Книга для учителя. История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР - Автор Неизвестен Страница 16

В Томске, по примеру Нарыма и Кузбасса, РОВС был вскрыт бригадой УНКВД и местным аппаратом городского отдела, причем здесь «штаб» был создан из нашей агентуры из числа бывших белогвардейских офицеров — Ситникова и других, которым было разъяснено, что от них нужны такие показания для Родины, и они временно арестовываются для камерной разработки тех людей, которые будут арестовываться по этой «организации». Впоследствии все они были расстреляны.

По Бийскому и Алтайскому кустам аппаратом 3-го отдела УНКВД была «успешно» развита операция контрреволюционной повстанческой японской шпионской организации, руководимой бывшим командующим партизанскими силами Алтая Третьяком. Эта операция поглотила всех лидеров партизанского движения в период реакции Колчака в Сибири и очень большое количество красных партизан.

Арестованные контрреволюционные одиночки, разрозненные группы и целые организации, находящиеся в нашей разработке, стали сводиться в целые организации с большими филиалами.

Примерно до конца сентября или начала октября 1937 г. операция носила исключительно характер разгрома всех контрреволюционных кадров и не касалась широких слоев населения. С сентября 1937 г. в массовом количестве стали поступать категорические требования — усилить операции, шифрограммами приказывалось подвергнуть массовым арестам всех перебежчиков, поляков, латышей, иранцев, лиц, прибывших с КВЖД («харбинцев»), и др.

УНКВД стало спускать периферии «контрольные» цифры на аресты, называвшиеся «минимум», так как давать результаты ниже их запрещалось. Например, Томск получал неоднократно такие контрольные цифры на 1 500, 2 000, 3 000 и т. д. «соревнование», кто больше арестует.

В помощь кадровому составу органов для проведения всей этой колоссальной, до сих пор невиданной, операции была привлечена масса работников милиции, средних и старших командиров внутренней и пограничной охраны НКВД, комсомольцев, заведующих специальными секторами различных учреждений, бывших чекистов и т. д.

В конце сентября или начале октября, когда были реализованы все наши учеты, операция с бешеной силой обрушилась на ни в чем не повинных людей, никогда не участвовавших в каких-либо антисоветских и контрразведывательных делах и не скомпрометировавших себя никакими связями.

Для многих из нас смысл дальней операции стал не только непонятен, но и страшен, но остановить ее бешеный шквал только мог ЦК ВКП(б) и Вы.

Желания некоторых чекистов спасти невиновных людей приводили лишь только к их арестам и гибели. Увеличилось число самоубийств среди чекистов.

В Томске в этот период основную работу по камерной обработке вел некий Пушкин […]. «Помощь» Пушкина было колоссальной […]. Делалось это так: руководители следственных групп разбивали арестованных на группы от 5 до 10 человек, причем в своем большинстве эти люди друг друга до ареста не знали, и давали их отдельным следователям, которые, получив от Пушкина заявления о готовности арестованных подписать все то, что им предложит следствие, вызывали их к себе, заполняли анкетные данные протоколов допросов, отбирали списки на знакомых и отправляли обратно для того, чтобы вызвать второй раз и подписать трафаретный протокол о «принадлежности» арестованного к РОВСу или к другой аналогичной организации, причем 5–10 человек, ранее друг друга не знавшие, оказывались по протоколам давно знавшими друг друга и друг друга завербовавшими в ту или иную контрреволюционную организацию, а все или почти все знакомые этих арестованных также оказывались участниками организации.

В Новосибирске наряду с аналогичной обработкой арестованных применялись и другие методы «воздействия». Например, в 3-м отделе УНКВД под руководством его начальника, младшего лейтенанта госбезопасности Иванова, были введены в действие толстые большие старинные альбомы с массивными переплетами, железные линейки и т. д., причем все эти предметы имели названия: «первой степени», «второй степени», «третьей степени». Этими предметами жестоко избивали арестованных. Широко практиковалась «выстойка» арестованных на ногах по нескольку суток, зачастую привязывали их к несгораемым шкафам и дверям, чтобы не падали до тех пор, пока не подпишут протокола и не напишут собственноручного заявления о принадлежности к организации […]. Заставляли подписывать чистые листы бумаги, а затем писались протоколы, подделывались подписи под протоколами и т. д.

Большинство всех арестованных расстреляны.

В погоне за поляками, латышами и другими подпадавшими под массовые аресты национальными меньшинствами применялись различные методы: просматривались списки сотрудников по учреждениям, прописные листы в адресных столах и т. п., причем зачастую арестовывались люди, которые имели несчастье носить польские, литовские и подобные им фамилии, но иногда ничего общего не имевшие с той или иной национальностью. Такие люди по протоколам оказывались участниками монархических повстанческих организаций, правда, из Новосибирска поступило устное распоряжение в таких случаях в повестках для «тройки» не указывать национальность. В прошлом продавец или кустарь превращались в крупных торговцев или владельцев, бухгалтера — в царских чиновников, провокаторов и т. д. […].

Вообще стиль работы части «чекистов» свелся к стремлению «свалить» крупных людей. Фабрикуя показания и принуждая подписывать их арестованных, многие «чекисты» включали в эти показания ответственных партийных и советских работников. Это считалось большой заслугой, и такие люди быстро «росли» и выдвигались на работе.

ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 32. Д. 6329. Л. 12–16.

№ 3

Из совершенно секретного доклада Прокурору СССР М. И. Панкратьеву и Главному военному прокурору РККА Гаврилову о результатах проверки проведения массовых операций в Туркмении

23 сентября 1939 г.

[…] Массовые аресты аппаратом НКВД ТССР начали производиться с августа месяца 1937 г., т. е. с момента введения в действие приказа НКВД СССР № 00447 […]. Когда весьма скудный оперативно-агентурный учет антисоветского элемента был исчерпан, необоснованные аресты начали проводиться в массовом порядке только лишь для выполнения лимитов, установленных Нодевым и Монаковым[23]. При производстве этих арестов не принимались во внимание ни возраст, ни прошлая и ни настоящая деятельность человека. Достаточно было случайно оказаться на рынке и попасть под облаву, для того чтобы быть арестованным и подвергнутым допросу по обвинению в антисоветской деятельности — шпионаже, принадлежности к контрреволюционной организации и т. п.

Следствием по делам бывших сотрудников III отдела НКВД ТССР […] установлено, что для выполнения лимитов работники III отдела неоднократно устраивали облавы на рынках в гг. Ашхабаде, Кызыл-Арвате, Мары и т. д. Во время этих облав арестовывались все, имеющие подозрительную внешность. Документы во время облав у задержанных не проверялись, а после ареста арестованный попадал на «конвейер», подвергался избиению и «давал» показания по заказу следователя […]. Во время так называемых облав в феврале — мае месяце 1938 г. […] было арестовано свыше 1200 человек, в подавляющей массе трудящихся, среди которых были члены партии, депутаты Советов и т. п. […].

В феврале месяце 1938 г., впервые в НКВД ТССР, был введен так называемый «массовый конвейер». Несколько позже, ввиду исключительной эффективности такого способа допроса, «массовый конвейер» был введен и в других отделах наркомата […]. «Массовый конвейер» состоял в том, что в специально отведенное помещение ставились лицом к стене десятки арестованных, которым специально назначенный дежурный по «конвейеру» не давал спать и ложиться до тех пор, пока они не согласятся дать показания, требуемые следователем. «Упорствующие» арестованные на «конвейере» подвергались также избиениям, заковыванию в наручники или связыванию. Установлено весьма большое количество случаев, когда арестованные выдерживались на «конвейере» по 30–40 суток без сна […].