Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №40 от 01.10.2013 Страница 12

Теперь о магазинах.

…«Выйдя с территории завода, группа рабочих разделилась. У Гриши было с собой ведро. Он собрал у всех карточки на молоко и отправился за ним на молочную кухню. Каждому сварщику по закону ежедневно полагалось по пол-литра (пинте) молока. Шансы, что там будет молоко и ему удастся его получить, были невелики. Зимой снабжение молоком ухудшалось. Молоко привозили в замороженном виде кусками в мешках из соседнего совхоза. Однако попытаться получить его все же стоило. Поэтому каждый день сварщики кого-нибудь туда посылали, и иногда — один или два раза в неделю — посыльный возвращался домой с ведром, наполовину наполненным молоком.

…Кооператив строителей доменных печей находился в большом одноэтажном здании, почти не отапливаемом и очень грязном. Когда мы подошли к нему, то увидели, что там полным-полно рабочих и снаружи, от двери магазина выстроилась очередь.

— Странно, — сказал Попов. — Наверное, там продают что-нибудь особенное.

Мы подошли поближе и задали традиционный русский вопрос: «Что дают?»

— Только хлеб, — ответил один из рабочих, стоявших в очереди. — Утром хлеба не было. Его привезли только полчаса назад

Мы встали в очередь. Она двигалась очень медленно. Прошло десять минут, прежде чем мы добрались до двери магазина, и еще двадцать минут, пока мы подошли к прилавку. На полках позади прилавка не было абсолютно ничего, кроме четырех коробок с искусственным кофе и целой выставки духов. Продавали и покупали только черный хлеб. Продавщица большим мясницким ножом резала свежие буханки, от которых шел пар. Ей редко приходилось дважды взвешивать один и тот же кусок. Служащий магазина, повязанный грязным белым фартуком поверх овчинного тулупа, отрывал талоны с номерами от хлебных карточек рабочих по мере того, как их ему подавали. Вторая девушка-продавщица принимала деньги — тридцать пять копеек за килограмм (около пятнадцати копеек за фунт). Как раз в тот момент, когда Попов подошел к прилавку, высокий, похожий на монгола парень, растолкав всех плечами, попытался взять хлеб без очереди. Разразилась целая буря недовольства.

— Если ты мастер, то иди в магазин для мастеров! А если ты прикреплен к этому магазину, то вставай в очередь! — сказали в один голос сорок человек. Большой монгол стал протестовать, произнося на ломаном русском языке фразы о правах национальных меньшинств. И все-таки хлеб он без очереди не получил. Слишком многие рабочие, принадлежащие к национальным меньшинствам, пытались получить что-нибудь даром или без очереди, или же добиться других привилегий, подводя под это в качестве основы ленинскую национальную политику. Но теперь им это уже больше не удавалось.

Попов вытащил потрепанный бумажник и начал искать там мелочь, чтобы заплатить за хлеб. Бумажник был набит деньгами, у него при себе было больше двухсот рублей. Неделю назад он получил зарплату за прошлый месяц (с опозданием всего лишь на десять дней), но купить было нечего. Он получил хлеб для себя, для Гриши, ушедшего за молоком на раздаточный пункт, и для Гришиной жены и стал проталкиваться к выходу. Под мышкой у него было пять килограммов (двенадцать фунтов) хлеба. Это были двухдневные рационы для двух рабочих и одного иждивенца.

…Размер зарплаты и количество денег под матрасом больше не определяли уровень жизни. Деньги были у всех, но то, что человек ел и носил, почти целиком и полностью зависело от того, что можно было купить в том конкретном магазине, к которому он был прикреплен. Если это был иностранный специалист или руководящий работник ГПУ или партийных органов, прикрепленный к специальному магазину для иностранцев, то он мог купить икру, кавказское вино, импортные ткани, прекрасную обувь, костюмы и тому подобные вещи на выбор. Инженеры и мастера, такие люди, как Семичкин и Коля, имели карточки, дававшие им право посещать магазины для техников, где они могли купить хлеб, а иногда мясо, масло, рыбу и кое-что из одежды. Однако большинство людей, таких, как, например, Попов, были прикреплены к магазинам для рабочих, где единственное, что можно было купить более или менее регулярно, это хлеб. Иногда по нескольку дней подряд и хлеба не было; но большинство рабочих, прошедших школу голода, имели небольшой запас сухарей, помогавший им переждать временную нехватку хлеба.

…В 1933 и 1934 годах цены на базаре были просто недоступными: хлеб, например, стоил до десяти рублей за килограмм, в то время как официальная цена хлеба в магазине была пятнадцать копеек». (Тут Скотт, видимо, ошибся и назвал цену за фунт.)

О нормах выдачи продуктов немцам я уже написал, но добавлю, что норма выдачи хлеба солдату царской армии в военное время была 1 кг ржаного хлеба или 700 граммов ржаных сухарей. А Скотт описывает получение 1,2 – 1,4 кг хлеба в день на работающего, включая кулаков, и по 500 граммов на иждивенца. И вроде считать умеет.

Скотт, кстати, объясняет причины, по которым в питании заключенных и вольных не было разницы: «Как только заключенных привозили на строительство, их начинали кормить лучше, чем на протяжении всего периода с момента ареста. Им выдавали теплую добротную одежду и говорили, что с этой минуты единственное, что будет приниматься во внимание, это их работа. Вплоть до 1938 года срок заключения мог быть уменьшен за хорошую работу на двадцать, сорок, а иногда даже на шестьдесят процентов. Однако после 1938 года сокращение срока наказания стало более редким явлением, вероятно потому, что НКВД не хотел терять рабочую силу, ведь число осужденных — и, соответственно, рабочих, прибывающих на стройки, — сократилось».

Ну и, наконец, в отчете Госдепу Скотт сообщает: «Голод в конце 1932 — начале 1933 года. В конце 1932 года в Магнитогорске катастрофически не хватало продуктов. Хотя у кулаков были хлебные карточки, они не могли достать достаточно еды, чтобы прокормить себя и свои семьи. Женщины и дети постоянно ходили по помойкам и собирали в сумки все выброшенные испорченные продукты, которые могли там найти. Это был самый настоящий голод…». Ну а дальше вы уже читали о несчастных работниках ГПУ: «К весне начались небольшие забастовки и стало нарастать пассивное сопротивление отдельных групп этих крестьян. Об этих беспорядках стало в конце концов известно высшему начальству, и все закончилось арестом двух офицеров ГПУ — начальника трудовой колонии и его заместителя, — ставших «козлами отпущения» и осужденных на длительные сроки». Всё, ни слова, ни намека о голодоморе. Плач о горькой доле кулаков громогласный, а о том, что они страдальцы от голодомора, повторю, ни слова!

А может, в Магнитогорске не было украинцев и о «семи миллионах умерших на Украине от голода» никто не знал? В той картинке в столовой 1933 года, которую Скотт нарисовал, есть такой эпизод:

«…Я слышал, что Ломинадзе, новый первый секретарь партии, очень возмущается столовыми и настаивает на том, что мы должны иметь право заказывать столько хлеба, сколько захотим, и что на второе должен быть выбор, по крайней мере, из трех блюд, — сказал сидевший рядом с Поповым рабочий толстощекой, закутанной в платок девушке, уплетавшей напротив него картошку. Девушка работала вместе с клепальщиками, нагревая для них заклепки.

— Я в это поверю, только когда сама увижу всё собственными глазами, — ответила девушка с украинским акцентом».

(А как же – «хохол не поверит, пока не проверит!»). И Скотт, разумеется, дает и национальный состав Магнитогорска: «Около двух третей этого количества составляли русские, одну треть — украинцы, татары, башкиры и евреи». Более того, он был знаком и с такими украинцами, которые считали, «что Украину завоевали и подавили, а теперь ее эксплуатирует группа большевиков, состоявшая в основном из русских и евреев, которые ведут — не только Украину, но и весь Советский Союз в целом - к гибели». Но и эти украинцы ни слова не сказали Скотту о голодоморе!

И мне вспоминается, что как-то я попросил своего отца (а его село как раз находится в районе пресловутого голодомора) рассказать об этом голоде, он сначала охотно начал рассказывать о голоде 1927 года. А когда я уточнил, что меня интересует голод 1932 года, то он сначала даже не понял, о чем я спрашиваю. А потом вспомнил – да, и тогда был голод. И на вопрос о причинах голода на селе, ответил жёстко: «Работать не хотели!». И привел конкретный пример отказа от работы. Я об этом уже не раз писал и не буду повторять, просто отмечу, что Скотт невольно подтвердил информацию моего отца – голод в России даже в те годы был делом обычным, а события на Украине в начале 30-х даже украинцы за настоящий голод не считали, тем более, не связывали эти события с коллективизацией.

При Советской власти масса людей стала теми, о которых говорят две русские поговорки: «Из грязи в князи» и «Барин из мужиков». Смысл их выглядит идентичным, хотя это потому, что уже несколько веков князь имел вид очень богатого барина, и только. Таким образом, в нашем обозримом прошлом князья уже были не те, в ком реально кто-то нуждался.