Новая структурная трансформация публичной сферы и делиберативная политика - Юрген Хабермас Страница 17

организаций и затем обрабатывается в СМИ. Субъектам гражданского общества, как правило, нелегко противостоять политическим партиям, экспертам и PR-агентствам, представляющим собой функциональные подсистемы общества. С другой стороны, гражданское общество – это единственный общесоциальный резонатор для тех проблем и тягот, которые в той или иной степени отягощают «потребителей» и вызваны дисфункциями в отдельных подсистемах. В политике, таким образом, коммуникационная сеть гражданского общества функционирует как своего рода система раннего предупреждения, которая вбирает критический опыт из частных сфер жизни, перерабатывает его в протестные голоса и передает в политическую публичную сферу. Поскольку общественные движения, в которых может накапливаться протест, это особый случай, то чем более спонтанно прозвучат из‐за кулис гражданского общества неотрежиссированные голоса на фоне благозвучно сформулированных деклараций других политических акторов, тем больше вероятность того, что они будут услышаны. Нарративы, как и выражаемые в них аффекты и желания, имеют понятное пропозициональное содержание94, а мощная риторика по-прежнему остается одним из наиболее традиционных средств на долгом пути к тому, чтобы проблема привлекла к себе надлежащее внимание СМИ и попала в повестку дня какого-нибудь влиятельного учреждения. Также и эффектные, даже нарушающие правила действия посылают сигналы, которые должны «достучаться» до политической системы.

Некоторые теоретики делиберации подчеркивают, что частные интересы тоже должны быть предметом обсуждения наряду с рассуждениями об общем благе, правда, с оговоркой, что частные интересы законны только в том случае, если они не преступают принципы справедливости. Как вам кажется, заслуживают ли внимания частные интересы настолько, чтобы быть желаемым предметом обсуждения?

Я думаю, это самоочевидно. Даже в моральной дискуссии стороны, вовлеченные в конфликт, исходят из собственных интересов, прежде чем перейти к рассмотрению с точки зрения справедливости того, что в равной степени отвечает интересам всех затронутых сторон. Безусловно, ни одно демократическое государство не может функционировать, если граждане как сограждане и созаконодатели преследуют исключительно собственные интересы. Джон Ролз справедливо связывает «публичное использование разума» со стремлением к политической добродетели95. С другой стороны, вопреки Руссо, следует сказать, что демократическое государство может взимать со своих граждан плату за общее благо только мелкой монетой96.

В какой мере делиберативная демократия интегрирована в современную либеральную политическую культуру? Иными словами, может ли делиберация работать глобально, и если да, то согласны ли вы с тем, что делиберативные стандарты в таком случае тоже требуют культурной адаптации?

В любом случае следует осторожно относиться к ура-идеям беспрепятственного экспорта демократии – мирным ли путем или с помощью военной силы. Либеральная демократия – очень требовательная и хрупкая форма государства, потому что ее можно реализовать только через сознательность граждан. С другой стороны, это не означает, что «Запад», если можно так выразиться, должен отказаться от претензий на универсальность принципов демократического правового государства, которые он выдвигает на международной арене. Речь в полемике идет о разумных принципах, а не о спорных ценностях. Именно риторика о «наших ценностях», которые якобы нужно защищать от ценностей других культур, поляризует международное сообщество. Как философ я придерживаюсь мнения, что у «нас» есть все основания отстаивать в межкультурных дискуссиях общую актуальность прав человека как моральной основы демократического конституционного государства. Но только при условии, что «мы» в таких дискуссиях готовы учиться и участвовать как одна из сторон. Готовность учиться необходима, поскольку жестокая история насилия западного империализма научила нас тому, что мы должны позволить другим культурам просветить нас относительно слепых пятен в нашей интерпретации и применении прав человека не только в прошлом, но и в настоящем. Но даже предполагаемая универсальность принципов, закрепленных в Уставе ООН, не означает, что мы должны объявить крестовый поход ради распространения либеральных демократий. Из соображений, на которые вы уже намекнули в своем вопросе, следует, что патерналистски навязанный демократический порядок не может обеспечить стабильность в долгосрочной перспективе.

С другой стороны, я считаю ошибочным так называемое второе лучшее решение (second best) – «адаптировать» принципы к ценностям и реалиям чужой культуры. Благонамеренный «политический» подход к принципам политической справедливости, рекомендованный, например, Джоном Ролзом в «Праве народов»97, также требует сомнительного патерналистского отношения к другим цивилизациям.

В некоторых социальных и политических ситуациях, например в условиях глубоких религиозных или этнических разногласий либо недоверия участников друг другу, такие идеалы делиберативности, как аргументированная рациональность или уважение, трудно реализовать. Какую роль может сыграть делиберативная теория в таких ситуациях?

Возможно, в первую очередь следует вспомнить о долгосрочной тенденции, обусловленной тем, что в ходе плюрализации наших обществ бремя социальной интеграции смещается с уровня локальных жизненных укладов и национальных культур на уровень государства и политики. Важным основанием для этого является технологически ускоренная мобилизация условий жизни и прежде всего растущая иммиграция представителей иностранных культур. То, что должны разделять все граждане политического сообщества, помимо лингва франка, все больше кристаллизуется вокруг статуса гражданства. По этой причине политическая культура больше не может быть идентичной культуре коренного большинства. Этот процесс дифференциации весьма болезненный даже в таких иммигрантских обществах, как США: он вызывает популистскую реакцию всюду, но главным образом среди социально ущемленных слоев населения.

Особенно тяжелым бременем для общества может стать религиозный раскол, от которого сегодня страдает, например, европейское население из‐за иммиграции из исламских стран. С одной стороны, либеральное государство, гарантирующее свободу вероисповедания, идет навстречу меньшинствам, предоставляя им религиозные и культурные права. С другой стороны, оно не должно идти на сомнительные компромиссы; оно обязано требовать от меньшинств, чтобы они исповедовали свою религию и соблюдали свои культурные обычаи только в рамках универсально значимых основных прав, которые распространяются на всех. Поскольку эти конфликты в лучшем случае можно смягчить правовыми и бюрократическими средствами государства, но разрешить можно только путем длительной аккультурации и социализации, возникает вопрос о посреднической роли делиберативной политики. Несомненно, помогает сочувственное обсуждение в широкой публичной сфере различных интеграционных конфликтов и прежде всего дедраматизация страхов и неуверенности, нагнетаемых популистами. Как вы уже заметили, собственно политический факт делиберативного подхода к этой проблеме едва ли не важнее самой аргументации; именно стиль общения сначала открывает глаза, а затем создает уважение изолированных групп друг к другу— стиль в этом случае и есть аргумент.

В сущности, между коммуникативной формой обсуждения и взаимным уважением участников существует тесная связь. Джон Ролз считает взаимное уважение, которого требует публичное использование разума, политической добродетелью. Это уважение обращено к личности другого, которую следует признать равноправным гражданином; в контексте публичного использования разума уважение распространяется на готовность обосновать свои политические взгляды перед другим, то есть вступить с ним в дискуссию. Разумеется, это лишь необходимое условие для следующего