных моделей. Самое наглядное подтверждение того, насколько некорректно использовались модели с репрезентативным агентом, – широкая поддержка Роберта Лукаса после его пренебрежительных слов об издержках рецессий. С этим заявлением не согласится ни один человек, испытавший все тяготы экономического спада на собственном опыте.

Фискальная и монетарная политика

Не только успехи макроэкономической теории, но и макроэкономическая политика превозносились сторонниками DSGE. С начала 1990-х годов и вплоть до паники 2008 года макроэкономическая политика практически сводилась к монетарной политике, а именно политике процентных ставок.

Стандартный подход к ней предполагал применение правила Тейлора – оно бегло обсуждалось в гл. I, – названного в честь экономиста Джона Тейлора. Тейлор первоначально предлагал использовать это правило для описания фактического поведения центральных банков, однако вскоре его стали рассматривать как нормативный принцип.

Правило Тейлора строится на следующей идее: процентную ставку нужно устанавливать на уровне, который максимально приближает к целевым отметкам две переменные – уровень инфляции и темпы роста реального ВВП. Обычно целевой уровень инфляции составляет порядка 2–3 %, а целевые темпы роста реального ВВП – около 3 % в соответствии с долгосрочными темпами роста рабочей силы и производительности труда.

В рамках этого подхода суть задач, стоящих перед макроэкономической теорией, можно выразить достаточно просто. Сложные макроэкономические модели можно свести к простой взаимосвязи между одним инструментом экономической политики (процентная ставка) и двумя целевыми показателями (инфляция и темпы роста реального ВВП). Поскольку целевых переменных две, невозможно в точности достичь идеального значения каждой из них, так что в модели возникает шкала альтернатив. Прибегая к концепции репрезентативного агента, который обычно и населяет мир DSGE, можно выбрать среди этих альтернативных значений пару оптимальных, представимую в виде допустимого диапазона колебаний инфляции.

В период «великого смягчения» эта конструкция казалась настолько безупречной, что комментаторы стали сравнивать изобилие альтернатив, имевшихся у экономических властей, со сказкой о Машеньке и трех медведях: эта ложка слишком большая, эта слишком маленькая, а эта как раз. Казалось, что, сохраняя инфляцию в рамках 2–3 % в год, можно стабилизировать экономический рост и избежать сколько-нибудь серьезных рецессий. В такой обстановке произнесенные в 2003 году Робертом Лукасом слова о том, что «главная проблема предотвращения депрессий решена», не вызывали сомнений.

Смерть: ошибка на триллион

Как и в случае с другими идеями, рассматриваемыми в настоящей книге, проект неоклассических микрооснований макроэкономики не умер одномоментно с наступлением глобального финансового кризиса. Неоклассическая экономика была не только самым амбициозным проектом такого рода, но и потерпела неудачу раньше остальных. Это произошло сразу после того, как ее предписания были опробованы в Великобритании и Новой Зеландии. Теория реальных экономических циклов продержалась дольше, но оказалась бессильна перед лицом противоречащей ей эмпирики.

К 1990-м годам было показано, что концепция естественного уровня безработицы (NAIRU) несовместима с реальными данными. Безработица, как и в 1970-х годах, стабильно держалась на высоких уровнях, что породило огромное количество работ, посвященных концепции «гистерезиса».

Несмотря на эти затруднения, отказа от DSGE не произошло. Наоборот, сформировался еще более сильный консенсус. Проблемы, с которыми столкнулась неоклассическая экономика, не рассматривались как фундаментальные вследствие любых попыток придать макроэкономике микроэкономические основания в соответствии с теорией общего равновесия.

Напротив, задача лучшей подгонки простых (возможно, даже примитивных) моделей неоклассической теории к реально наблюдаемым экономическим состояниям рассматривалась как необходимая часть процесса конвергенции, который приветствовали такие ведущие экономисты, как Бланшар или Вудфорд. Противостояние между экономистами «соленой» и «пресной воды» вот-вот, казалось, найдет разрешение.

Накануне глобального финансового кризиса подход DSGE вроде бы взял верх над всеми своими соперниками, и в нем видели будущее макроэкономической теории. Кризис, неспособность мейнстримной экономики предсказать его, предоставить необходимый анализ причин или комплексный набор средств по борьбе с ним пошатнули консенсус вокруг этого подхода.

1980-е годы: крах неоклассической экономики

Первым практическим опытом воплощения неоклассической экономики была политика Маргарет Тэтчер в Великобритании. К моменту прихода Тэтчер к власти в стране уже десять лет наблюдалась высокая инфляция. Основой для денежной политики была «монетаристская модель» Фридмена, предполагавшая, что долгосрочный темп роста цен полностью определяется темпом роста предложения денег.

Эта теория советовала постепенно уменьшать темпы роста денежной массы, снижая тем самым темпы инфляции. Чтобы следовать этому предписанию, правительствам нужно было достаточно долго удерживать безработицу выше NAIRU (уровень безработицы, при котором не происходит ускорения инфляции) – как оказалось, в течение десятилетия или дольше.

Неоклассическая экономика, приверженцем которой являлся главный у Тэтчер экономист Патрик Минфорд, предлагала более простой сценарий. При условии, что правительство открыто объявит о намерении сократить темпы роста денежной массы до уровня, соответствующего низкой инфляции, и сможет дать убедительные сигналы, что оно не уступит, бизнес и работники сами подстроят свои рациональные ожидания и инфляция быстро упадет, при этом никакой необходимости в длительном периоде высокой безработицы не будет. Присущее данной модели представление, что достаточно объявить о своей готовности мириться с экономическими невзгодами, чтобы этих невзгод можно было избежать, – само по себе парадокс, как уже тогда полагали многие критики. Но определенный вкус к парадоксам вообще характерен для экономистов. Некоторые из них даже считают его признаком профессионализма.

Единственным условием, определяющим успешность рецептов неоклассической экономики, была степень уверенности в курсе правительства. В случае с Тэтчер уверенность была на высшем уровне: помимо идеологической приверженности свободному рынку, не оставляющая никаких сомнений убежденность в собственной правоте была определяющей чертой ее подхода к политике. Крылатые фразы вроде «леди не меняет своего решения» и «альтернативы не существует», последняя из которых даже закрепилась в виде аббревиатуры TINA (There is no alternative), – вот что отличало «политику убеждений» Тэтчер. Слоган «без поворотов!», казалось, никак не зависел от направления, в котором леди двигалась. Воистину, высшее политическое убеждение Тэтчер заключалось в наличии убеждения как такового.