Андрей Безруков - Россия и мир в 2020 году. Контуры тревожного будущего Страница 12

Германию никак не могли устраивать результаты трактата в Ницце. Население этой крупнейшей европейской страны более чем на 20 млн человек превышает население Италии, но Германия не получила больше голосов в Совете министров. Германия, Франция, Италия и Великобритания имеют по 29 голосов в Совете министров Евросоюза; Испания и Польша представлены каждая 27 голосами, Нидерланды имеют 13 голосов, Греция, Бельгия и Португалия – по 12, Швеция и Австрия – по 10, Финляндия, Дания и Ирландия – по 7 голосов, Люксембург – 4 голоса.

Еще несколько лет назад европейские политики размышляли о том, как и в какой форме переложить на Берлин общую ответственность. Например, достаточно нервно обсуждалась идея введения общих европейских долговых обязательств. Теперь же Германии доступно самой определять меру своей ответственности перед Европой. Именно Германия была инициатором всех последних ключевых назначений в структурах ЕС – главы Еврокомиссии Жана Клода Юнкера и главы Евросовета Дональда Туска.

Европейское лидерство и «натиск на Восток» – это те две задачи, с которыми Германии будет сложно справиться одновременно. Внешний ракурс европейской политики долгое время был вне компетенции Берлина, и в тандеме с Францией она явно была ведомой. Это давало повод для критики со стороны американских политиков, недовольных внешнеполитической пассивностью Берлина. Однако, по крайней мере с начала 2010‑х годов, наблюдаются системные изменения – Германия активизировалась в первую очередь в сфере восточной политики ЕС, хотя предпочитала не действовать открыто и напрямую, прощупывая реакцию соседей. Если Польша была инициатором восточного партнерства, то Германия – вдохновителем и спонсором.

Германия является инициатором жестких санкций в отношении России, введенных в 2014 году, и одновременно фактическим творцом конфронтации, которая послужила им причиной. К началу 2015 года ситуация обозначилась таким образом, что устремления Германии к востоку от Европы начали вступать в противоречие с ее амбициями в ЕС. Политика Берлина может породить реакцию отторжения, вплоть до того, что в перспективе возможно разрушение глубоко укорененного в новейшей европейской традиции франко-германского альянса.

В сфере политики безопасности Германия пока достаточно слаба, и причины этого кроются не только в прежней многолетней пассивности германской политики, которую она сейчас с большим трудом изживает, но и в материальном факторе: она обладает достаточно слабыми вооружениями, в отличие от Франции и Великобритании не имеет ядерного оружия и не способна проецировать силу за пределы региона.

Нынешняя работа кабинета Меркель и конкретно министра обороны Урсулы фон дер Ляйен сосредоточена на восстановлении военно-промышленного потенциала и подготовке к перевооружению. По численности служащих бундесвер сейчас сопоставим с польской армией, что никак не вяжется ни с масштабами государства, ни с той ответственностью, которая лежит на Берлине в ЕС. По словам министра, германская армия в случае критической ситуации окажется не способна выполнить свои обязательства перед союзниками по НАТО. Причина, в частности, в том, что у бундесвера нет нужного количества самолетов, которые должны быть предоставлены в экстренном случае в рамках обязательств перед НАТО в течение 180 дней. Официальные лица Министерства обороны не скрывают, что значительная часть боевой техники непригодна для использования, а армейская недвижимость находится в плачевном состоянии. Эти публичные заявления о серьезнейших проблемах материального оснащения имели целью постановку вопроса о повышении военного бюджета, и осенью 2014 года Урсула фон дер Ляйен запросила у правительства увеличения расходов на нужды бундесвера.

В отчете «Оценка и анализ рисков» девяти основных проектов бундесвера говорится об очень сложной ситуации в оборонной промышленности[12]. Слишком дорогостоящие проекты, заниженные и возрастающие со временем сметы расходов, несовершенные технологии и негибкое бюджетное право, слишком большие сроки от планирования до реализации проектов и многое другое. Министерству необходимы структурные изменения, изменения в области персонала. Также очень важно объединить и реструктурировать сектора поставок. Отдельной задачей в ближайшее время будет восстановление имиджа вооруженных сил – профессию военного немцы не считают престижной (лишь 32 % немцев одобряют выбор этой профессии).

Можно ожидать, что с 2016 года Германия начнет постепенно увеличивать расходы на вооружение, а к концу десятилетия оборонные ассигнования могут стать рекордными. Это не мешает Берлину делать одновременно ставку на форсированное развитие европейских вооруженных сил.

Усиление Германии в европейской политике сопровождается подчеркнутой скромностью заявлений и готовностью соблюдать интересы соседей. Однако эта тактика плохо скрывает тот факт, что Германия и Европа становятся вызовом друг для друга. Антигерманизм в Европе, по крайней мере в публичных обсуждениях, до сих пор был крайне непопулярен. Взяв на себя ответственность за Вторую мировую войну, а также признав свои чудовищные преступления, немцы на десятилетия вывели себя из-под огня критики. Однако сейчас друг другу навстречу движутся две тенденции – расставания немцев с комплексом вины и пробуждение антигерманизма в европейских странах.

Одной из причин современной германофобии в Европе стала попытка найти виновного в собственной экономической несостоятельности и те меры жесткой экономии, которые активно продвигаются Германией, но в которых не все страны находят пользу. До открытой оппозиции Германии ни в одной из европейских стран пока не дошло, но это очень вероятно в перспективе, к концу десятилетия, когда страны Европы в основном выйдут из кризиса и потеряют необходимость в Германии как лидере ЕС. Евроскепсис также получит сильный антигерманистский оттенок.

До 2020 года ЕС, по всей видимости, останется в прежних границах и будет насчитывать 28 государств. В июле 2014 года Жан-Клод Юнкер заявил, что в ближайшие пять лет расширения ЕС не будет. Конечно же, новый глава Еврокомиссии мог быть не совсем искренен и сами планы могут быть в будущем скорректированы. Это вполне мог быть намек на бесполезность в обозримой перспективе устремлений Украины, Сербии или Албании стать частью ЕС.

В любом случае есть страны, ради которых европейцы смогли бы изменить любые планы, но которые пока не стремятся вступить в ЕС. Речь идет прежде всего о Норвегии и Швейцарии, которые очень важны для Европы, способны оказывать немаловажные услуги в энергетической и финансовой сфере, но не хотели бы, чтобы их эксклюзивные возможности попали под диктат Брюсселя. Для того чтобы, по крайней мере, начать обсуждать вопрос их большего вовлечения в европейские дела, необходимо определиться с тем, каким будет ЕС. Ответа на этот вопрос нет ни в Брюсселе и ни в одной европейской столице. Однако можно предполагать, что обсуждение этого вопроса в той или иной форме все же начнется в ближайшие пять лет.

Не исключено, что вариант «особого членства» в ЕС попытается продемонстрировать Великобритания, которая все же не покинет ЕС. Об этом можно говорить с уверенностью, несмотря на то что веская причина для этого только одна: Лондон желал бы отвернуться от европейских проблем, но не может позволить себе отказаться от имеющихся инструментов влияния в ЕС. Для Великобритании объединение Европы в любых формах всегда представляло проблему, в том числе и сейчас, когда развитие Европы протекает в режиме германоцентризма.

К тому же, на фоне роста значения Берлина для американской политики, ценность Лондона в качестве ключевого американского союзника неизбежно ослабнет со временем, и выход из ЕС мог бы привести к политической маргинализации Великобритании.

Первые лица Европы достаточно давно рассуждают о необходимости укрепить присутствие Евросоюза на международной арене. По словам Жана Клода Юнкера, зачастую именно главы МИД стран-членов «чинят препятствия» самостоятельной деятельности ЕС. За этими словами скрывается непонимание содержания международной политики, которая очень отличается от конвейерного «производства» резолюций в Брюсселе. Главная проблема европейской политики состоит в том, что не сложился как таковой европейский интерес, не произойдет этого и в ближайшие годы. Подобно национальному интересу, он должен иметь глубокие исторические основания и пройти через испытания катастрофами.