Новая структурная трансформация публичной сферы и делиберативная политика - Юрген Хабермас Страница 12

и 26% – прессой, в то же время доля читателей ежедневных газет, как и в 2010 году, по-прежнему составляет 38%. «Евробарометр» отделяет ежедневное пользование социальными сетями от пользования Интернетом в целом, и доля соцсетей удивительно быстро выросла с 18% от всех опрошенных в 2010 году до 48% в настоящее время. Интересно, что в спросе на «политическую информацию, касающуюся национальных вопросов», ведущую роль все еще сохраняют телевидение и на более низком уровне – радио. Среди опрошенных 77% своим «основным источником информации» назвали телевидение, 40% – радио и 36% – печатные СМИ, тогда как 49% указали на Интернет в целом и 20% – на социальные сети. Сам факт, что эти последние показатели, представляющие интерес в нашем контексте, выросли еще на 4 пункта по сравнению с прошлогодним опросом, подтверждает тенденцию к росту влияния сетевых медиа, которая также зафиксирована в других регионах. В любом случае резкое снижение спроса на ежедневные газеты также свидетельствует о том, что с появлением Интернета внимание к политическим новостям и аналитике, связанной с политически значимыми вопросами, в среднем заметно снизилось. Тем не менее относительно стабильный уровень доли телевидения и радио в общем медиапотреблении позволяет предположить, что и сегодня эти два СМИ предоставляют достоверную и достаточно разнообразную политическую информацию по меньшей мере трем четвертям электората в странах – членах ЕС.

Другая тенденция еще примечательней. Очевидно, что все более заметное проникновение фейковых новостей в политическую публичную сферу и особенно резонансные проявления post-truth-democracy («демократии постправды»), которая стала пугающей нормой в США во время правления Трампа, также усилили недоверие к СМИ в Европе. По данным «Евробарометра», 41% опрошенных сомневается в том, что национальные СМИ свободны от политического и экономического давления; 39% прямо заявляют о своем недоверии к государственным СМИ, которые сегодня составляют костяк либеральной публичной сферы; и целых 79% утверждают, что сталкивались с искаженными или ложными новостями.

Эти данные дают представление о количественных изменениях в сфере медиауслуг и пользовании ими; но они лишь косвенно свидетельствуют о качестве формируемого на этой основе общественного мнения и о степени вовлеченности граждан в процесс формирования публичных мнений и политической воли. Поэтому я должен ограничиться лишь предположениями, опирающимися на доступную информацию. С одной стороны, в одночасье растаявшая значимость печатных СМИ при явном преобладании аудиовизуальных СМИ, казалось бы, говорит о снижении уровня притязаний предлагаемых медиауслуг и, следовательно, о снижении у гражданского интереса к политически значимым и требующим интеллектуального труда новостям и проблемам, что, кстати, подтверждается и подстраиванием ведущих политических ежедневных и еженедельных газет к «пестрому» формату развлекательных воскресных изданий. С другой стороны, повседневные факты убеждают включенного наблюдателя64 в том, что ведущими политическими СМИ по-прежнему остаются более амбициозные общенациональные газеты и журналы, а другие СМИ, прежде всего телевидение, как раньше, предлагают содержательные материалы и авторитетные мнения по ключевым темам. Однако у населения растет сомнение в правдивости, серьезности и полноте транслируемых программ, хотя общественные радио- и телеканалы, как можно предположить, все еще предоставляют вполне достоверные новости и политические программы. Растущее сомнение в качестве государственных СМИ, по всей вероятности, идет рука об руку со все более укореняющимся убеждением, что политический класс либо неблагонадежен, либо коррумпирован и, во всяком случае, сомнителен. Эта общая картина предполагает, что разнообразие предлагаемых медиауслуг при встречном плюрализме мнений, аргументов и жизненных позиций создает основные предпосылки для формирования устойчивого критического и свободного от предрассудков общественного мнения; однако, с другой стороны, именно растущий диссонанс разнообразных голосов и сложность обсуждаемых тем и позиций побуждают все более сокращающееся меньшинство потребителей СМИ пользоваться цифровыми платформами для ухода в защищенные эхо-камеры единомышленников. Цифровые платформы не только приглашают к спонтанному созданию интерсубъективно подтвержденных «Я-миров»65, но и, похоже, придают упорству этих островков коммуникации эпистемический статус конкурирующих публичных сфер. Но прежде чем оценить эту субъективную сторону отношения реципиентов, измененную новым предложением медиасреды, мы должны взглянуть на экономическую динамику, которая все больше искажает субъективное восприятие публичной сферы, формируемой с опорой на редакционную повестку. Ибо идиосинкразический характер этого поощряемого социальными медиа восприятия не должен заслонять экономическую подоплеку пока еще грубо очерченной и в значительной степени политически неконтролируемой трансформации медиаструктуры.

6

Описание платформ как «медиауслуг для создания сетевого коммуникативного контента в любой мыслимой сфере» в отношении далеко не нейтральной работы таких алгоритмизированных платформ, как Facebook, YouTube, Instagram или Twitter, если не наивно, то, по крайней мере, неполно. Ведь эти реально существующие новые медиа суть компании, которые подчиняются императиву прибыльного вложения капитала и, судя по их рыночной стоимости, входят в число «самых дорогих» корпораций мира. Своей прибылью они обязаны реализации данных, которые они продают в рекламных целях или каким-либо иным образом в качестве товара. Эти данные представляют собой информацию, возникающую как побочный продукт их ориентированных на пользователя услуг; это персональные данные, которые их клиенты оставляют в сети (теперь формально на это требуется согласие). Газеты также, как правило, являются частными компаниями, финансируемыми в основном за счет доходов от рекламы. Но если старые СМИ сами являются рекламными носителями, то новая бизнес-модель, которая вызвала критику «надзорного капитализма»66, питается коммерчески выгодной информацией, попутно «прилипающей» к другим услугам, и, в свою очередь, способствует индивидуализации рекламных стратегий67. Таким образом, контролируемые алгоритмами социальные сети также содействуют дальнейшему продвижению к коммодификации жизненного мира.

Меня, однако, интересует другой аспект, а именно эволюционное давление, оказываемое логикой эксплуатации новых медиа на традиционные, которые вынуждены адаптироваться. Последние пригодны в качестве рекламных носителей лишь в той мере, в какой имеют успех их «программы», то есть их содержание, в свою очередь, подчиняющееся совершенно иной логике – спросу на тексты и передачи, форма и содержание которых должны удовлетворять когнитивным, нормативным или эстетическим стандартам. То, что читатели оценивают работу журналистов по таким широким эпистемическим стандартам, становится очевидным, когда понимаешь, – философски подходя к анализу жизненного мира, – важность ориентировочной функции, которую выполняют СМИ в «медиаобществе», ставшем более запутанным. Ввиду сложности общества СМИ служат посреднической инстанцией, которая в многообразии оценок социальной ситуации и культурных форм жизни выявляет интерсубъективно разделяемое ядро интерпретации между конкурирующими интерпретациями мира и обеспечивает его общее признание как рационального. Конечно, ежедневная или еженедельная газета с ее классическим трехчастным разделением содержания на политику, экономику и литературное приложение никогда не бывает последней инстанцией, когда речь идет об истинности или справедливости отдельных мнений или авторитетных интерпретаций фактических контекстов, правдоподобности общих оценок или даже обоснованности стандартов или моделей суждений. Но своим потоком ежедневно обновляемой информации и