Пол Лайнбарджер - Психологическая война. Теория и практика обработки массового сознания Страница 14

Президент Рузвельт, стремясь вывести США в мировые державы, пообещал Китаю Маньчжурию, корейцам – Корею, в свое время, а французам – сохранение Французской колониальной империи. Более никаких конкретных обещаний он не давал. Англичане в годы Первой мировой войны пообещали Палестину одновременно арабам и евреям (что только ухудшило и без того непростую ситуацию) и в результате породили кризис, который не удалось разрешить и много лет спустя.

Другая, тоже очень важная связь пропаганды с политикой проявляется в определении природы врага. В ходе боевых действий очень легко (большую часть времени) сказать, кто твой враг. Это человек в чужой форме, говорящий на другом языке, имеющий другой цвет кожи и своеобразные особенности психики. В психологической войне определить, кто твой враг, не так просто. Опытный пропагандист попытается убедить вражеских солдат, что его враг – не они, а кто-нибудь другой – король, фюрер, элитные войска, капиталисты. Он создает такие ситуации, в которых можно сказать: «Мы воюем не с вами». (Но после сильных бомбежек или минометных обстрелов такое лучше не говорить.) Мы воюем с тем-то и тем-то, которые вас обманули. Самой эффективной оказалась в этом плане советская пропаганда в годы Второй мировой войны. Еще до конца войны она создала целую галерею реакционных немецких генералов, выступающих на стороне русских, и внушила немцам, что дилетант Гитлер погубил прекрасную немецкую армию в ходе непрофессионально подготовленных военных кампаний. А незабвенный лозунг Иосифа Сталина «Гитлеры приходят и уходят, а народ Германии, а государство германское – остается» дал русской пропаганде возможность заявлять, что враг советской армии вовсе не Германия, а нацизм. Это было превосходное психологическое оружие, поскольку русские уже выдвинули пропагандистский тезис о том, что простые люди (рабочие и крестьяне) автоматически – благодаря принадлежности к классу трудящихся – находятся на стороне государства рабочих России. Таким образом, за бортом осталось не так уж много немцев.

Для успеха психологической войны полезно называть врагом:

1) правителя той или иной страны;

2) правящую группу этой страны;

3) таинственных вредителей;

4) любое конкретное меньшинство.

Не следует определять врага слишком широко. Однако если указать конкретного врага, то противник, в случае исчезновения (например, смерти или если состав правящей группы немного изменится) правителя, может начать переговоры о мире. Именно боязнь того, что немецкие генералы запросят мира, а также желание сохранить ненадежный антинемецкий союз оккупированных стран заставили Соединенные Штаты и Британию признать своим главным врагом не нацизм, а Германский рейх. Что касается Японии, то американцы называли своим врагом милитаристов и «фашистов» этой страны, а за ними и капиталистов, не трогая императора и народ, чтобы было с кем заключать мир.

Если психологическая война ведется с определенной политической целью, то политика может стать помощницей, а не ограничением. Пропагандист в этом случае может представлять политическую систему своей страны в самом радужном свете. Он может отвешивать комплименты лидерам противника или тем группам, которые вполне могут победить (хотя он не должен награждать их «поцелуем смерти», которым нацисты отметили некоторых выдающихся американских изоляционистов, слишком сильно расхваливая их). Он может пообещать противнику созданную им самим утопию.

Если же политика носит оборонительный и неуверенный характер, борется за правое дело, но слишком вяло, то пропагандистам не следует допускать грубых ошибок. В ходе Второй мировой войны американцы не могли заявлять, что они борются с однопартийными государствами, потому что их самый сильный союзник (Россия) была как раз однопартийной страной. Американцы не могли критиковать политику уничтожения свободного предпринимательства, проводимую правительствами Японии и Германии, потому что среди союзников была социалистическая страна. Не могли пропагандисты США обрушиваться и на расизм, поскольку национальный состав населения этой страны был причиной существования в ней расистских течений. В каждом пропагандистском учреждении имеется длинный перечень тем, которые лучше не затрагивать (обычно их никто не фиксирует, оставляя возможность сотрудникам самим решать, что можно, а что нельзя). И стоит только нарушить этот перечень, как ответный удар не заставляет себя ждать.

И наконец, в ходе психологической войны не следует давать обещаний, которые нельзя выполнить. Во время Второй мировой войны правительство США мало что кому обещало, но отдельные люди давали совершенно невыполнимые обещания. Они говорили такие вещи, которые подразумевали, что голландцы получат назад свою страну и империю, что индонезийцы станут сами управлять своей страной, а все страны, включая Японию, получат доступ к полезным ископаемым Индонезии. Вполне вероятно, что эти американцы добавляли, что они «надеются», «ожидают» или «думают», что правительство США выполнит их обещания. Однако все эти слова были совершенно неуместны, особенно первые два утверждения. Нью-йоркский банкир Джеймс Варбург написал книгу под названием «Незаключенный договор», в которой указывал, что в течение войны США обещали все и всем (он служил в УВИ и, вероятно, знает, о чем говорит) и для того, чтобы выполнить хотя бы часть этих обещаний, надо проводить мудрую, великодушную и продуманную внешнюю политику. Обещания проигравшей стороны быстро забываются; она может списать их и начать свою внешнюю политику с чистого листа. Но обещания победителя помнят все, и ему надо выполнять их, иначе его сторонники от него отвернутся.

Офицер, занимающийся психологической войной, не может ничего обещать людям на оккупированной территории, партизанам, воюющим на стороне его страны, подпольщикам, а также солдатам противника, если его слова не подкрепляются дословной цитатой из речей главы правительства или министров. Кроме того, обещания одних офицеров могут не совпадать с обещаниями других. (В Китае одни американские офицеры говорили китайским коммунистам, что они – прекрасные люди, и США, несомненно, предоставят им материальную помощь, а также моральную поддержку в их борьбе с Чан Кайши. Одновременно другие офицеры заявляли членам китайского правительства, что США не собираются в ближайшее время признавать это правительство и вообще вмешиваться в китайские дела. Китайцы выслушивали эти противоречивые обещания и не могли решить, кто такие американцы – дураки или лжецы. Похожие вещи происходили и в ходе общения американцев с французами, сербами и поляками.) Офицер, находящийся на фронте, не должен обещать населению свободных выборов и других свобод, защиты трудовых прав и даже снабжения продуктами питания, если тыловые службы не могут подвезти их в самое ближайшее время. А если редактор на радио или люди, пишущие листовки, пообещают нечто такое, что не подкреплено позицией правительства или не оправдано политической ситуацией, то это можно назвать безответственным подходом к своему делу. Если пропагандист допустит какой-нибудь ляп, то его страну назовут страной лжецов.

Другой разновидностью ограничений являются ограничения, возникающие в связи с необходимостью сохранять государственные секреты.

Сам характер психологической войны угрожает сорвать планы тех, кто просто помешан на секретности. Органы безопасности созданы для того, чтобы не допустить врага к полезной информации, а пропаганда, наоборот, предназначена для того, чтобы снабжать врага разными сведениями. Безопасность заботится о том, чтобы противник не узнал точных цифр, пропаганда же должна использовать качественную, свежую и истинную информацию, иначе ей никто не будет верить. Требования секретности предполагают, что армейские и военно-морские новости будут придерживаться до тех пор, пока не будет выяснено, что известно противнику; пропаганда же требует, чтобы новости были сообщены врагу еще до того, как это сделают его собственные средства информации, что поможет вызвать недоверие к ним. Требования безопасности не позволяют допускать к средствам информации сомнительных личностей, тесно связанных с противником; а вот офицеры-пропагандисты ищут людей, которые хорошо знают врага, могут разговаривать с ним сочувственным тоном и вызвать тем самым интерес к своим словам, а также людей, которые хорошо знают культуру вражеской нации.

Очень часто, и это вполне понятно, офицеры, ведущие психологическую войну, переходят дорогу офицерам безопасности. Во время Второй мировой войны остроту этого конфликта удалось снизить путем создания специальной организации, которая занималась цензурой. Управление цензуры Соединенных Штатов под руководством Байрона Прайса проводило спокойную, умеренную и разумную цензуру всех материалов. Сотрудники этого управления верили, что американская публика совсем не глупа, и позволяли ей знакомиться с плохими новостями, за исключением тех случаев, когда в дело вмешивались службы безопасности или Белый дом. О работе этого учреждения рассказано в прекрасной книге Теодора Купа «Оружие молчания». Из этой книги явствует, что цензура существовала для того, чтобы в обществе не возникало панических и других вредных настроений.