Цивилизация труда: заметки социального теоретика - Татьяна Юрьевна Сидорина Страница 58

и по ночам, особенно летом; он работает на себя, работает с разумною целью, и ему несравненно легче, чем каторжному на вынужденной и совершенно для него бесполезной работе. Мне пришло раз на мысль, что если б захотели вполне раздавить, уничтожить человека, наказать его самым ужасным наказанием, так что самый страшный убийца содрогнулся бы от этого наказания и пугался его заранее, то стоило бы только придать работе характер совершенной, полнейшей бесполезности и бессмыслицы. Если теперешняя каторжная работа и безынтересна и скучна для каторжного, то сама по себе, как работа, она разумна: арестант делает кирпич, копает землю, штукатурит, строит; в работе этой есть смысл и цель. Каторжный работник иногда даже увлекается ею, хочет сработать ловчее, спорее, лучше. Но если б заставить его, например, переливать воду из одного ушата в другой, а из другого в первый, толочь песок, перетаскивать кучу земли с одного места на другое и обратно, я думаю, арестант удавился бы через несколько дней или наделал бы тысячу преступлений, чтоб, хоть умереть, да выйти из такого унижения, стыда и муки. Разумеется, такое наказание обратилось бы в пытку, в мщение и было бы бессмысленно, потому что не достигало бы никакой разумной цели. Но так как часть такой пытки, бессмыслицы, унижения и стыда есть непременно и во всякой вынужденной работе, то и каторжная работа несравненно мучительнее всякой вольной именно тем, что вынужденная.

Впрочем, я поступил в острог зимою, в декабре месяце, и еще не имел понятия о летней работе, впятеро тяжелейшей. Зимою же в нашей крепости казенных работ вообще было мало. Арестанты ходили на Иртыш ломать старые казенные барки, работали по мастерским, разгребали у казенных зданий снег, нанесенный буранами, обжигали и толкли алебастр и проч. и проч. Зимний день был короток, работа кончалась скоро, и весь наш люд возвращался в острог рано, где ему почти бы нечего было делать, если б не случалось кой-какой своей работы. Но собственной работой занималась, может быть, только треть арестантов, остальные же били баклуши, слонялись без нужды по всем казармам острога, ругались, заводили меж собой интриги, истории, напивались, если навертывались хоть какиенибудь деньги; по ночам проигрывали в карты последнюю рубашку, и все это от тоски, от праздности, от нечего делать409.

Уже из этих фрагментов повествования Достоевского можно видеть, насколько противоречиво его восприятие трудовой деятельности, с которой он столкнулся в остроге. С одной стороны, он отмечает тягость принудительного каторжного труда, с другой – говорит о труде как о единственно возможном спасении от тоски и мучений каторжной жизни.

Интересные замечания относительно повести Достоевского и его описания труда каторжан высказывает французский философ Ален в суждении «Труд»: «Достоевский дает возможность увидеть каторжников такими, какие они есть; сброшена маска показного блеска, если можно так выразиться, и хотя еще остается маска неизбежности, нам раскрывается истинная суть человеческого существа. Каторжники работают, и зачастую их работа бессмысленна; например, они разбирают на дрова старый корабль, и это в стране, где лес ничего не стоит. Им это хорошо известно; к тому же они занаряжены на целый день, не надеясь на поблажку, и оттого ленивы, грустны и неуклюжи. Но, получив конкретное задание на день, пусть даже самое тяжелое, они преображаются: становятся ловкими, изобретательными и веселыми. Тем более когда речь идет о действительно полезной работе, например об уборке снега. Однако лучше прочитать без комментариев эти удивительные страницы, где все описано так правдиво. Мы увидим, что полезная работа сама по себе удовольствие; сама по себе, а не благодаря получаемой в результате выгоде. Например, заключенные весело и живо выполняют определенную работу, после которой им разрешено отдохнуть; мысль о том, что они, возможно, получат полчаса под конец дня, заставляет их дружно трудиться, чтобы закончить быстрее; поставленная задача начинает им нравиться сама по себе; и удовольствие творить, придумывать, как сделать лучше и потом осуществить это, намного превосходит удовольствие от заработанного получаса, всего лишь еще одного получаса каторги. Я полагаю, что время они проведут более или менее сносно только благодаря еще совсем свежим воспоминаниям об увлекшей их работе. Самое большое наслаждение, по всей вероятности, дает человеку сложная самостоятельная работа вместе с другими людьми, что подтверждают различные игры»410.

Через 100 лет после создания «Записок из Мертвого дома» к описанию каторжного труда обращается А.И. Солженицын. Рассказ «Один день Ивана Денисовича» (первоначальное название «Щ-854») был задуман в Экибастузском особом лагере (Северный Казахстан) зимой 1950/1951 гг. (в 1962 г. опубликован как повесть в журнале «Новый мир»).

Герой повести – Иван Денисович Шухов – советский заключенный, русский крестьянин и солдат. «Просто был такой лагерный день, – описывает предысторию рассказа А.И. Солженицын, – тяжелая работа, я таскал носилки с напарником и подумал, как нужно бы описать весь лагерный мир – одним днем. Конечно, можно описать вот свои десять лет лагеря, там всю историю лагерей, – а достаточно в одном дне все собрать, как по осколочкам, достаточно описать только один день одного среднего, ничем не примечательного человека с утра и до вечера. И будет все»411.

Солженицын сумел так рассказать об одном дне Ивана Денисовича, дне, наполненном холодом, голодом, болью, унижениями и бесконечным трудом, что, по мнению историков и литературоведов, это произведение повлияло на весь дальнейший ход истории СССР412.

На сравнительно небольшом пространстве текста повести слово «работа» встречается 47 раз, а всего однокоренных «работе» слов – 116. Я не берусь на страницах своей книги анализировать произведения Достоевского и Солженицына, однако отмечу, что в их описании жизни и труда осужденных можно найти много общего. Безусловно, за прошедшие 100 лет принудительный труд не стал легче. Но при всей тяжести подневольного труда, труда-наказания, ему присущ спасительный характер. Так же, как в середине XIX в., в ХХ в. человек находит в труде избавление от тягот принудительной изоляции, от тягот «вынужденного общего сожительства», спасение от греха и преступлений.

«Засыпал Шухов, вполне удоволенный, – завершает свою повесть Солженицын. – На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый.

Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов – три дня лишних набавлялось…»413

Тема каторжного труда