Максим Лебский - Курды. Потерянные на Ближнем Востоке Страница 18

Если выразить афоризмом главную слабость турецкой социалистической мысли, то выйдет так: «Слишком много антиимпериализма, слишком мало антикапитализма». Антимпериализм движения Ататюрка был обусловлен желанием стран Антанты расчленить Анатолийскую часть Турции. После завершения национально-освободительной войны Ататюрк сам заявлял: «Все наши стремления направлены на то, чтобы создать в Турции современную, т. е. западную политическую систему»[230]. Абдулла Оджалан замечает: «Ошибочный тезис об антиимпериализме кемализма, о его независимой внешней политике, как мы отметили раньше, опирается на неправильную оценку ситуации того периода. Между тем необходимо знать, что именно Мустафа Кемаль выступал против принципа нейтралитета или антиимпериализма. Мустафа Кемаль всегда был сторонником империализма и размещения иностранного капитала, но с условием, что турецкая буржуазия будет иметь выгоду, в его планы не входило большую часть прибыли отдавать империализму. Он был сторонником таких отношений, при которых обеим сторонам было бы выгодно – это и было критерием отношений турецкой буржуазии с империализмом»[231].

Большинством турецких левых, прежде всего авторами «Yön», не предпринималась попытка проанализировать оригинальность турецкого варианта развития капитализма. Вместо этого происходила механическая подгонка Турции под категорию страна «третьего мира». Доган Авсиоглу писал: «Сегодня, во многих странах, миллиарды людей включаются в борьбу против империализма. «Третий мир» появляется. Место Турции, которая осуществила первую успешную борьбу за независимость против империализма под лидерством Мустафы Кемаля, соответствует рангу стран и народов третьего мира»[232]. Возникла интересная ситуация: турецкие левые пытались привязать социализм к национальной почве, подражая в этом прежде всего китайской модели. Но на деле они совершенно некритически рассматривали исторический путь своей страны, механически перенося формы и цели революционного движения из опыта других стран. И в том трагедия турецкого социализма: попытки выработать национальный путь Турции к социализму были никуда не годной эклектической смесью турецкого национализма и идей марксизма.

В действительности Турция не являлась колониальной страной в классическом смысле этого понятия. После Второй мировой войны происходил бурный скачок экономики Турции. Через открытые двери в турецкую экономику активно вливался западный капитал. При этом, по подсчетам Н. Киреева, доля частного иностранного капитала составляла в общей сумме капиталовложения частного сектора в промышленность и туризм в 1972 г. – 4,3 %, в 1977 г. – 5,1 %[233]. Турция с 50-х годов постепенно начала превращаться в регионального лидера, претендуя на расширение своего политического влияния (Кипр). Империалистическая система состоит не только из двух звеньев: империалистическое государство и зависимая страна. В пирамидальной структуре мирового рынка присутствует важное опосредующее звено – империалисты второго эшелона, по терминологии Элифа Чаглы: «субимпериализм»[234]. Они выступают территорией-посредником в транзите финансового капитала, товаров, сырья, рабочей силы, участвуя тем самым в усилении экономической зависимости периферии[235]. Субимпериализм – это двуединое целое, вбирающее в себя как черты развития центра, так и определенные слабости периферии. Турция как раз и являлась таким государством-посредником. Абдулла Оджалан, проанализировав в своих трудах историю курдов и современное состояние курдского региона в составе Турции, пришел к однозначному выводу: Северный Курдистан – это колония в составе Турции. «Поскольку прислужнический монополистический турецкий капитализм не может конкурировать с империалистическими монополиями в соответствии с этой особенностью, то он для своего распространения избрал Курдистан. В целом ограничиваясь эксплуатацией этой страны, концентрацией здесь капитала и импортированием сюда кризиса, он сумел найти пути выхода для себя»[236].

Начало активного политико-экономического сотрудничества с США для Турции стало временем бурного экономического роста и модернизации промышленной базы государства. Государственный и частный капитал в начале 50-х гг. стал проникать и в отсталые юго-восточные илы страны, вытесняя с рынка мелких курдских ремесленников. Из курдов формировалась резервная армия малоквалифицированной рабочей силы, которая искала работу на западе Турции, экономически более продвинутом. Но из Северного Курдистана выкачивалась не только дешевая рабочая сила, юго-восточные территории рассматривались как выгодное экономическое пространство для извлечения полезных ископаемых и сбыта готовой продукции. В верхах курдского общества происходили также существенные изменения. Абдулла Оджалан развивает интересную мысль в этом вопросе. Правящие верхи Турции не стремились активно внедрять капиталистические отношения в Северный Курдистан в межвоенный период, это было обусловлено боязнью конкуренции со стороны возникшего курдского крупного капитала, что могло послужить источником для сильного национального движения. Самой эффективной стратегией борьбы с курдским национальным движением стало включение в господствующий класс Турции курдской феодально-племенной элиты на правах младшего брата. Политические амбиции курдских верхов были сломлены в ходе 30-х гг., когда восстания курдов на юго-востоке Турции потерпели поражение. Именно в этот период курдские феодалы теряют какую-либо связь с национальным движением своего народа, становясь на службу кемалистскому государству. В послевоенный период курдские аги и крупные помещики расширяли применение наемной рабочей силы в своих хозяйствах, стараясь ускорить процесс капитализации[237]. Важно отметить, что к 60-м гг. 1/3 земель в Восточной Анатолии принадлежала 2,4 % всех семей, 38 % крестьян были безземельными. По отдельным вилайетам процент безземельных крестьян был таковым: Урфа – 53 %, Диярбакыр – 47 %, Сиирт – 42 %[238].

К началу 80-х гг. ситуация радикально не изменилась: 38 % крестьян юго-востока были безземельными, в то время как в руках 5,3 % крупных собственников находилось 42 % земли[239]. Помещикам принадлежали целые деревни, жители которых находились под полной властью феодала. Так, в 60-е годы в уезде Джизре 23 из 27 деревень принадлежали одному семейному клану, в уезде Нусайбин – 56 из 72, в вилайте Диярабакыр – 75 деревень находились во владении отдельных помещиков и 175 – семейных кланов[240]. Курдские помещики стали частью политической элиты Турции, выступая в курдском обществе проводником и защитником интересов центральной турецкой бюрократ-буржуазии. Таким образом, курдский пролетариат фактически возник раньше курдской промышленной буржуазии. Это означало, что в борьбе угнетенных масс Северного Курдистана национальные задачи и классовые совмещались в единое целое. Абдулла Оджалан пишет: «Когда мы рассматриваем систему курдского национального угнетения, условия возникновения курдских трудящихся становятся более понятными. Колониальные цели турецкого капитализма привели к тому, что курдский рабочий класс был создан в качестве противовеса государству, то есть, вместо курдской пролетаризации, направленной против курдской же буржуазии, возникла курдская пролетаризация, направленная против турецкого государства, его структур и буржуазии, стоявшей за ними»[241].

В брошюре о выдающемся революционере Хаки Карере развитие колониализма в Северном Курдистане делится на три этапа. Первый этап связан с восстанием шейха Саида в 1925 г., данное выступление было поводом для военной оккупации курдских земель. Данная фаза заканчивается в 1940 г. через несколько лет после подавления восстания в Дерсиме. Далее следует культурная ассимиляция, выразившаяся в создании для курдских детей школ-интернатов, где им настойчиво вбивали в голову, что они турки. В 60-е гг. наступил период экономической колонизации юго-восточного региона[242]. Абдулла Оджалан справедливо констатирует окончательное установление в турецком Курдистане в 60-е годы колониального капитализма как господствующем в данном регионе типе социально-экономической системы. «Чтобы найти рынок для сбыта своей промышленной продукции и обеспечить ее дешевой рабочей силой, турецкая буржуазия была вынуждена распространить капитализм и на Курдистан. Она легко осуществила это экономическое нашествие на Курдистан, значительно ускорившееся после 1961 г., на основе военного и политического контроля, установленного в 1925–1940 гг. Как только Турция (и, в частности, ее буржуазия) сочла для себя возможным эксплуатировать источники природных богатств Курдистана, и с этой эксплуатацией согласились курдские феодалы, потерявшие политическую силу, колониальный капитализм в Курдистане стал развиваться еще сильнее»[243].