Александр Каревин - Сумерки невежества. Технология лжи, или 75 очерков о современной фальсификации истории Украины Страница 11

В главе 8 «Иван Мазепа и “птенцы гнезда Петрова”» опять проявляется противоречивость «ученой» дамы. С одной стороны, уверяет она, «вражда гетмана с Меншиковым» — это миф (с. 253). С другой стороны: «Сам факт этой вражды не вызывает сомнений» (там же). С одной стороны, знаменитое письмо Орлика вызывает недоверие: «Орлик был ограничен какой-то внутренней цензурой, а диктовал ему это его собственный инстинкт самосохранения» (с. 269). И далее, в следующей главе, тоже будет говориться про «тенденциозное и позднее письмо Ф. Орлика С. Яворскому, которое можно принимать лишь с определенными оговорками» (с. 315). А с другой стороны: «Нет оснований не доверять фактам, изложенным Орликом» (с. 269). И тут же, излагая те факты, следуют оговорки: «если верить Орлику» (с. 277, 279).

Замечательный момент — сообщение о брадобритии как явлении «уникальном для допетровской России» (с. 260). Сие мнение весьма распространено среди дилетантов и в который уже раз показывает действительную степень знакомства Таировой-Яковлевой с эпохой (брадобритие в ее книге упоминается как доказательство прогрессивности одного из бояр Шереметевых). Мода брить бороду была заведена при дворе в царствование Федора Алексеевича, как полагают, под влиянием его жены — польки Агафьи Грушецкой. Об этом между прочим писали и часто поминаемый сочинительницей С.М. Соловьев, и совсем не упоминаемый Д.И. Иловайский, и упомянутый, но вряд ли внимательно прочитанный Ф.М. Уманец[42].

Глава 9 «Больной старик» снова возвращает читателей к «заколдованному месту» Татьяны Геннадьевны, под Азов, где она регулярно ошибается. Рассказывается, как в январе 1694 года к Мазепе «с похвалой за успехи, достигнутые в Азовских походах» прибыл стольник И.Н. Тараканов (с. 290).

Речь в книге в самом деле идет о 1694 годе (это не опечатка). Вот только Азовские походы состоялись в 1695–1696 годах. Комментарии излишни. А повествование продолжается: «С самого начала Мазепа заботился о том, чтобы Северная война не обернулась большими тягостями для населения Украины… Например, в марте 1700 года Мазепа подал жалобу о притеснении малороссийских жителей со стороны русских полков» (с. 295). Пример неудачен. В Северную войну Россия вступила только в августе названного года.

Заходит речь о причинах измены гетмана: «Когда человек болен и испытывает частые мучительные припадки, он, несомненно, начинает иначе смотреть на мир, у него изменяется шкала ценностей. Да и управлять большой страной, к тому же находящейся в ситуации войны, он уже в полную силу не может. Утверждать в этих условиях, что Мазепой при заключении союза со шведами в 1708 году двигали корыстные честолюбивые интересы, просто наивно. Ему уже давно гораздо больше хотелось лежать на удобной кровати в своем роскошном имении Гончаривка под Батурином, чем гоняться за княжеской короной (которую ему и так дал Петр)». (с. 295).

Позднее сочинительница выскажется иначе: «Казалось бы, и несметное богатство, и княжеский титул, и огромная власть — все это у него, 70-летнего больного и одинокого старца, было. Но кто знает, когда переходится грань, теряются возможности и желание остановиться у человека, взлетевшего на вершину» (с. 355).

Татьяна Геннадьевна явно путается в собственных рассуждениях. Налицо наглядный пример ее разногласий с собой. Пример не последний. Читаем дальше: «План «выжженной земли», объявленный Петром на военном совете в Жолкве весной 1707 года, некоторое время оставался лишь страшной угрозой, но уже в конце августа 1708 года он становится жуткой реальностью» (с. 308). Эта «жуткая реальность», по мнению Таировой-Яковлевой, и станет в сентябре — октябре 1708 года последней каплей, переполнившей чашу терпения гетмана, окончательно толкнет его на переход к шведам (с. 336).

Но, вроде бы установив причину решающего шага Мазепы, автор позже заявит: «План выжженной земли так и не был введен в действие» (с. 370). И повторит позднее: «Еще раз напомним, что в результате испуга, вызванного переходом Мазепы к шведам, указ о превращении отдельных областей Украины в «выжженный край» так никогда и не был исполнен» (с. 465).

Главный тезис главы 10 «Реформы 1707 года»: «Петр принял решение о включении значительной части Украинского гетманства в состав России на общих условиях». Гетман, таким образом, лишался «всякой реальной власти» (с. 324). Понятно, что он «не мог не считать себя обиженным» и в ответ завязал контакты со шведской стороной (с. 335).

Напомню, что в другом месте книги будет сказано, что вплоть до измены Мазепа обладал «огромной властью» (с. 355). «Ученая» дама вновь запутается, но не обратит на это внимания. Она явно горда собой. Разработанных, как выясняется, еще в 1707 году коварных планов Петра по ликвидации автономии Украины не заметили ни российские, ни украинские, ни даже американские исследователи. Можно бы поздравить Татьяну Геннадьевну с открытием. Вот только документы, ею цитируемые в качестве доказательства существования таких планов, касаются исключительно централизации управления войсками и оборонительными сооружениями, а также переподчинения великороссийских чиновников (меры в условиях угрозы вражеского нашествия вполне естественные). О ликвидации же автономного статуса Гетманщины речь не идет. Будь у царя подобные намерения, что мешало их осуществить, например, сразу после Полтавской битвы? Но, наоборот, Петр издает указ, подтверждающий права и вольности малороссиян[43]. Доказывать же наличие в 1707 году планов ликвидации автономии фактом учреждения пятнадцать лет спустя Малороссийской коллегии, как это делает Таирова-Яковлева (с. 316), мягко говоря, не очень разумно.

Прочие ошибки раздела: все то же упоминание о мазепинском руководстве боевыми действиями «под Азовом» и датировка 1701 годом (а не 1700-м) награждения гетмана орденом Андрея Первозванного (с. 331).

Самая существенная ошибка главы 11 «Трагедия выбора»: наименование перехода Мазепы на сторону врага «шведско-украинским союзом» (с. 367). Известно, что Малороссия (Украина) не поддержала предателя. Даже ярый украинофил Ф.М. Уманец признает, что такого союза не было, так как шведскому королю Карлу ХII оказалось «не с кем его заключать». Гетман явился к нему «как беглец», сопровождаемый, вместо многотысячной армии, «несколькими сотнями смотрящих исподлобья казаков»[44].

Даже от ближайшего окружения вынужден был таиться Мазепа со своим «выбором». Неосознание этого обстоятельства ставит сочинительницу в тупик при попытке объяснить поведение гетмана летом — осенью 1708 года. Он «абсолютно ничего не сделал, чтобы подготовить свой переход к шведам, создать прошведскую коалицию или затруднить положение русских войск в Украине… Как это могло сочетаться с планом военного союза со шведами? Нам это совершенно неясно» (с. 351–352).

Вряд ли верно (хоть и оригинально!) суждение Татьяны Геннадьевны о подлинной (будто бы) цели привлечения к «шведско-украинскому союзу» запорожцев. Сочинительница предполагает, что, чувствуя неизбежность краха, Мазепа решил «потащить за собой в пропасть тех, кого всю жизнь ненавидел и мечтал уничтожить» (с. 369). Судорожные усилия гетмана избежать катастрофы заставляют усомниться в существовании у него именно такого замысла. Однако обсуждать помимо ошибок автора еще и ее догадки, наверное, излишне.

В заключение о примечаниях. Ляпы имеются и там. Скажем, чехи — совсем не «российская монета» (с. 422), а польская (были, правда, еще севские чехи, чеканенные в городе Севск, но тогда их и надо называть севскими во избежание путаницы). Самойлович умер не «через год» после начала ссылки (с. 380), а через три года.

Лишней представляется нотация, прочитанная «ученой» дамой некоторым историкам: «Господа! Ну существуют же списки присягавших на верность русскому царю в 1654 году, в том числе шляхты и старшины Белоцерковского полка. Там НЕТ ни отца, ни тем более самого Ивана Мазепы» (с. 372). Насчет самого Ивана Мазепы — спорить нечего. А вот Мазепа-отец, по замечанию российского автора В. Артамонова (кстати, давнего симпатика Таировой-Яковлевой, всерьез считающего ее «квалифицированным петербургским историком»[45]), присягал не с Белоцерковским полком (на опубликованные присяжные списки которого ссылается Татьяна Геннадьевна), а с киевлянами[46]. Михаил Грушевский заверяет, что видел имя Степана Мазепы в перечне присягнувших в Переяславе[47]. Насколько можно судить, киевский и переяславский присяжные списки Таирова-Яковлева не смотрела, а потому могла бы воздержаться от ироническо-снисходительных реплик.

Напрасно вступает она и в дискуссию по языковому вопросу. Наличие при Посольском приказе переводчиков «языка малороссийского и польского» кажется сочинительнице «уникальным свидетельством», «бесспорным аргументом современным украинофобам, утверждающим, что в XVII–XVIII вв. не существовало украинского языка» (с. 435). Между тем сей «бесспорный аргумент» указывает лишь на то, что речь малорусов, долгое время находившихся под польским игом, была сильно ополячена. «Як поляцы у свой язык намешали слов латинских, которых юж (тоже) и простые люди з налогу уживают (по привычке употребляют), так же и русь у свой язык намешали слов польских и оных уживают»[48], — свидетельствовал анонимный автор «Перестороги», антиуниатского полемического произведения, написанного в Галиции и датируемого 1605–1606 годами. Как это доказывает существование в ХVII веке самостоятельного украинского языка?