Кикудзиро Исии - Дипломатические комментарии Страница 11

1. Скромное начало дипломатии в Эпоху Мейдзи

Дипломатия периода восстановления императорской власти (1867) имела неприглядный вид. Она началась во время спора по поводу карательной экспедиции против Кореи, которая отвергла японское требование восстановить их прежние отношения и дурно обошлась с японским посольством в Сеуле. Японский народ был глубоко возмущен действиями корейцев, и многие требовали, чтобы против Кореи была послана экспедиция, — по-видимому, метод коммодора Перри налаживать отношения при помощи пушек некоторым понравился. Но пушки Перри были подходящим средством на короткий срок, в то время как корейскую экспедицию защищали как большую экспедицию. Поражение сторонников корейской экспедиции является заслугой принца Ивакура и его сподвижников, ознакомившихся с истинным положением международных дел во время их неудачной поездки по Европе и Америке, когда они пытались добиться пересмотра договоров.

После вопроса о Корее возникли дипломатические проблемы, связанные сначала с экспедицией против Формозы, затем со спором по поводу островов Рюкю[43] с Китаем, — эти острова всегда были частью Японии и принадлежали к землям клана Симадзу. Когда Япония, устанавливая новое административное деление, решила включить острова Рюкю в префектуру Окинава, считая, что это касается ее одной, она получила протест от пекинского правительства. Но спор был разрешен при посредничестве генерала Гранта. Причиной экспедиции на Формозу послужило убийство формозскими аборигенами нескольких жителей островов Рюкю, после того как эти жители потерпели кораблекрушение у берегов Формозы. Китай возражал против этой экспедиции, но вопрос был разрешен с помощью английского посланника, в Пекине, где происходили переговоры между Японией и Китаем.

Ввиду того что все три вышеупомянутых спора произошли за очень короткий период времени, сразу после установления правительства Мейдзи, за границей создалось впечатление, что Японией управляло неосторожное правительство. Правда, впечатление это было результатом незнакомства с внутренним положением Японии. Но, тем не менее, оно несколько осложняло работу японской дипломатии. Восстановление императорской власти было истинно революционным событием. В любой другой стране такой переворот почти обязательно сопровождался бы кровопролитной гражданской войной. Но, как видно, японский народ был достаточно мудрым и шел в ногу с историей. Сёгун охотно вернул бразды правления императору, и его примеру последовали другие феодалы, которые восстановили права императора в своих владениях. Такие далеко идущие перемены были осуществлены всеми группами мирно и организованно в духе самопожертвования и преданности общественному благу.

Однако японский народ после трехсотлетнего политического сна проснулся в воинственном настроении, готовый к борьбе за власть с правительством сёгуна, и почувствовал себя как бы обманутым, когда восстановление трона прошло так спокойно. Он надеялся на захватывающие события, которые могли бы утолить его жажду действия, и нужно было что-нибудь предпринять для его умиротворения. Настроение народа было чревато опасностями. Убийства были часты, и такие люди, как Иокои Сионан, Масудзиро Омура и Хиосуке Хиросава, пали жертвами меча введенных в заблуждение патриотов, а министр Ивакура был ранен. Банды из клана Тёсю[44] также начали беспорядки. В эти тревожные дни сторонники экспедиции против Кореи нашли широкую поддержку. Уход их из правительства был сигналом к началу гражданской войны в провинции Сага[45] и к мятежу Дзияпурен[46] (секта божественного ветра) в Кумамото[47] и в Хаги[48], в провинции Гагато. Правительству удалось несколько разрядить атмосферу посылкой военной экспедиции на Формозу, чтобы наказать убийц жителей островов Рюкю, потерпевших кораблекрушение у берегов Формозы. Но эта экспедиция не полностью успокоила народ, и в 1877 г. политическое недовольство приняло форму мятежа, известного под названием Сейнанской (юго-западной) войны[49]. Только после подавления этого восстания национальное брожение прекратилось. При таком положении дел нельзя считать экспедицию в Корею или экспедицию на Формозу чисто внешнеполитическими событиями. Если бы мы связывали их только с внешней политикой вновь основанного императорского правительства, мы подошли бы к делу очень поверхностно. Эти события явились результатом внутренней политики. Последующие годы показали, что внешняя политика японского государства руководилась принципами мира и умеренности.

Дипломатия эпохи Мейдзи была с самого начала сложной и напряженной. Другого нельзя было и ожидать. Японию принудили войти в сношения с другими державами раньше, чем она ознакомилась с внешним миром, и первый договор о дружбе и торговле с иностранной державой[50] она подписала с серьезными опасениями. Ее недоверчивость с течением времени не уменьшилась, и в 1863 г. она направила в Европу посольство во главе о Икеда Тикузевно-Ками, которое должно было добиться изменения или упразднения подписанных договоров. Это посольство, как известно, не имело никакого успеха. Через восемь лет принц Ивакура в сопровождении маркизов Кидо и Окубо был послан в Европу и в Америку, чтобы вновь начать переговоры о пересмотре договоров. Говорят, что министр иностранных дел одной из стран жаловался на неискренность японцев, предлагавших изменить или упразднить договоры, относительно которых еще велись переговоры. Японии посчастливилось, что Соединенные штаты взяли на себя инициативу вывести империю из одиночества. Если бы Англия, Франция или Россия взяли этот труд на себя, то, судя по методам политики, которые тогда господствовали, Японии неизбежно пришлось бы согласиться на гораздо менее выгодные условия. Соединенные штаты вели себя справедливо и честно. Американское правительство с лучшими намерениями желало сделать Японию равноправным членом семьи народов; у других держав не было иного выхода, как последовать примеру США. Опека Америки чрезвычайно помогла в первые годы сношений с другими государствами.

2. Дипломатия концессий и пересмотр договоров

Дипломатия современной Японии, которая родилась между Урага и Симода[51], в первые дни эпохи Мейдзи передвинулась в иностранные районы, или «концессии», Нагасаки, Кобэ, Иокогама и Хакодате и стала называться «дипломатией концессий», т. е. дипломатические сношения велись, главным образом, между местными властями и иностранными консулами. «Дипломатия концессий» занималась вопросами контрабанды, ссорами моряков и тому подобными делами. Хотя все это не имело большого значения с точки зрения дипломатии, но оно имело большое значение для японского народа, которого раздражали оковы экстерриториальности и консульского суда. Вопросы, которые возникали в иностранных «концессиях», не всегда легко решались местными властями и часто передавались в Касумига-секи[52], после чего следовали долгие переговоры и переписка, сложность которых никак не соответствовала незначительности самих дел.

Автор этих строк поступил на службу в министерство иностранных дел, когда «дипломатия концессий» была в самом расцвете. Иностранца нельзя было наказать даже за самое бесспорное преступление. Когда иностранного контрабандиста ловили с поличным и направляли для суда к консулу, его судили спустя рукава. Когда публиковались карантинные правила, иностранные суда не обращали на них внимания и, сознавая свою неприкосновенность, входили в японские порты, ни с чем не считаясь. Работа в министерстве иностранных дел была очень нервной. Автор был тогда еще молодым человеком, только что окончившим школу, и с трудом сдерживался. Даже министр иностранных дел, который держал себя чрезвычайно надменно со своими подчиненными, должен был, по требованию иностранных посланников, несколько раз приезжать к ним в миссию. Суверенитет, национальная независимость, равноправие наций и подобные принципы, перед которыми автор привык преклоняться в школе, на практике оказались, к его разочарованию и прискорбию, лишь пустыми фразами. Пока автор не увидел всего своими собственными глазами, он не подозревал, что экстерриториальностью и консульским судом можно так злоупотреблять и что они могут принести так много зла.

Недовольство экстерриториальностью ее ограничивалось кругами интеллигенции. Полицейские, которые разбирали преступления, совершенные европейцами, часто подвергались самым унизительным оскорблениям. Попытка полицейского убить русского царевича, когда тот посетил Японию (факт сам по себе преступный), была результатом всеобщего возмущения наглостью иностранцев.