Андрей Фурсов - Мировая борьба. Англосаксы против планеты Страница 10

На рубеже VIII–VII вв. до н. э. Ассирия попыталась поставить под контроль средний и южный «коридоры», но всерьез не преуспела. Большего успеха добились персы, сменившие ассирийцев в качестве гегемонов ближневосточного мира. Они не только захватили средний и южный «коридоры», но и пытались контролировать северный, разбив, однако, лоб о скифско-греческую «стену». И всё же именно персы первыми сделали заявку на «трёхкоридорную гегемонию».

Ещё дальше пошёл Александр Македонский. Он не только включил все три пути в одну имперскую структуру, но также попытался захватить долину Инда. Однако всё это продлилось один исторический миг и рухнуло. Эллинистические монархии, возникшие в результате войн диадохов, почти точно совпали с тремя «коридорами», а развернувшаяся борьба между Птолемеями (Лагидами) и Селевкидами велась, по сути, за контроль над путями, соединявшими две части Старого Света, две части Евразии.

Даже Римская империя не смогла установить длительную и эффективную «трёхкоридорную гегемонию» – Парфия, а затем Сасаниды лишили их среднего (месопотамско-персидского) «коридора». Умайяды и Аббасиды какое-то время тоже контролировали два из трёх «коридоров». Однако с утратой единства окончилась и «двухкоридорная гегемония». Что интересно, раскол опять же произошёл по «коридорной линии», противопоставив друг другу Багдад и Каир как двух «контролёров» различных путей.

Таким образом, осью «войны миров» на стыке Европы и Азии, у «горла Азии» была борьба за «коридоры». И если мы взглянем на XIX–XX вв., то увидим, что даже в капиталистическую эпоху, от египетского похода Наполеона (1798-1801 гг.) и восточного вопроса с Крымской войной (1853-1856 гг.) до Суэцкого кризиса (1956 г.) и войны в Заливе (1991 г.), очень важная ось мировой политики проходит там, где её увидели персы два с половиной тысячелетия назад.

И если сегодня к «коридорному» фактору Ближнего Востока добавились нефть и арабо-израильский конфликт, то в конце XVIII в. весомой «добавкой» к Ближнему Востоку стала Индия. Отсюда – экспедиция Бонапарта в Египет на рубеже XVIII–XIX вв., немецкая железная дорога Берлин – Багдад на рубеже XIX–XX вв. и многое другое, начало чему положило англо-французское мировое соперничество вообще и их вторая фаза, Наполеоновские войны в частности.

Суммируя, можно сказать, что шесть схваток за власть в Европе, которые Дехийо поставил в один ряд и у которых, действительно, много общего (например, каждое последующее поражение континентала от его морского соперника было более жестоким и сокрушительным, по нарастающей – Людовик XIV, Наполеон, Вильгельм II, Гитлер. Казалось, страшнее поражения Гитлера ничего не может быть; теперь, пережив крушение СССР, мы знаем, что это не так, возможен полный геоисторический, социосистемный, а не просто державный разгром), суть явления разнопорядковые. Три из них – Наполеоновские войны (упоминая Семилетнюю войну Дехийо не рассматривает её отдельно), войны 1914-1918 и 1939-1945 – мировые; первые три схватки, инициаторами которых выступили Карл V, Филипп II и Людовик XIV мировыми войнами не являются. В то же время и между этими войнами существует серьёзное различие. Так, Габсбурги Карл V и Филипп II боролись против другой континентальной державы. Под определённым углом зрения двух этих королей можно объединить в рамках попытки европейско-заморской континентальной державы Испании поставить Европу под контроль; под другим углом зрения, империи Карла и Филиппа весьма отличаются друг от друга. Империя Карла скорее устремлена в прошлое, подводит его итог, стремясь завершить средневековую эпоху франкского Запада тем, чем он её начал – европейской империей Карла Великого. А вот империя Филиппа – это уже мировая военно-торговая империя раннего Нового времени, первая в истории, первая в истории, над которой после аннексии в 1580 г. Португалии и её заморских владений действительно не заходило солнце. У неё намного более мощная и богатая основа. После того, как в 1545 г, открыли серебро Потоси, пишет Ч. Киндлбергер в работе «Мировое экономическое первенство» (Kindleberger Ch. World economic primacy, 1500-1900. N.Y., Oxford: Oxford univ. press, 1996), ежегодный объём производства вырос с 2,9 млн. унций (1544 г.) до 10 млн. за последующие 15 лет и до 13,6 млн. за первые 20 лет XVIII в. Именно мощный приток серебра с середины 1560-х годов и победа при Лепанто позволили Филиппу II начать борьбу за возвращение Фландрии Габсбургам и Испании – восьмидесятилетнюю войну 1568-1648 гг., последние тридцать лет которой приходятся на Тридцатилетнюю войну (1618-1648 гг.).

А вот Людовик XIV, воюя почти со всей Европой и прежде всего с Габсбургами, бросил вызов и морской Европе – Голландии и Англии, которая и сокрушила его, создав антифранцузский союз и подорвав к 1713 г. «старую» Францию (с Англией в середине XVIII в. и уж тем более в начале XIX в. схватилась уже другая, «новая» Франция). Фигура Вильгельма Оранского, который сплёл сеть для (против) Людовика, и вообще заложил островную (английскую) традицию мастерства создавать континентальные коалиции и воевать со своими противниками чужими руками – голландца, ставшего английским королём Вильгельмом III, сверхсимволична. Как и тот факт, что символ Нидерландов – лев (см., например, карты Нидерландов 1648 г. Николаса Висшера и Питера ван ден Кеере, на которых этой стране приданы очертания льва) прыгнул за море и навсегда стал английским.

После войны за испанское наследство борьба между Францией и Великобританией – это уже не столько борьба двух европейских держав, сколько двух торговых империй, ведущаяся по всему миру. Семилетняя война полыхала не только в Европе, но в Азии (Индия, Филиппинские острова), Вест-Индии (Мартиника, Куба, Сент-Люсия) и Северной Америке (боевые действия у Луисбурга и форта Дюкина, в Квебеке и у форта Тикандерога – для читавших фениморкуперовский роман «Последнего из могикан, или Повествование о 1757 годе» это название должно быть знакомо).

Борьба за господство в Европе под демографическим углом зрения. Ещё один фактор, со всей очевидностью проявившийся в мировых войнах и отчасти в войнах Людовика XIV – демография. Дехийо не принимает его в расчёт, а зря. Многие исследователи уделяют ему большое значение. Один из таких исследователей – американец У. Макнил. Как мы помним, Дехийо пишет о периодах максимального подъёма волн борьбы за господство в Европе и их спада, «провала». Если на схему «подъёмов» и «провалов» наложить динамику демографического роста Европы, то становится ясно: очередной схватке за власть в Европе (и мире) предшествует полувековой демографический рост. Отчасти это проявилось уже в XVI в., до войн Людовика XIV – короля двадцатимиллионной Франции, но ещё более ярко – в полвека перед наполеоновскими войнами и перед войной 1914-1918 гг.

XVIII в. стал периодом интенсивного демографического роста в её городах (я не рассматриваю внеевропейский мир, например, Китай, где XVIII в. тоже был периодом бурного экономического – китайское «экономическое чудо XVIII» – и демографического роста). Население Европы в целом выросло со 118 млн. в 1700 г. до 187 млн. в 1801 г.; население Англии и Уэльса – с 5,8 млн. до 9,8 млн. (по другим данным – с 8 млн. до 15 млн.); Франции – с 17 млн. до 26 млн. (по другим данным – с 23 млн. до 28 млн.); Испании – с 7 млн. до 10 млн., итальянские государства – с 9 млн. до 13 млн.

Особенно интенсивно росло население во второй половине XVIII в. в Великобритании и Франции. Страх перед грядущей катастрофой от перенаселенности был широко распространён уже в середине XVIII в. Об этом писал Монтескье в 1761 г., а почти за сорок лет до Мальтуса, сформулировавшего свой закон тогда, когда реалии, отражённые им, становились достоянием уходящей эпохи, шотландский экономист Роберт Уоллес опубликовал работу «Различные перспективы человечества, природы и провидения». В ней он предупреждал, что численность человечества будет удваиваться каждые тридцать лет.

Наиболее интенсивным был рост городского населения. Так, в Лондоне оно увеличилось с 575 тыс. в 1750 г. до 900 тыс. в 1801 г.; население Парижа составило в 1789 г. 600-700 тыс. В городах скапливались неимущие, наэлектризованные социальным напряжением толпы.

Англия и Франция по-разному решали эту проблему. Точнее, решала – Англия путём создания колониальной империи (отток населения), развитие рынка, совершенствование налоговой системы и т. д. Ответом Франции стала революция и Наполеоновские войны, снявшие пресс перенаселённости (только за период 1792-1799 гг. погибло и умерло от ран 600 тыс. французских солдат, к периоду 1799-1815 гг. историки прибавляют ещё 700-900 тыс.) и в то же время подорвавшие Францию, а возможно, и её генофонд и навсегда исключившие её из списка не только претендентов на мировое лидерство, но – по сути – и по-настоящему великих держав.

После 1815 г. в течение нескольких десятилетий Западная Европа не испытывала столь жёсткого демографического пресса, а во второй половине XIX в. ситуация столетней давности повторилась в более крупном масштабе, правда теперь зона мощного демографического роста сместилась на восток – в Центральную и Восточную Европу, т. е. в Германию и Россию.