Тензин Гьяцо - Этика для нового тысячелетия Страница 13

К счастью, такие случаи очень редки. Почти без исключения первым порывом матери становится желание накормить ребенка своим молоком, – и для меня это действие символизирует безоговорочную любовь. Привязанность матери абсолютно искренняя и нерасчетливая: она ведь ничего не ожидает в ответ. Что касается ребенка, то он инстинктивно тянется к материнской груди. Почему? Конечно, мы можем тут упомянуть инстинкт выживания. Но я думаю, что разумно было бы кроме того предположить некую любовь младенца к матери. Если бы дитя чувствовало отвращение, разве оно стало бы сосать? А если бы отвращение чувствовала мать, ее молоко, без сомнения, не текло бы так легко. Нет, вместо этого мы видим здесь взаимоотношения, основанные на любви и обоюдной нежности, совершенно непринужденных. Никто этому не учит, никакая религия этого не требует, никакие законы это не регламентируют, ни в какой школе такого не внушают. Это возникает естественным образом.

Инстинктивная забота матери о ребенке – свойственная, как кажется, и многим животным – является определяющей, поскольку предполагает, что наряду с врожденной потребностью ребенка в любви, необходимой для его выживания, здесь проявляется и прирожденная способность матери дарить любовь. Эта способность так сильна, что мы почти готовы допустить действие биологических механизмов. Конечно, можно утверждать, что эта взаимная любовь – всего лишь механизм выживания. Вполне возможно. Но этим не отрицается само существование любви. И это не опровергает моего убеждения в том, что такая потребность и способность любить заставляют нас предположить, что мы действительно по природе являемся любящими.

Если такая идея кажется неправдоподобной, подумайте о разнице в нашем отношении к доброте и к жестокости, Большинство из нас считает жестокость пугающей. И, наоборот, когда к нам проявляют доброту, мы проникаемся доверием. Точно так же можно рассмотреть взаимоотношения между внутренним покоем – который, как мы уже видели, является результатом любви – и хорошим здоровьем. По моему представлению, наша телесная конституция куда больше годится для мира и покоя, чем для жестокости и агрессии. Все мы знаем, что стресс и тревога ведут к повышению кровяного давления и другим отрицательным симптомам. В системе тибетской медицины умственные и эмоциональные расстройства считаются причиной многих болезней тела, включая и рак. Более того, спокойствие, умиротворенность и забота других считаются весьма важными для излечения больного. Здесь мы тоже можем увидеть глубинное стремление к покою. Почему? Потому что мир и покой предполагают жизнь и развитие, в то время как жестокость предполагает лишь несчастья и смерть. Вот почему нас так привлекает идея чистой земли или рая. Если бы об этих местах говорилось, что там не прекращаются борьба и военные конфликты, мы, пожалуй, предпочли бы остаться в этом мире.

Заметьте также, как мы относимся к самому по себе явлению жизни. Когда зима сменяется весной, когда дни становятся длиннее, солнце светит ярче, появляется свежая трава, – мы непроизвольно испытываем подъем духа. И наоборот, с приближением зимы один за другим начинают падать листья, и большинство растений вокруг нас выглядят так, словно они умирают. Так стоит ли удивляться, если мы в это время года склонны чувствовать себя несколько подавленными? Это, конечно же, признак того, что наша натура предпочитает жизнь смерти, рост упадку и созидание разрушению.

Всмотритесь также в поведение детей. В детях мы видим то, что является прирожденными свойствами человеческой природы, пока она не искажена привнесенными идеями. Мы обнаруживаем, что совсем маленькие дети не особенно отличают одного человека от другого. Улыбка смотрящих на них людей для них куда важнее, чем что-либо другое. Даже когда дети подрастают, они не слишком интересуются разницей между расами, национальностями, религиями или происхождением. Когда они встречаются с другими детьми, они не станут обсуждать подобные темы. Они сразу же займутся куда более серьезным делом – игрой. И это вовсе не сентиментальность. Я вижу это, когда посещаю один из детских лагерей в Европе, где с начала 1960 года живут и учатся многие дети тибетских беженцев. Такие поселения были созданы для осиротевших детей из стран, воевавших друг с другом. И никто не удивлялся, что вопреки разному происхождению дети, оказавшись рядом, живут в полном согласии друг с другом.

Тут можно возразить, что, хотя все мы и можем обладать способностью к любви и доброте, все же человеческая натура такова, что неизбежно эти чувства обращены на тех, кто нам ближе всего. Мы пристрастны к своим родным и друзьям. Наши чувства к тем, кто не входит в наш круг, будут во многом зависеть от личных обстоятельств: тот, кому угрожают, едва ли проявит доброжелательность по отношению к тому, кто ему угрожает. Все это совершенно верно. Я и не отрицаю того, что, какова бы ни была наша способность заботиться о других людях, когда что-то угрожает самой нашей жизни, эта забота редко может взять верх над инстинктом самосохранения. Но это не значит, что сама эта способность исчезла, что и следов ее не осталось. Даже солдаты после сражения зачастую помогают врагам отыскать их убитых и раненых.

При всем том, что я говорил о нашей основной природе, я вовсе не утверждаю, будто в нас нет отрицательных сторон. Там, где есть сознание, там действительно естественным образом возникают и ненависть, и невежество, и насилие. Это потому, что, несмотря на нашу природную склонность к доброте и состраданию, мы все способны и на жестокость, и на ненависть. Именно поэтому мы должны бороться за то, чтобы улучшить свое поведение. Этим объясняется также, почему некоторые люди, выросшие в окружении, полностью лишенном насилия, становятся самыми ужасными убийцами. В связи с этим я вспоминаю, как несколько лет назад посетил Вашингтонский Мемориал, созданный в память мучеников и героев еврейского холокоста, – тех, кто пал от рук нацистов. Что более всего поразило меня в этом монументе, так это то, что он служит памятником совершенно разных форм человеческого поведения. С одной стороны, там есть список жертв неописуемого зверства. С другой – он напоминает о героических проявлениях доброты со стороны христианских и других семей, которые добровольно шли на страшный риск, давая убежище своим еврейским братьям и сестрам. И я почувствовал, что это совершенно правильно и чрезвычайно необходимо: показать обе стороны возможностей человека.

Но существование негативных склонностей не дает нам основания предполагать, что человек от природы жесток или что он неизбежно склоняется к насилию. Возможно, одна из причин распространенности веры в природную агрессивность человека лежит в том, что все средства массовой информации постоянно сообщают нам дурные новости. Но тут дело лишь в том, что для них хорошая новость – не новость.

Утверждение, что природа человека в своей основе не только не насильственна, но по-настоящему склонна к любви и состраданию, доброте, нежности, привязанности, созиданию и так далее, безусловно, влечет за собой некое обобщение, по определению прилагая эти качества к каждому без исключения человеческому существу. Но что нам тогда сказать о тех людях, чья жизнь, похоже, полностью посвящена жестокости и агрессии? В течение одного только последнего столетия можно обнаружить несколько таких примеров. Как насчет Гитлера и его плана полного уничтожения всего еврейского народа? Как насчет Сталина и его репрессий? Как насчет председателя Мао – человека, с которым я когда-то встречался и которым восхищался – и варварского безумия «культурной революции»? Как насчет Пол Пота, создателя полей смерти? И как быть с теми, кто мучает и убивает ради удовольствия?

Тут я должен признать, что не могу найти никакого объяснения для чудовищных действий подобных людей. Тем не менее, мы должны признать две вещи. Первое: такие люди не явились ниоткуда, но возникли в определенном обществе, в определенное время и в определенном месте. Их поступки необходимо рассматривать в связи с этими обстоятельствами. Второе: мы должны осознать значение воображения в их деятельности. Их планы возникали и возникают в соответствии с видениями, хотя извращенными. И несмотря на то, что ничем нельзя оправдать причиненные ими страдания, – они находили какое-то объяснение своим поступкам, считали, что их намерения благородны, и каждый из них – Гитлер, Сталин, Мао и Пол Пот – имел свою цель, ради которой и действовал. Если мы исследуем те поступки, что свойственны только человеку и на которые не способны животные, мы обнаружим, что тут центральную роль играет именно воображение. Эта способность сама по себе – уникальное качество. Но то, как мы его используем, определяет, будут ли направляемые им действия положительными или отрицательными, этичными или неэтичными. То есть ведущий фактор – личностная мотивация (kun long). Если воображение правильно мотивировано, то есть включает понимание того, что и другие желают счастья и имеют право быть счастливыми и не страдать, – то это может привести к настоящим чудесам, поскольку устранение из набора основных человеческих чувств потенциальной склонности к разрушению невозможно переоценить.