Владимир Винников - Глобальный треугольник. Россия – США – Китай. От разрушения СССР до Евромайдана. Хроники будущего Страница 10

Анализ их действий в период «перестройки» и особенно в рамках ГКЧП показывает, что имеются только два варианта логичного и непротиворечивого ответа на вопросы о том, почему не была отключена связь у президентов СССР и РСФСР, не взят под контроль «Белый Дом», а самое главное — не интернированы Ельцин и его ближайшее окружение, что было легко сделать и на аэродроме «Чкаловский», куда Ельцин приземлился, возвращаясь из Алма-Аты, и по дороге из аэропорта, и на правительственной даче, оцепленной спецназом КГБ, куда он поехал и начал было пить из-за начавшейся депрессии…

Но на следующий день страна увидела совсем другого Ельцина, решительно и без всякого сопротивления берущего все рычаги власти в свои руки, переподчиняющего союзные министерства и ведомства республиканским российским, ничуть не боящегося последствий этих своих неконституционных и преступных по советским законам действий. Кто был или говорил с ним вечером 18-го и/или ранним утром 19 августа? Кто дал ему гарантии необходимости и безопасности его действий? Этого мы, наверное, никогда не узнаем. Но Крючков, если и не был сам этим таинственным незнакомцем, то наверняка знал, не мог не знать, кто им является.

Так вот, согласно первому варианту ответа, председатель КГБ СССР был лично настолько порядочным и деликатным человеком, что просто не мог допустить решения, связанного с «насилием», а тем более — с «кровью». Что на фоне всего вышесказанного, не говоря уже о кровавой истории «перестройки» и «постперестройки», выглядит весьма и весьма маловероятным.

Второй и, как нам представляется, куда более обоснованный вариант ответа состоит в том, что само создание ГКЧП, ведущую роль в котором играл именно В. А. Крючков: собирал членов ЦК и правительства, знакомил их со «страшилками», подготовленными «своим» ведомством, от угрозы массового террора в столице со стороны «демократических боевиков» до угрозы скорой отставки той или иной фигуры, — всё это осуществлялось вполне профессионально, намеренно и целенаправленно, с целью вовлечь заранее сформированную и консервативно настроенную часть советской «верхушки» в нелегитимный процесс, подтолкнуть ситуацию к конституционному «вакууму», а затем в решающий момент сбросить свою силовую составляющую, обеспечив победу «демократическим силам». Особая роль Крючкова в ГКЧП подтверждается также и тем, что бывший председатель КГБ СССР, в отличие от других «гэкачепистов», даже не был помещен в тюрьму Лефортово, а приезжал туда с правительственной дачи для проведения различных следственных мероприятий: допросов, очных ставок и т. д.

Мы помним, как всё начиналось

С расстояния прошедших лет теперь достаточно легко можно идентифицировать политическое ядро «перестроечного» процесса. Корни горбачевской перестройки уходят напрямую к периоду хрущевской «оттепели» и последовавшей за ней брежневской «разрядки», когда, судя по всему, подготовительную «предперестроечную» работу в рамках партийно-государственного аппарата вела «коминтерновская» группа, тесно связанная с международными параполитическими структурами, видимыми и влиятельными представителями которой, судя по всему, были Отто Куусинен, Михаил Суслов, Юрий Андропов и целая «грибница» иных, куда менее заметных, но, возможно, не менее значимых функционеров.

К 1985 году основная команда будущих «перестройщиков» и «антиперестройщиков» была уже практически полностью сформирована и представляла собой круг выходцев из ближайшего окружения Андропова, а также диссидентского сообщества, которое было нашпиговано агентами 5-го управления КГБ. К числу последних можно отнести даже такие иконы отечественного «демократического» движения, как Леонид Баткин, Александр Солженицын и Елена Боннэр. Впрочем, их идеология была сформирована гораздо раньше, в 60-е-70-е годы и сводилась к полному и окончательному уничтожению «коммунистического проекта», хотя в разные временные периоды это камуфлировалось и «борьбой против сталинского тоталитаризма» и необходимостью создания «социализма с человеческим лицом»…

Размывание идеологии «красного проекта» стартовало еще на XX съезде КПСС 1956 года, после которого Хрущев сделал свой известный доклад с «разоблачением сталинского культа личности». Но и это «действие» так же было осуществлено по законам путча вне принятых процессуальных рамок в КПСС. Данная группа «антисталинистов» безусловно сложилась в «неформальную мощную группу» после XX съезда вокруг Ю. В. Андропова, влияние которого нарастало все 60-е и 70-е годы. А в конце 70-х годов влияние Андропова в партийно-государственном аппарате фактически стало доминирующим. Победа Андропова и его крыла имеет и свое историческое объяснение. Начиная с XX съезда, шла ревизия «красного проекта». В значительной мере она осуществлялась группой Суслова, которая в 1961 году протолкнула в программные документы партии замену концепции «диктатуры пролетариата» на «общенародное государство», затем ввели идейный стержень «борьбы за мирное сосуществование» как высший приоритет государства. Тем самым проводилось скатывание к «конвергенции», что и обусловило следующий виток развала страны в 80-е годы — с победой Горбачева и его последователей в высшей иерархии КПСС.

В качестве «реперных точек» этого процесса можно назвать практически параллельные события «парижской» и «пражской» весны 1968 года, успешную «реализацию» американской лунной программы, отмену золотого содержания доллара, встречи Брежнева и Никсона в 1971–73 годах, «золотую хоккейную серию» СССР-Канада 1972 года, которая, как и «перестройка», завершилась поражением советской стороны на своей собственной территории, арабо-израильскую войну 1973 года, программу «Союз-Аполлон», Хельсинкские соглашения 1975 года и так далее…

Но все эти интереснейшие события — возможно, тема уже для совершенно иной книги, здесь же — в качестве приложений — мы добавим свои личные впечатления от событий августа 1991 года, опубликованные журналом «Политический класс» (2006, № 8), и статью «Победителей судят», опубликованную газетой «День» (1992, № 42). Конечно, по данным материалам необходима адекватная «поправка на время», которая вряд ли доступна всем нашим читателям, особенно молодым, но — из песни слова не выкинешь — именно так всё виделось авторам и 8 лет назад, и даже 22 года назад. К тому же, эта ретроспектива придаёт необходимую дополнительную объёмность представленной нами панораме событий, сопровождавших крах советского проекта.

Первая «бархатная»…

Истоки, последствия и перспективы августовского фарса 1991–го

Александр Нагорный (в августе 1991 года — старший научный сотрудник Института США и Канады АН СССР, по совместительству — советник председателя комитета Верховного Совета РСФСР).

19 августа 1991 года, 5.30 утра. Понедельник. Я делаю ежедневную пробежку. Бегу трусцой по пустынным арбатским улочкам, расположенным неподалеку от моего дома. Вдруг в конце Денежного переулка замечаю одинокую женскую фигуру с огромным баулом в руках. Поравнявшись с ней, узнаю свою коллегу по институту — Катю из соседнего отдела. На мой радостный вопрос, что она тут делает в столь ранний час, Катя с округленными от ужаса глазами сообщает, что ей звонил папа из Хельсинки и сказал, что у нас в стране переворот и надо срочно уезжать из города. Я тут же вспомнил: Катин папа — генерал КГБ и резидент советской разведки в Финляндии. Понятно, что в такой семье люди в чем — то разбираются и что — то понимают. Скорее домой, включил Би-Би-Си, но никаких новостей о перевороте там не было. Непонятно. Может быть, произошла какая-то ошибка? Через полчаса я уже был у третьего подъезда Белого дома. Ни кого. Абсолютно пустынная площадка перед зданием. Постучал в дверь, мне недовольно открыл заспанный милиционер в чине сержанта и по привычке отдал ключи. И вот я уже на третьем этаже, в роскошном кабинете Владимира Лукина, председателя нашего комитета по международным отношениям, у многочисленных телефонов. Поднял трубку первой «Кремлевки» — связь работает, второй — работает, проверил городскую — и здесь все в порядке. Наконец, взял заветную трубку прямой связи с заграницей (тогда это была большая редкость). Набрал телефон своего друга и коллеги — профессора Раттгерского университета под Нью-Йорком Джорджа Гинсбургса. Услышав его голос, сразу задал вопрос о перевороте в Москве. Ответ был каким-то неясным. Гинсбургс сказал, что у них об этом много говорят и пишут, но фактов практически нет…

Едва я успел положить трубку, в кабинете появился его хозяин — Владимир Лукин в сопровождении одного известного литературного критика-«демократа». Они сообщили мне, что по радио объявлено о создании ГКЧП. Вскоре в комнате собралась целая группа депутатов: Амбарцумов, Гуревич, Михайлов… Амбарцумов, до своего депутатства — сотрудник института Латинской Америки АН СССР, грустно сообщил, что сегодня у него день рождения и можно было бы отметить это событие в преддверии «длительного периода реакции и репрессий». Ответ Лукина последовал тут же: «Они не продержатся больше трех месяцев». Я возразил: «Это и трех дней не продлится», — а на вопросительные взгляды присутствующих просто показал на телефоны: «Вся связь работает, так перевороты не делаются». Затем все мы перешли в зал заседаний Верховного Совета РСФСР, где стали собираться первые лица российского парламента другие республиканские руководители — все, кроме Ельцина. Первым на стену прошел бледный как смерть, с трясущимися губами предсовмина Силаев, затем — не менее встревоженный Хасбулатов. Насколько я помню, их высказывания в адрес ГКЧП были достаточно мирными. Но тут появился Ельцин и повел себя совершенно иначе. «Преступники и узурпаторы» — самое мягкое, что прозвучало из его уст в отношении ГКЧП. Находившаяся в зале немногочисленная аудитория с удивлением внимала российскому президенту. Он же говорил четко и уверенно, будто опирался на точное знание обстановки и на поддерживающие его дивизии. Впрочем, впоследствии так оно и оказалось.