Владимир Соловьев - Разрыв шаблона Страница 18

Ведь, если говорить серьезно, переломным стал момент, когда на Поклонную гору и в Лужники – не важно, какие методы при этом использовались – вышло больше народу, чем на Болотную и Сахарова. Вдруг стало ясно, что в прямом противостоянии возможность власти рекрутировать активных бойцов гражданского общества выше, чем аналогичная возможность оппозиции. То, чего не смог продемонстрировать Янукович на майдане – потому что, когда он попытался подтянуть людей, которые формально должны были его защищать, их оказалось существенно меньше, чем тех, кто заявился в Киев поддерживать майдан.

Но давайте перейдем к санкциям. Как они влияют на русского человека?

Отвечу сейчас очень банально: на всех по-разному.

Я не думаю, что санкции окажут хоть мало-мальски серьезное влияние на россиянина, живущего в глубинке. Напомню, что количество людей, которые посещают заграничные страны, у нас по-прежнему крайне невелико. Туризм в России совсем не так развит, как хотелось бы думать. А если запретить нашим гражданам пользоваться банковскими счетами за рубежом, большинство скажут: «Вот оно что! В таком случае не могли бы вы для начала такие счета нам открыть?»

Россия в принципе гораздо меньше интегрирована в мировую экономику, чем это себе представляет Запад. Огромное количество людей живут так, что для них, строго говоря, ничего особо не изменится. Например, они могут практически не заметить исчезновения с прилавков каких-то продуктов в связи с ограничением импорта – просто потому, что в силу уровня достатка данные продукты отсутствуют в их ежедневном или даже праздничном рационе. Ну и кроме того, для нас санкции, если угодно, – абсолютно будничный образ жизни. Россияне мыслят совсем другими категориями. Советский Союз 70 лет был под различными санкциями. Мы привыкли, что санкции есть всегда. Если они есть, значит, нас заметили.

Еще несколько лет назад России не существовало на политической карте мира – для Америки, по крайней мере. Российские проблемы были где-то далеко, воспринимались как совершенно незначимые и в принципе никого не волновали. Какая Россия, о чем вы говорите? Давно уже забытая тема. И тут вдруг – Совет Безопасности по поводу России! Российская угроза! Целая НАТО борется с Россией! Санкции вводят против России! Надо же. Значит, мы крутые!

Американцы думают, что они возвращаются к привычному для них режиму «Россия – враг народов». Но ведь и россияне возвращаются к привычному для них режиму! «Весь мир против нас, – говорят они себе, – а почему? Потому что мы лучше, чище. Они нас боятся, а мы великая страна. Кто там говорил, что Россия – всего лишь региональная держава? Обама? Ну чё, мужик, какая региональная держава? Вон у тебя вся НАТО трясется. Вот ты создаешь оборонительные силы. Какая региональная держава, если ты столько раз Совбез собрал? Мы ого-го какие крутые! Вон как вы все вокруг носитесь и не можете ничего. Ха-ха!»

И вот тут надо сказать, что это абсолютно российское «ха-ха». Ну как можно объяснить англичанину или американцу выражение «назло бабушке попу отморожу»? Никак. А для нас это абсолютно понятно. Поэтому мы можем сказать: «Санкции? Ладно. А мы сейчас вам в ответ как захреначим!» И тут же наша интеллигенция начнет выть: «Боже мой, боже мой!»

И я, в общем-то, согласен с интеллигенцией. Действительно, «боже мой». И я хочу, чтобы были нормальные устрицы, а не «белорусские», и мне тоже нравится, когда у людей есть возможность есть дор-блю – хотя я, к своему стыду, не являюсь большим поклонником этого сыра, что, наверное, тут же меня вычеркивает из рядов демократов. Но суть же не в этом. Меня раздражает проявление нашего национального характера.

Почему-то, вместо того чтобы спокойно сказать: «Да, нам сейчас непросто. Но надо потерпеть. Это наш ответ. Это необходимо сделать, потому что мы оказываем ответное воздействие», – мы моментально срываемся в ура-патриотическую риторику: «Да они все плохие, да у них товары ерундовые, наше лучше». Нет, наше не лучше! Наши машины не лучше, наша одежда не лучше. Просто скажите нам прямо: страна вступает в эпизод торговой войны. Это не наша инициатива, нас вынудили. Нет проблем! Мы на это сможем отреагировать. Но давайте сначала подготовимся, давайте просчитаем все варианты!

Важно понимать, что введение любых контрсанкций, которые, безусловно, необходимы, должно последовательно приводить к тому, чтобы здесь, в стране, произошли принципиальные изменения. Которые дадут возможность не затягивать пояса и не отказываться от привычных товаров, а изменить структуру производства, сделать так, чтобы местному производителю было интересно замещать то, что выпадает из импорта. Сделать так, чтобы потребитель не почувствовал принципиального падения уровня жизни.

А главное – нужно отдавать себе отчет, что никто после этого не воскликнет: «Ах, как обидно, сейчас мы побежим снимать санкции». Наоборот – будут новые ответные шаги, торговая война продолжится. И необходимо эти шаги тоже просчитывать. Потому что на уровне вина и сыра санкции не страшны. А когда это перейдет на уровень медицинских товаров? Когда ограничения затронут то, что в нашей стране не производится? Если перестанут идти в Россию поставки того же инсулина – тогда санкции станут страшными? Станем ли мы тогда говорить: «Диабетикам сейчас очень плохо, но в целом ничего особенного не происходит»?

Мы же не привыкли серьезно задумываться над такими вещами. Нам все кажется, что происходящее – такая компьютерная игра. И судя по всему, людям в правительстве, принимающим решения, тоже кажется, что все кругом условность. Можно всего лишь взять и повысить налоги. И заявить, что зато мы поддерживаем нашего, российского производителя. А кто это? Большинство компаний, которые в России занимаются производством, – не российские, а в той или иной степени либо международные, либо завязанные на западный капитал. И им принадлежат права в том числе и на технологии.

К качеству продуктов претензий, может, и меньше. Вот только надо помнить, что в каких-то областях замещение по импорту у нас есть, а в каких-то нет совсем. Мало того, в свое время мы существенно разрушили собственные возможности к импортозамещению.

Говорить «а и не надо нам французского вина, будем завозить чилийское» можно ровно до тех пор, пока на Чили не наехали. Ведь на Израиль американцы наехали в момент. И когда Аргентина попыталась намекнуть, что она хочет в БРИКС, ей устроили дефолт. И хочу напомнить, что в истории Чили уже был Сальвадор Альенде, который попытался наехать на крупнейшие американские корпорации, после чего к власти тут же пришел Пиночет.

Продолжение торговой войны означает, что мир будет сокращаться колоссальным образом. Угроза быть исключенными из ВТО моментально заставит такие страны, как та же Чили, отказаться от поставок в Россию, потому что иначе они потеряют рынки в Америке. Думаете, они будут долго выбирать, какой рынок для них важнее? Достаточно посмотреть, сколько вина в какую из стран поставляется, чтобы стало понятно, как быстро и легко они отвернутся от России. Дураков нет. Все понимают, что означает попытка России найти другие рынки. И поскольку нашу страну сейчас будут долбить в полный рост, очевидно, что все эти лазейки тоже будут перекрываться. Не надо быть наивными.

Значит ли это, что надо сдаться? А это никакой роли не играет. Если даже попробуем сдаться, нас в плен брать не будут. Россия никому не нужна. Как только мы дадим слабину, нас разорвут в клочья до бантустанов, до атомарного состояния, и разрывать будут быстро и уверенно. А слабина дается не на вербальном уровне, а когда экономика проседает, когда она не может сопротивляться.

К чему я это говорю? К тому, что, если мы сейчас начнем проводить четкую и ясную политику на отказ от тех или иных вещей, придется просчитывать и каждый шаг с той стороны, и каждый ответ с нашей. Это значит, что мы не можем дальше позволять такой режим работы правительства, при котором все равно происходит удушение частной инициативы, фактическое уничожение малого и среднего бизнеса, зашкаливающий уровень коррупции, фантастический уровень некомпетентности. Когда мы испытываем принципиальную нехватку внутренних источников финансирования за счет всего лишь того, что безграмотно работаем с нашей банковской сферой и с нашими фондами, в том числе и с Пенсионным, неэффективно инвестируя его средства. Заморозить деньги – значит их потерять.

Так что надо понимать, что наши решения что-то запретить или ограничить – это начало долгой торговой войны, которая будет приобретать все более отвратительные формы. И для того, чтобы страна не скатилась в 1983 год, необходимы принципиальные изменения во внутреннем экономическом устройстве. Если у кого-то есть иллюзии, что у нас все хорошо, – покатайтесь по городам и областям, побеседуйте с предпринимателями. Да они воют в ужасе. Давление со стороны правоохранителей запредельное, со стороны чиновников – запредельное. Попытки участвовать в тех или иных государственных конкурсах сталкиваются с требованиями либо сделать откат, либо взять на субподряд компанию, принадлежащую кому-то из чиновников. То есть, повторю, нам необходимо принципиально менять методы хозяйствования.