Цивилизация труда: заметки социального теоретика - Татьяна Юрьевна Сидорина Страница 71

Эволюция праздности

Попробуем сопоставить праздность как образ жизни, праздность как уход от занятости, вынужденную праздность, праздность как безделье и т. д.

В ХХ в. проблема праздности обретает новые очертания в контексте формирования массового общества, и особенно культуры потребления. К этой проблеме обращается американский социальный мыслитель Торстейн Веблен498.

Центральное место в его произведениях занимает учение о «праздном классе». Веблен в согласии со ставшей классической теорией Л. Моргана различает несколько стадий исторического развития человечества: период ранней и поздней дикости, хищного и полумиpного варварства, ремесленную и промышленную стадии499.

На ранних стадиях люди жили в условиях сотрудничества. Мыслитель полагает, что в это время не было собственности, обмена, механизма ценообразования. Позднее, когда был накоплен излишек материальных благ, военноначальники и жрецы нашли выгодным править другими людьми. Так началось формирование «праздного класса», а вместе с ним переход от дикости к варварству.

По мере того как мирные занятия уступали место военным походам и грабежам, подавлялся свойственный человеку инстинкт мастерства. Если раньше человек боролся в основном с природой, то теперь – с другим человеком. В центре нового образа жизни, по мнению Веблена, воцарилась частная собственность, у истоков которой стояли насилие и обман.

В более поздние исторические эпохи окончательно сформировалась общественная иерархия, и «праздный класс» расположился на вершине социальной пирамиды500. Внешними признаками отличия стало выставленное напоказ безделье и потребление, рассчитанное на демонстрацию богатства («демонстративное расточительство»)501.

В современном обществе праздность воспринимается критически и рассматривается как оборотная сторона деятельной жизни. Человек работает или не работает, т. е. ведет праздную жизнь.

Однако человек может существовать, не работая, и имеет на это право, если у него есть средства, позволяющие ему вести подобный образ жизни. При этом совершенно необязательно, что не работают только хорошо обеспеченные люди. Неимущий человек также может вести бездеятельную жизнь. Так было в доиндустриальную эпоху, так может быть и в новейшее время. Если материальное благосостояние позволяет человеку делать выбор – работать или нет, то из этого вовсе не следует, что материальное неблагосостояние лишает человека этой альтернативы и является обязательным условием поиска работы. Материально не обеспеченный человек также может выбрать праздный образ жизни, сообразуясь с личностными устремлениями.

Социолог С.С. Ярошенко пишет, что «мыслители доиндустриального общества считали бедность идеальной и приемлемой формой существования для малоимущих людей. Это нашло отражение в канонизации образов бедствующих людей и образовании “нищенствующих монашеских орденов”. Бедность воспринималась как духовно-облагораживающее условие жизни. На подобное отношение к бедным повлияли религиозные постулаты и христианская традиция, согласно которым помощь нищим была богоугодным делом, и бедность воспринималась как принцип жизни, сознательно выбираемый и отстаиваемый»502.

Бедность и ее крайняя форма проявления – нищенство, требующие обязательного общественного вспомоществования, не связывались с понятиями ответственности людей за свое положение. Бедняк в христианском мировоззрении был другом Бога, образом Христа, судьей, изобличающим фарисейство светской сущности. Проповедники и моралисты часто представляли бедняка как средство спасения богача, подчиняя таким образом первого интересам второго. Моральное принятие бедности нашло отражение в ценностной системе общества, которая отводила экономическому развитию незначительную роль и была основана на идеале непредпринимательства503.

А.Я. Гуревич отмечал, что «бедность – характерное явление эпохи феодализма. Но бедность не осознавалась в эту эпоху (по крайней мере до довольно позднего времени) как самостоятельная социальная и экономическая проблема. Проблема бедности рассматривалась в контексте совершенно иных проблем, более значимых для средневекового сознания. Либо бедность интерпретировалась в терминах сословно-юридического деления общества: бедными считали незнатных, непривилегированных, и поэтому в оппозиции “благородные–бедные” не видели логической несообразности, поскольку эти понятия не были чисто экономическими, имущественными. Либо в бедности видели состояние избранничества: pauperes Christi, “бедняки Христовы”, были людьми, отказавшимися от земных благ, для того чтобы вернее достичь Царствия Небесного. Иначе говоря, язык экономических категорий также не обладал автономией, – он в свою очередь оказывается “наречием” некоего “метаязыка” культуры, в котором понятия и термины экономики, богословия, права не расчленены»504.

С приходом индустриального общества проблема бедности обретает новые очертания. С ростом городов, промышленности растет и армия людей без земли, без сеньора, без куска хлеба, с которыми чтото надо было делать. Восприятие общественным сознанием бедняка постепенно меняется. «Уже с последнего периода Средних веков бедные стали отождествляться с опасными классами. Бедняк и нищий становятся синонимами бездельника и бродяги. Протестантизм стал провозвестником появления новой идеологии, где бедняк – грешник, а бедность – результат воли провидения. Постепенно бедность стала рассматриваться через несоответствие человека общепринятым нормам и требованиям, а общим правилом стало стремление к обогащению. XIX в. – период бурного развития капитализма и вместе с тем первого явного проявления его противоречий. Рост промышленности и городов сопровождался массовым разорением крестьян, ремесленников, мелких собственников. Исключительно тяжелые условия труда и быта рабочих контрастировали с богатством буржуазии, вызывая обострение социальных противоречий»505.

Бедность более не рассматривалась как облагораживающий образ жизни, нищие и бродяги становятся социально опасными506. Были введены законы против бродяжничества, меры принудительного трудоустройства. Само общество не позволяло быть праздным507.

Однако если на протяжении первых столетий индустриальной эпохи отсутствие собственности не позволяло вести праздный образ жизни, то в современном мире появляются новые перспективы освобождения от труда и существования без труда, что, собственно, и составляет один из ракурсов феномена конца труда в его классическом понимании.

Прогресс технологий, информационные новации, бум потребительства, активизировавший востребованность сферы услуг – это и многое другое создало обстоятельства, в которых появились возможности ухода от постоянной занятости. С одной стороны, эта возможность открывала перспективы людям творческого склада, с другой – лазейку для нежелающих работать.

При этом экспансия политкорректности воплотилась не только в запрете беспокоить мигрантов, темнокожих, инвалидов, женщин, но также, по-видимому, бродяг и бездельников. Каждый вправе выбирать образ жизни. Упрекать человека в том, что он не работает, – это значит посягать на его свободу. А свобода – это естественное право человека. Следовательно – табу!

Общество само поощряет безделье, а технологический прогресс и информационные перспективы создают материальные условия для этого. И это распространяется по миру в условиях глобализации.

Вопрос все тот же: что делать? Должно ли общество ввести регуляторы праздности? Но это будет противоречить завоеваниям либеральной западной демократии. А может быть, не стоит воспринимать столь трагически, что люди освободились от закабаляющей занятости последних столетий?

Можно возразить, что многие и в России, и на Западе работают не покладая рук. Но многие этого не делают и могут