Христианство, его происхождение и сущность - Николай Николаевич Розенталь Страница 7

Как отмечает Энгельс, для христианской морали «была бесцеремонно использована… стоическая философия, в особенности Сенека», а христианская догматика развивалась «с одной стороны, в связи со складывавшейся евангельской легендой об Иисусе, с другой стороны— в борьбе между христианами из евреев и христианами из язычников»[17]

Если в первые времена существования христианства римское императорское правительство нередко подвергало репрессиям членов новой религиозной организации ввиду их демократического состава и отрицательного отношения к официальным государственным порядкам, то мало-помалу такие репрессии явно потеряли всякий политический смысл. Руководители христианских общин не только перестали считать римскую императорскую власть «венчанным зверем» и «великой блудницей», но начали горячо призывать своих единоверцев к самому ревностному выполнению государственных повинностей. «Существующие же власти от бога установлены!», — внушал апостол Павел Римской общине («Послание к Римлянам», глава 13, стих 1). «Отдавайте кесарево кесарю, а божие — богу!», — учило евангелие («Евангелие от Марка», глава 12, стих 17; «Евангелие от Луки», глава 20, стих 25).

Уже во II веке руководители христиан стали непосредственно обращаться к императорам с настоятельными просьбами узаконить их религию. Характерно, что в качестве наиболее убедительного аргумента они ссылались на ту помощь, которую христиане фактически оказывали государственной власти в охране существующего рабовладельческого строя. «В отношении общественного спокойствия, — писал христианский философ середины II века Юстин, — мы вам особенно полезны… Из страха перед вашими законами и карами люди стараются скрывать свои преступления, но они делают их, так как знают, что вы тоже люди и вас можно обмануть. А если бы они были уверены в том, что от бога ничего нельзя скрыть, не только никакого поступка, но даже намерения, то, по крайней мере, из страха наказаний старались бы жить добродетельно, — с этим и вы должны согласиться» (Юстин-Мученик. «Первая апология», глава 12).

Нельзя не прийти к выводу, что защитник христианства II века с большой точностью определил основные функции светской и духовной власти во всяком эксплуататорском обществе. Одна власть принуждает, а другая уговаривает, ссылаясь на всевышнюю божественную волю. Ведь именно о таком классовом союзе светской и духовной властей говорил В. И. Ленин, разоблачая врагов пролетарской революции. «Все и всякие угнетающие классы, — говорил Ленин, — нуждаются для охраны своего господства в двух социальных функциях: в функции палача и в функции попа. Палач должен подавлять протест и возмущение угнетенных. Поп должен утешать угнетенных, рисовать им перспективы… смягчения бедствий и жертв при сохранении классового господства, а тем самым примирять их с этим господством…»[18]

Захватив руководящие посты в большинстве христианских общин, идеологи рабовладельцев немедленно повели ожесточенную борьбу против всех враждебных им течений среди христиан. Демократические тенденции первоначального христианства и его отрицательное отношение к общественно-политическому строю Римской империи, как и вообще всякое отступление от ведущей линии церковного руководства, были объявлены заблуждением, «ересью». Многие древние христианские сочинения были уничтожены, как еретические, а единственно уцелевшее — «Откровение Иоанна» — подверглось специальной редакционной обработке. В его текст были внесены различные поправки и дополнения (интерполяции). Так, указывалось, что будто бы Иоанн предсказывал не первое, а второе пришествие спасителя, который, мол, уже приходил к людям раньше, чтобы оставить им свое учение. В конце концов из всех произведений, писавшихся христианами, только сравнительно небольшая часть получила надлежащую церковную санкцию и вошла в официальный новозаветный канон («новым заветом» стали называть христианство в отличие от «ветхого завета» — иудаизма).

Выработка единого и обязательного для каждого ортодоксального христианина вероучения оказалась возможной только благодаря новой централизованной организации христианских общин. В течение III века эта организация окончательно оформилась по территориальному принципу, соответственно административному устройству Римской империи. Духовенство во всех муниципальных округах было подчинено епископам, которые в свою очередь подчинились митрополитам, как стали называть епископов главных городов каждой административной области — провинции (от греческого слова главный город, метрополия). Для решения общих вопросов и соблюдения религиозного единства епископы собирались на областные или общие съезды — синоды (по-гречески собрание). Таким образом, уже в III веке все христианские общины Римской империи объединились в единую «великую церковь», которая в начале следующего столетия, на общем съезде 325 года, торжественно приняла название «вселенской» или «католической» (что значит по-гречески всеобщий).

В борьбе за свое идеологическое и организационное единство католическая церковь беспощадно расправлялась со всеми еретиками, т. е. с теми христианами, которые не разделяли взглядов церковного руководства. С особенной ненавистью вожди «великой церкви», разумеется, относились к хранителям демократических традиций прошлого, упорно не желавшим примиряться с «царством дьявола», как они продолжали называть существующие имперские порядки. «Ни с кем из них мы не общаемся, зная, что они безбожны, нечестивы, неправедны и беззаконны», — с горячностью заявляет блюститель христианской ортодоксии Юстин («Разговор с Трифоном-иудеем», глава 35).

Однако при всей своей преданности интересам эксплуататорского класса церковь стремилась также по возможности привлекать к себе и народные низы. Она демагогически спекулировала как материальной нуждой народных масс, так и их разочарованием в попытках собственными силами улучшить свое положение. Хотя церковные соборы и предписывали духовенству употреблять не менее трети своих ежегодных доходов на благотворительные цели, но, конечно, в качестве основного средства воздействия на массы христианские пастыри искусно применяли утешительные сказки о загробном воздаянии за все земные дела. «Того, кто всю жизнь работает и нуждается, — указывал Ленин, — религия учит смирению и терпению в земной жизни, утешая надеждой на небесную награду. А тех, кто живет чужим трудом, религия учит благотворительности…». Никакая другая религиозная система не могла сравниться с христианством в умении одурманивать психику эксплуатируемых масс, находящихся под влиянием религии.

Если уже во II веке, когда Римская империя переживала период относительного внутреннего спокойствия, руководители христианской церкви могли рекомендовать императорскому правительству свою новую религию в качестве незаменимого орудия защиты общественного порядка, то не удивительно, что в следующем столетии, когда античный рабовладельческий мир был вновь потрясен массовыми революционными движениями более грозными, чем все прежние (восстание в северной Африке 238 года, «рабская война» в Сицилии 60-х годов III века, движение багаудов в Галлии 80-х годов и др.), интерес к христианству стал возрастать в правящих кругах империи с особенной силой. Характерно, что именно в течение второй половины III века, как свидетельствуют исторические источники, в ряды христиан вступило множество представителей высшего слоя общества, вплоть до членов императорских фамилий.

При таких обстоятельствах и сама верховная власть оказалась вынужденной отказаться от своего недоверия по отношению к христианской церкви, которое шло от традиционного недоверия ко всякого рода независимым от государства общественным организациям, особенно к тем,