Зависть: теория социального поведения - Гельмут Шёк Страница 63

напоминает, что человек – единственное животное, которое мучает себе подобных ради развлечения. «Итак, в сердце каждого действительно сидит дикий зверь, который ждет только случая, чтобы посвирепствовать и понеистовствовать в намерении причинить другим боль или уничтожить их, если они становятся ему поперек дороги, – это есть именно то, из чего проистекает страсть к борьбе и к войне». Это ведет Шопенгауэра к описанию зависти: «Но сквернейшею чертою человеческой природы все-таки остается злорадство, находящееся в тесном родстве с жестокостью… Вообще же оно проявляется там, где должно бы найти себе место сострадание… в другом смысле противоположность сострадания представляет зависть, именно поскольку она вызывается противоположным поводом»[265].

В главе «О критике, суждении, одобрении и славе» Шопенгауэр подробно описывает проявления зависти. Если резкость его выражений выдает его горькое разочарование в современной ему критической философии, то некоторые из его наблюдений до сих пор сохраняют свою актуальность и значение для социологического подхода к литературе.

Он описывает зависть как «душу повсюду процветающего безмолвного соглашения и без переговоров установившегося союза всяческой посредственности против всякого единичного отличия в каком бы то ни было роде. Такого именно отличия никто не хочет знать в сфере своей деятельности…»[266]

Шопенгауэр, например, считает, что именно зависть заставляла немецких музыкантов на протяжении целого поколения отказываться признавать достоинства Россини[267].

Однако еще более показательно то, что Шопенгауэр считает необходимым сказать о способах поведения, предназначенных для того, чтобы избежать зависти: «…добродетель, скромность также изобретены только для ограждения от зависти»; он также цитирует слова Гёте: «Скромны только бедняки»[268].

У зависти, полагает Шопенгауэр, есть два излюбленных средства – хвалить то, что дурно, или, напротив, замалчивать то, что хорошо: «Всякий может хвалить только за счет собственного значения, всякий, утверждая славу за другим деятелем своей или родственной специальности, в сущности отнимает ее у себя»[269].

Шопенгауэр присовокупляет к своим замечаниям цитату из лондонской Times за 9 октября 1858 г., которая «яснейшим и сильнейшим образом выражает» тот факт, что зависть «неспособна примириться с чужими преимуществами»[270].

«У человека не может быть такого порока, который вызывал бы столь же бурное возмущение у его современников, знакомых и соседей, как его успех – с ним не сравнится никакая подлость, никакая глупость, никакая черствость. Это единственное непростительное преступление, которое разум не может оправдать, а кротость смягчить. «Я, принужденный это видеть, / Могу ли их не ненавидеть? Пусть одарен Фортуной вдруг / Наш недруг, только бы не друг; / Мы первое стерпеть готовы, Но не переживем второго»[271]. Здесь правдиво и естественно выражено мнение пошлого ума. Человек, пишущий так, как мы не умеем писать, говорящий так, как мы не умеем говорить, работающий так, как мы не умеем работать, и к тому же преуспевающий, соединил в своем лице все преступления, в которых может быть виновен человек. Смерть ему: на что он и землю занимает?»[272].

Серен Кьеркегор

Глубокий интерес Кьеркегора к зависти поистине исключителен. Его биографы ищут причину этому не только в его личной судьбе, но и в особенностях датской среды, особенно склонной к зависти. Однажды Кьеркегор написал: «Каждый, кто хочет понять природу обиды, должен заняться исследованием человеческой зависти, исследованием, которое я предлагаю читателю как предмет роскоши, и надеюсь, что я провел его со всем возможным тщанием»[273].

Размышления о зависти пронизывают творчество Кьер-кегора. В отличие от многих авторов середины XX в., он часто использует мотив зависти в качестве самоочевидного объяснения некоторых типов поведения людей, в особенности для объяснения внезапной перемены чувств. Кьеркегор часто говорит о зависти богов или божества, о зависти, ведущей к остракизму, и об «аргументе черепка», который перевешивает все остальные аргументы. Он считает зависть и глупость двумя величайшими общественными силами, господствующими прежде всего в провинции, где любимое времяпрепровождение – это «отталкивающее вожделение зависти».

Подобно Ницше несколько десятилетий спустя, Кьеркегор постоянно указывает на мотив зависти, скрытый во внешне безобидных и широко распространенных оборотах речи.

«Великие люди терпят поражение от тривиальных вещей, с которыми легко справляются обычные люди. …Как это странно. Не удивительно ли (на самом деле это повод для размышлений психолога), что можно с полным на то основанием сказать, что жизнь завидует выдающемуся человеку, издевательски давая ему понять, что он такой же человек, как и любой другой, как самый последний из людей, что человеческое предъявляет свои права»[274].

В другом месте мы читаем:

«Зависть – это скрытое восхищение. Поклонник, предчувствующий, что его поклонение не принесет ему счастья, предпочтет избрать зависть к тому, чем он восхищается. Он станет говорить на ином языке, и на этом языке он объявит, что то, чем он на самом деле восхищается – ерунда, глупость, иллюзия, извращение и порхание. Восхищение – это радостное самозабвение, зависть, горькое самоутверждение»[275].

Согласно Кьеркегору, недоверие, Schadentreude и низость принадлежат к тому же роду, что и зависть. Он пишет: «И есть зависть; она быстро покидает человека, но она не покидает человека, отпуская его, нет, она торопится помочь его падению. И обеспечив это, зависть поспешит в темный закоулок, где она призовет свою еще более отвратительную кузину, злобную радость, чтобы повеселиться вместе – за собственный счет»[276].

Кьеркегор понимает также роль зависти в вовлечении независтливых людей в классовый конфликт. Кто не завидует с нами, тот против нас! Естественно, что его отвращение к использованию зависти как законного оружия в борьбе за социальные реформы навлекает на него упреки в консерватизме. Однако он верно распознает то, что, без сомнения, является острой проблемой в любом обществе, – сложность положения человека, который не может или не желает завидовать: «И если кто-то из простых людей, чье сердце не знает тайной зависти к власти, почету и отличию сильных мира сего, и кто отказывается поддаваться на соблазн извне, – если он без трусливого подобострастия и никого не боясь, но с искренним удовольствием почитает тех, кто выше его; и если иногда он бывает даже счастливее и радостнее, чем они, тогда и он тоже узнает угрожающую ему двойную опасность. Люди его собственного круга, возможно, отвергнут его как предателя и будут презирать его за рабский дух; а те, кто обласкан судьбой, могут понять его неправильно и, может быть, осудят его за чрезмерную самонадеянность»[277].

В текстах Кьеркегора содержится не просто сделанный походя комментарий к проявлениям зависти в человеческой жизни; иногда это шаг к такой философии зависти, которая представляет собой один из самых глубоких подходов к этой теме. Кьеркегор описывает свою