Владимир Соловьев - Русская рулетка. Заметки на полях новейшей истории Страница 14

Вряд ли молодые вчерашние теоретики понимали, как адаптировать свое видение западного опыта к переходному периоду.

Необходимо также учитывать и отсутствие стабильной политической власти, в конечном итоге – действовали как могли, а могли плохо. По прошествии времени легко обвинять тех, кто хоть что-то делал, – так что во многом прав Чубайс, свысока поясняющий всему населению страны, как именно они должны трактовать последние двадцать лет. Только вот есть одна нестыковочка. Команда младореформаторов делала все возможное, чтобы ни у кого другого не было никаких шансов не только опробовать, но даже и обсудить иные предложения. Причем для этого использовался весь арсенал средств – от административных до журналистских. И конечно, апофеозом карьеры Анатолия Борисовича стали выборы 1996 года. Вот уже когда маски были сорваны, и большевистское нутро вырвалось наружу. Возглавив Администрацию президента, Чубайс первым делом Разобрался со свободой слова.

"КОЛЕСИКИ И ВИНТИКИ"

Когда в начале третьего тысячелетия стало общим местом утверждение, что в России нет свободы слова, то я окончательно перестал понимать, что же именно имеют в виду, когда же эта свобода слова была.

На вторых президентских выборах за президента Путина проголосовало более семидесяти процентов избирателей, таким образом, даже если допустить нарушение прав оппозиции на освещение своей позиции в электронных средствах массовой информации, то около тридцати процентов избирателей пострадали.

Для демократических западных государств это печальные цифры. А для нас? В общественном сознании закрепилось мнение, что расцвет демократических СМИ пришелся на избирательную кампанию 1996 года. Напомню, тогда голоса разделились почти поровну, только вот оппонента Ельцина увидеть по телевизору было непросто, вся электронная журналистика воевала на стороне демократа. Таким образом, несложно посчитать по предложенной выше методе, что пятьдесят процентов избирателей были поражены в своих правах на получение информации. За десять лет ситуация, получается, улучшилась.

Не совсем так, в анализе упущен ряд существенных моментов, и самый важный – это неправомерность даже использовать термин «демократические» и «свободные», когда речь идет о выборах в России, ибо не могут быть выборы таковыми, а страна и люди – нет.

Хотелось бы напомнить всем критикам 1996 год. Вот уж когда в ход было брошено все – от прямой фальсификации (признанной судом по ряду избирательных округов по искам КПРФ) до полного зажима конкурентов в СМИ. Отец нынешней демократии Чубайс проявил себя в полном блеске идеологического менеджмента. До начала избирательной кампании в обществе не было единой точки зрения ни на что, кроме никчемности Ельцина как президента – рейтинг главы государства находился в пределах статистической ошибки, и то казался завышенным. Необходимы были новые методы оживления политического трупа, и ими оказались традиционные рецепты.

Удалось найти классово близких предпринимателей – банкиров, которым за их финансовую помощь на выборах пообещали страну на разграбление, и слово сдержали – залоговые аукционы тому яркое свидетельство. Народ надо было припугнуть коммунистической угрозой, реставрацией прошлого и довольно жестко прозомбировать, объяснив, что именно от него требуется на выборах. Для достижения результата нужны свои, а не просто управляемые средства массовой информации. И вот уже основные каналы достаются практически даром и уж точно безо всяких реальных конкурсов классово близким и приближенным ко двору Гусинскому и Березовскому, по-разному талантливым, но в равной степени беспринципным гражданам, всегда знавшим, что мера успеха зависит от степени близости к государственному чиновнику. Телевидение, которое после этого воцарилось, нельзя назвать демократическим, можно каким угодно другим: талантливым, профессиональным, политическим, новостным, но вот только необъективным и не демократическим. Однако и этого показалось мало – доверяй, но проверяй. Чтобы не было никаких иллюзий, глава Администрации президента, господин Чубайс, светоч российской демократии, возобновляет советскую практику бесед в Кремле с руководителями печатных изданий.

Журналистов приручали как могли, а могли хорошо, и вот уже появляются гигантские зарплаты, ни в коей мере не соотносящиеся с рекламными поступлениями, да и не только зарплаты, и условия жизни особо приближенных теперь уже мало отличаются от тех, что были привычны членам ЦК эпохи застоя, конечно, с поправками на время. Перепадает всем, кто имеет хоть какое-то отношение к телевидению. Так, за доброе слово телекритика не жалко и белых «Жигулей», не много, конечно, но по Сеньке и шапка. Поселок НТВ в Чигасове, по Рублевке, яркий пример всей сложности бытия современного российского журналиста, примерно такие же поселения есть у большинства олигархических структур. Мне они напоминают поселки белых колонизаторов в диких странах, по прихотливой вола судеб богатых природными ресурсами. За стенами – жуть, беззаконие, нищета, а на территории воспроизводится привычная жизнь метрополии, в нашем случае – страны, где бы им хотелось оказаться. Чигасово было и остается таким маленьким кибуцем, под сильным английским влиянием, коммунистические уши проглядывают в архитектуре и увлечении красным кирпичом в отделке, но вот газоны, замечательный корт и обозримость соседних участков придают легкий британский оттенок. Конечно, сейчас это уже выглядит комично.

Не менее смешным для понимающих выглядели разоблачительные сюжеты, уже сверстанные под следующие выборы, когда народный обличитель клеймил политического врага, снимая его виллу на юге Европы, правда забыв уточнить, что камеры установлены на его собственном участке, находящемся в том же поселке.

Забавно, что сами вершители телевизионных судеб никогда не питали иллюзий и относились к своим каналам как средству зарабатывания денег. Очевидно, что именно благодаря коммерческим войнам доверие к телевидению стало падать.

И если история с борьбой за «Связьинвест», когда интересы Гусинского и Березовского сошлись в одной точке, широко известна и по праву может считаться первой круп ной информационной междоусобной войной, то ряд эпизо дов не получил широкой огласки.

Году в 1998-м в офисе известного московского девелопера Шалвы Чигиринского зазвонил телефон, и испуганная секретарша доложила, что звонит сам Гусинский.

После недолгого телефонного общения состоялась и личная встреча. Гусинский долго ходил вокруг да около, рассказывая о заоблачности своих политических связей и необходимости всем классово близким объединиться под его знаменами для обеспечения полной победы над противниками, представляющими другую половину бизнес-сообщества. Речь шла и о том, как тяжело содержать этих журналистов и как важно их вовремя подкармливать, так что хорошо бы было чуть-чуть помогать финансово, как это и делают многие.

Чигиринский слушал, но он прошел долгую школу общения еще и с советской властью, поскольку вырос из торговцев антиквариатом, поэтому навстречу не шел и внимательно ждал развития событий.

После пафосной речи о своем положении в структурах власти Гусинский сделал небольшую паузу и достал кассету:

– Вот, тут на рынке предлагали один материал, и я решил купить, сам понимаешь, не дай бог попадет в руки не тем людям, может быть жуткий скандал, ты ведь, Шалва, сам должен понимать, что время такое, я должен кой-кому заплатить, ну и своим бросить кость, чтобы молчали.

Гусинский сделал паузу, но Чигиринский молчал.

– Всего-то двадцать миллионов заплати, вот другие ребята платят, для тебя ведь это небольшие деньги.

Дальнейшая беседа не описывается в рамках нормативной лексики, но суть ее сводилась к немедленному нанесению тяжких телесных повреждений медиамагнату прямо у него на рабочем месте, со скоростью, не оставляющей охране шансов вмешаться.

В словах Чигиринского была такая убежденность, что она возымела свое действие, и господин Гусинский решил: материал не представляет интереса для широкой общественности. Я задал вопрос, а что было на этой кассете, ответа не последовало. Но думаю, довольно велики были шансы того, что и кассета-то была пустой. Действие происходило в то время, когда многие олигархи скупали на корню издания и журналистов, введя в обиход понятие блоков: за регулярную мзду о компании или человеке в СМИ не появлялось никаких негативных материалов.

Понимать намеки от владельцев изданий и любить действующую власть было и остается выгодным, ведь ничто так быстро не исчезает, как телевизионная узнаваемость, и вариантов немного – забвение или роскошь, а при сомнительных моральных устоях выбор был очевиден. Таким образом, журналистика становилась не только продажной иангажированной, но даже у основных ведущих исчезало всякое реальное представление и о жизни, и о своем месте в ней.