Цивилизация труда: заметки социального теоретика - Татьяна Юрьевна Сидорина Страница 28

«Паноптикум» (1797) предтечи экономической мысли Иеремии Бентама (1748–1832) осознанно или нет, как в кривом зеркале, отобразил организацию общества в соответствии с канонами социальных утопий прошлых веков.

Паноптикум в переводе с греческого – музей, коллекция разнообразных необычайных предметов (например, восковых фигур, причудливых живых существ и т. п.; от др.-греч. πᾶν – всё и ὀπτικός – зрительный). Бентам назвал паноптикумом свой проект идеальной тюрьмы, в которой один стражник может наблюдать за всеми заключенными одновременно. Согласно проекту такая тюрьма представляет собой цилиндрическое строение со стеклянными внутренними перегородками. Стражник находится в центре, но невидим для заключенных. Узники не знают, в какой точно момент за ними наблюдают, и у них создается впечатление постоянного контроля. Таким образом, они становятся идеальными заключенными.

Бентам желает создать «социальную систему, которая бы автоматически делала людей добродетельными»198. Для этого необходимо установить гармонию между общественными и личными интересами. Уголовный закон в этом смысле есть способ приведения интересов личности к единству с интересами общества, и в этом его оправдание. Человека надо наказывать по законам уголовного права, для того чтобы предотвращать преступления, а не из-за ненависти к преступнику.

М. Фуко называл Бентама «Фурье полицейского государства»199. В своем произведении Бентам продемонстрировал предел развития социальной организации, построенной на основаниях социального порядка и контроля, негативные перспективы социалистического утопизма и эгалитаризма то, что позже стало предметом рассмотрения антиутопий ХХ в.200

Технические утопии и труд

О техническом характере утопической мысли

В ХХ в. все чаще начинают говорить о технической утопии. «Почему именно техника дает такую обильную пищу для разума, упражняющегося в построении утопий? – размышляет Фридрих Юнгер. – В прежние времена авторов такого рода сочинений прежде всего интересовало государство… Для утопии требуется схема, несущая в себе возможности рационального развертывания, а в настоящее время самую удобную схему подобного рода предлагает техника. Ни одна другая схема не может в этом отношении соперничать с техникой, и даже социальная утопия может померкнуть, если она не подкреплена темой технического прогресса. Без нее социальная утопия теряет правдоподобие»201.

Почему Юнгер начинает свое произведение о технике с размышления о характере социальной утопии? Дело в том, что технический прогресс и его результаты – это сфера, с которой связываются как вековечные, так и новейшие надежды человечества.

Почему с техникой и механикой начали связывать какие-то ожидания, выходившие за рамки научных, технических представлений? «Для этого техника, – пишет Юнгер, – должна была достичь известной степени развития. Когда это произошло, утопическая мысль ухватилась за машину и выплеснулась мощным, широким и вульгарным потоком. Все утопические ожидания отныне связывались с техникой и становились тем необузданнее и безбрежнее в своем оптимизме, чем эффективнее осуществлялась эксплуатация природных ресурсов, порождая мечты о гарантированном ею всеобщем комфорте»202.

Однако, по мысли Юнгера, «связывать с состоянием механического совершенства какие-то представления о гармонии, предполагать возможность политической и социальной идиллии там, где ей никогда не бывать, – все это чистой воды фантазерство. Представление о том, что где-то в будущем нас ждет мир, благоденствие и счастье, – это такая же утопия, как надежды на то, что технический прогресс одарит нас досугом, свободой и богатством. Представлять себе дело так – значит примирять непримиримое. Машина – не благое божество, одаривающее людей счастьем, а век техники не завершится очаровательной и мирной идиллией. Власть, которую нам дает техника, во все времена оплачивается дорогой ценой человеческой крови и нервов, в жертву ей приносятся гекатомбы человеческих жизней, так или иначе угодивших в кручение колесиков и винтиков работающей машины. <…>

А коли уж человек возлагает свои надежды на технику – а эти надежды включают в себя предвосхищение будущего, – он должен также отдавать себе ясный отчет о спектре возможностей техники и не ожидать от нее ничего более. Он должен отделить от нее химерические наслоения, никак не связанные с ее целями и задачами. Не сделав этого, он вместе с машинами попадет в царство мифологии, сконструированной разумом»203.

Развитие техники, увлечение техническим прогрессом, техническая экспансия создали условия для трансформации трудовой деятельности. Расплатой за власть, которую дает техника, становятся отупляющие условия труда (в этом отношении они достигли в наше время крайних пределов), механическая работа ради заработка, автоматизм рабочего процесса и зависимость рабочего от этого автоматизма. Расплатой стала и повсеместная духовная опустошенность, которая распространяется всюду, куда приходит техника: «Лучше всего отбросить все иллюзии относительно благодеяний, которые готовит нам техника, и в первую очередь иллюзорные мечты о спокойной и счастливой жизни, которые связывают с ее развитием. Техника не владеет рогом изобилия»204. Итогом технического прогресса (вопреки представлениям утопистов) должна стать не идиллия, а хищническая эксплуатация природных ресурсов, организованная в планетарном масштабе205.

Маниакальная страсть к организованности

Рассуждая о перспективах технического развития, французский философ Жак Эллюль (1912–1994) обращается к феномену утопии как к выражению особенностей индустриальной цивилизации и, в свою очередь, к вопросу об иллюзорности предположений о труде и технике как панацее в преодолении социокультурного кризиса.

Во второй половине ХХ столетия опасность неконтролируемого технического развития техники ни у кого не вызывает сомнения. Как найти выход, спасение от подавляющей технической экспансии? Согласно Эллюлю, в условиях, когда верный путь дальнейшего развития практически неопределим, обращение к утопии (ad absurdum) представляется некоей возможностью спасения. Что может дать, чем помочь обращение к проектам нереального будущего? «Мы живем в техническом и рационалистическом мире, – пишет Эллюль. – Мы все лучше распознаем опасность этого мира. Нам нужна какая-то опора. И поскольку невозможно найти единственный точный ответ, отыскать выход из этого мира, удовлетворительным образом предрассчитать приемлемое будущее, футурологи хватаются за образ такого будущего, предрассчитать которое нельзя, мысленно перескакивают через препятствия, конструируют нереальное общество…»206

Одним из вариантов спасения (хотя и весьма сомнительным) является уход от реальности. Человечество с давних пор пыталось скрасить тяготы повседневной жизни фантазиями о прекрасном будущем, мечтами о прекрасном острове Утопия. Футурологи пытаются преодолеть опасность технического и рационалистического мира, «из кольца техники и технологии они каким-то образом вырываются, но подобное предприятие справедливо именуется Утопией… Это слово витает над нами не случайно. Ибо утопия – это как раз то, что позволяет, по существу, не вступать в конфликт с техническим миром»207.

Попытка некоего ментального прорыва, возможно, еще имела бы