Марсель Гране - Китайская цивилизация Страница 7

Истинный мир, достигнутый мудрым князем, бескорыстным опекуном царской семьи, – вот идеал, который традиция и его биографы приписывают Конфуцию (551–479). Жизнь этого святого завершает период, охваченный «Чунь цю». Конфуций ощущал себя наделенным высшей задачей. Он мог бы ее выполнить, стань он помощником князя и вдохновителем его политики. Но большую часть своей жизни он провел в странствиях от удела к уделу в поисках того, кто сумел бы использовать его талант. Он всем предлагал «следовать правилам Трех династий и вернуть почитание политики князя Чжоу».

Тот сумел упрочить власть нарождавшейся династии Чжоу, добродетель которой надлежало восстановить. Конфуций думал, что «если бы нашелся князь, который был бы способен воспользоваться им, то по завершении двенадцатимесячного цикла у него уже был бы готовый результат; в конце трехлетнего срока было бы достигнуто совершенство». Вера Конфуция в собственное предназначение была абсолютной. Он удивлялся своим неудачам. Даже в наихудшие мгновения он не решался подумать, что его мудрость недостаточна. «Когда достигли совершенной мудрости, – говаривал он, – и остаются без занятия, то стыдно для правителей». История оплакивает неудачу Конфуция, но нисколько ей не удивляется. Похоже, она склонна допустить, что в начале V в. вера в немедленную действенность основывавшейся на соблюдении традиционных правил Добродетели ослабела.

2. Тираны

V, IV и III вв. представляются как период анархии и время крупного нравственного кризиса. Большие государства почти полностью завершают поглощение малых уделов. Порядок в обществе более не основывается на традиции и протокольных правилах. Жажда могущества открыто торжествует над заботой о равновесии. Князья больше не знают, что им делать с Добродетелью, престиж которой считается самодостаточным. Наряду с самыми разнообразными формами престижа они добиваются материальных выгод и увеличения могущества. Они склонны к нововведениям и всегда готовы их оправдать либо прецедентами, либо ссылками на софистическую теорию истории. Это тираны.

«Нравы древних царей не были одинаковы… Успех святых людей (древности) достигался благодаря тому, что они правили, не оглядываясь друг на друга. Следовать установившимся законам – это достоинство, но оно не способно поднять человека над его эпохой. Для регламентации современности недостаточно изучения, берущего за основу пример древности. Святой человек, когда это на деле может быть полезно его царству, не будет добиваться единообразия обычаев. Он не будет добиваться единообразия обрядов, если сочтет, что таким способом сможет примениться к обстоятельствам». Так выражался князь (307 до н. э.), желавший перенять одеяния и вооружение варваров. «Он не обсуждает с толпой» свои замыслы великих дел и жажду завоеваний. «Он не дорожит согласием с вульгарным», хотя его целью и остается «достижение совершенной Добродетели». Добродетель продолжает оставаться целью, однако представление о ней примиряется, как говорят, с революционным духом.

В момент, когда кругозор включает более широкие представления, нам показывают растущее могущество расположенных на обочине прежней Китайской конфедерации стран. Эти страны воспринимают варварские влияния и распространяют их по Китаю. Два князя, живших в начале этой варварской эпохи, наиболее прославили себя в те новые времена. Это Хэлу (514–496), царь У (У, или Аньхуэй, строго говоря, он является графом) и Гоуцзянь (496–465), царь Юэ (Чжэ-цзян). Оба правили татуированными, носящими короткие волосы народами. Иногда их называют гегемонами. С классическими гегемонами они делят славу обладания мудрыми советниками. Однако те не являются подданными, связанными с их уделами; нельзя их назвать и советниками, носителями традиционной мудрости, каким хотел бы быть их современник Конфуций. Один, У Цзысю, перебежчик, другой, Фань Ли, загадочная личность с неизвестным прошлым. Маскируясь под древнюю риторику, их советы вдохновляются реалистической политикой. Победитель У Гоуцзянь расположен проявить милосердие к тому, кто некогда пощадил его после победы. Некогда, сказал ему Фань Ли, «Небо принесло Юэ в дар У. Царство У не приняло дара. Теперь же Небо приносит У в дар Юэ. Как может Юэ противиться воле Неба (и не захватить У)? Не принимая даров Неба, себя подвергают невзгодам». В эпоху первых гегемонов не решались отказать сопернику в зерне, если он испытывал голод. Рассказывают, что Гоуцзянь, побудив соперника предоставить ему зерно, возрадовался этой щедрости словно проявлению безумия и воспользовался ею, чтобы победить. История восхваляет его победу и оправдывает его расчетливость. Помимо зернового займа изворотливый политик знал еще восемь приемов для разорения своего противника. Первый заключался в почитании божеств. Все другие были по своему характеру более реалистичны и жестоки.

Гоуцзянь владел дипломатией. У него была также аграрная политика и политика поощрения рождаемости, подчиненные военным задачам. К тому же страна, которая в предшествующий период считалась наполовину варварской, в V–III вв. постепенно добилась заметных успехов, став государством законодателей и экономистов. В 361 г. «князь Сяо из Цинь показал себя благодетелем; он поддерживал сирот и людей одиноких; призвал к себе военных людей; вознаграждались те, кто блистал заслугами». Перебежчик Вэй Ян, правитель области Шан, связал свою судьбу с домом Цинь. В 359 г. он заставил «изменить законы, реформировать наказания, поощрять пахоту… воодушевлять поощрениями и наказаниями тех, кто готов отдать жизнь, сражаясь». В 350 г. в Сяньяне была выстроена новая столица. Все мелкие деревушки и местечки были собраны в крупные уезды (числом 41); во главе каждого уезда поставили уездного голову… Отказавшись от традиционного раздела крупных квадратов земли на девять равных квадратов, разрушили вертикально и поперечно проходившие через поля дороги и создали новые поля; старая традиционная дань продуктами урожая с девятого квадрата (дань с девятого) была в 348 г. заменена системой налогов. Оказались сломаны все традиции феодального уклада. Перестала быть орудием божьего суда и наказания виновных война, превратившаяся в ремесло. Ее целью больше не было наказание виновных, а уничтожение врага. Она стала кровавой. О Цинь говорили, что там казнят пленных и добиваются истребления противника. После каждого сражения головы отрубались десятками тысяч. В историю царство Цинь вошло как край беспощадных зверей.

Некогда идеалом был князь, выращивающий огурцы и арбузы, которые невозможно сохранять. Ему надлежало остерегаться накапливать зерно. Теперь же, напротив, целью стало создание запасов и накопление сокровищ. Роскошь и траты сменяют былую умеренность. Пришло время великолепных князей. Им приписывают все черты, что раньше использовались при описаниях распущенных царей угасающих династий. Они живут в окружении женщин, музыкантов, шутов, гладиаторов, софистов и воинственных забияк. Засады и убийства из-за угла превращаются в политические средства. Больше нет тормозов ни у жестокости, ни у гордости. Погребальные церемонии превращаются в повод ужасающих триумфов. Хэлу из У (514–496) захоронил вместе с дочерью неслыханные богатства. Кроме того, он жертвует ей в одно время с танцорами группы юношей и девушек из народа. Охваченные лихорадкой честолюбия, князья не отступают перед самыми соблазнительными деяниями. В 318 г. Янь из удела Сун провозглашает себя царем под именем Кана. По ночам он устраивает пиры, бесконечные пьянки, на которых гремят здравицы: «Десять тысяч лет! Десять тысяч лет!» Он сжигает дощечки божеств почвы, сечет Землю и, наконец, – он был потомком Уи – пускает стрелы в Небо. Так он хочет утвердить свое превосходство над всеми богами.

Как и положено, оргии заканчиваются катастрофами. Усилия мудрецов ничего не дают, и анархия распространяется. Мудрецы приходят в отчаяние. У них нет выхода, кроме смерти. Так объясняется судьба мудреца и поэта, принца крови из дома Чу Цюй Юаня. Царь Хуай (328–299) совершенно не желал прислушиваться к его советам. Напрасно Цюй Юань призвал поэзию на помощь Добродетели: напрасно в своей поэме «Лисао», этой широкой аллегории, напомнил он своему владыке, что поиск святого советника необходим не меньше, чем поиск совершенной невесты: завоевание Добродетели – единственное, к чему должен упорно стремиться достойный им называться князь. Цюй Юань, будучи отстранен, изгнан, обречен на бродяжничество, не стал, подобно Конфуцию, хвататься за надежду. У него полностью исчезла вера в Добродетель. «Где великолепие? Где нищета? Что нужно избегать? За чем нужно следовать? Грязное болото – вот наш век! Чистого больше ничего нет!.. Восхваляют доносчиков! А благородные мудрецы не имеют известности!» Решившись уйти от всего этого, он изливает накопившуюся горечь старому рыбаку: «Весь мир, все люди грязны, а чистый один лишь я. Все люди везде пьяны, а трезвый один лишь я». – «А если все люди везде пьяны, почему б не дожрать барду и не выпить осадок до дна?..