Татьяна Чеснокова - Путин после майдана. Психология осажденной крепости Страница 18

Интеллигенция и революция

(Размышления после Майдана)

Смена власти в Киеве, осуществленная методом прямого действия наиболее активной и недовольной частью общества, в двадцать пятый раз поставила вопрос о будущем российского политического устройства. То, что российское политическое поле не дает пространства реальной оппозиции власти, это факт, отрицать который невозможно. То, что без нормальной, конструктивно работающей оппозиции не получается эффективного управления страной, это тоже факт. Отсюда следует вопрос: как долго может это продолжаться? До полной смены поколений, затронутых советской властью? Или могут быть и какие-то другие варианты? Если да, то как можно произвести смену вех наименее деструктивным путем?

В российском прошлом, общем с Украиной, этот вопрос уже стоял – в очень похожих обстоятельствах.

Удивительное ощущение абсолютной цикличности российской истории рождается при чтении «Воспоминаний» Павла Милюкова – одного из наиболее влиятельных политиков царской России, оппозиционных царскому режиму, лидера партии конституционных демократов, члена Государственной Думы, неоднократного кандидата, порой даже в роли премьера, в правительство общественного доверия, которое пытались создать и Столыпин, и Витте, наконец, одного из ключевых министров Временного правительства… Многие в России считали, что именно неспособность Милюкова и его ближайших соратников, организовавших партию конституционных демократов (кадетов), пойти на компромисс с царским правительством и попробовать преобразовать самодержавие мирным путем, подтолкнула нестабильность и привела в результате к революции и тотальному хаосу. Милюков в своих записках с жаром опровергает эту точку зрения, доказывая, что Витте и Столыпин сами виноваты, однако, даже читая самого Милюкова, невозможно не поставить под сомнение его видение.

Насколько все же продвинулись пресловутые политические технологии за это время! Формирование Думы – представительного органа власти, которого так долго добивалась российская дореволюционная общественность, проходило по законам, принятым самодержавием. Тем не менее в Думе раз за разом собиралось оппозиционное большинство, и создать «процарское» большинство и тем самым превратить Думу в фиговый листок, прикрывающий самодержавие, властям никак не удавалось. Выборы проходили честно, и сделать с этим царский режим ничего не мог!

Властям приходилось разгонять очередную непокорную Думу, менять избирательный закон и… убеждаться, что опять ничего не вышло! Государственная Дума начала двадцатого века определенно была куда самостоятельнее и представительнее нашего нынешнего аналогичного органа. Дума раз за разом отказывалась действовать в определенных ей самодержавием рамках и требовала принятия конституции, защищавшей права всех граждан и ограничивавшей чиновничий произвол. Представить нынешнюю нашу Думу всерьез оппонирующей правительству совершенно невозможно. И вряд ли кому придет в голову назвать это прогрессом.

Политические реалии за сто лет, конечно, изменились, но, если абстрагироваться от оригинальных названий и рассмотреть ситуацию в общем, то мы увидим удивительное сходство между «тогда» и «сейчас»… Авторитарная власть, опирающаяся на человека, убежденного, что он осуществляет не что-нибудь, а божий промысел. Либеральная оппозиция, ненавидящая российскую власть и «российскую специфику» в целом, повернутая в сторону более причесанного и культурного Запада. Революционная или, если угодно, экстремистская оппозиция, делающая ставку на силовые действия и нелегальные методы борьбы. Наконец, правые экстремисты, подкармливаемые правительством в надежде, что они остановят левых экстремистов. Среди последних некоторые фигуры до удивления сходны с одним высокоактивным депутатом наших дней…

Остался неизменным (увы, увы) и тон абсолютной нетерпимости всех по отношению ко всем. Это не сограждане с другой точкой зрения, а мерзавцы, враги, в лучшем случае – идиоты… Казалось бы, уже сто лет прошло. Культурология и этнология продвинулись вперед. Мы уже знаем, что есть страны, в которых отношения в разных сферах жизни отграничены друг от друга: в рамках этих культур можно спорить до хрипоты о судьбах страны на телешоу, а потом мирно пойти играть в боулинг и пропустить по кружке пива. Есть и другие страны, среди которых и Россия, для которых характерна диффузная культура отношений, когда отношения из одной сферы (скажем, идеологически-политической) легко перекочевывают в частную, и человек, с которым вы по-разному смотрите на будущее страны, превращается в тотального врага и как сосед по гаражу, и как партнер по пиву. Все это знаем, понимаем, что лучше для общества, а воз и ныне там.

Такую особенность национального менталитета определенно лучше изжить – целее будем. Человек может видеть или чувствовать ситуацию по-другому и не быть козлом и хамелеоном. И это может быть его собственное мнение, не проплаченное ни Кремлем, ни Госдепом. Тот или иной взгляд складывается на основе личной истории, в том числе истории семьи, опыта встреч с разными людьми, и, зачастую, запомнившийся с детства очень неприятный сосед-приватизатор или, напротив, оголтелый коммунист определяет наш взгляд на политические течения иррациональным образом.

Есть в воспоминаниях Милюкова и неожиданное: в частности, с изумлением обнаруживаешь, что оголтелый терроризм был самым что ни есть обыденном делом в царской России начала века. Министров внутренних дел социалисты-революционеры убивали одного за другим. Просвещенное общество радовалось– одним реакционером меньше! Вот, например, как интеллигентный и образованный конституционалист Милюков описывает новость об убийстве министра внутренних дел Плеве: «… Плеве взорван бомбой по дороге к царю с очередным докладом… И эта „крепость“ взята.» И далее – «Радость по поводу его убийства была всеобщей». Другой конституционалист Струве писал в газете в связи с этим: «С первых же шагов преемника убитого Сипягина (предыдущего убитого министра. – Т. Ч.), назначенного на его место два года тому назад, вероятность убийства Плеве была так велика, что люди, понимающие политическое положение и политическую атмосферу России, говорили: «Жизнь министра внутренних дел застрахована лишь в меру технических трудностей его умерщвления»». Нелегко, надо думать, работалось царским министрам в такой обстановке. И наиболее здравомыслящие царские министры пытались найти выход из положения, войдя в коалицию с умеренной оппозицией. То есть – конституционными демократами, партией, наиболее широко представленной в Первой Государственной Думе.

Ключевым вопросом предреволюционной России было формирование правительства, представляющего общественное мнение, оформленное через думское большинство. Такое правительство должно было заменить прежнее, назначаемое царем, и постепенно, шаг за шагом, перетащить центр принятия решений от царского двора в кабинет министров, подотчетных Думе, то есть общественному мнению.

Увы, сам Николай Второй не был человеком, понимавшим реальный расклад сил и способным к осознанным переменам. Однако премьеры его правительства, такие неординарные, сильные личности, как Витте и Столыпин, а также близкий к царю петербургский градоначальник Тре-пов, раз за разом пытались войти в переговоры с лидерами общественности, чтобы создать-таки правительство общественного доверия.

Сколько было списков! Сколько потенциальных министров! Сколько обсуждений! Входе этих переговоров, по сути, решалось, будет ли в России осуществляться планомерная политическая модернизация и демократизация или дело будет неуклонно катиться к бунту, революции и новому авторитарному режиму.

Очень поучительно читать описание этих переговоров и понимать, во что порой упирались разногласия сторон.

Вот, например, один из уважаемых, более чем умеренных общественных деятелей, сначала октябрист, а позже мирнообновленец Шипов, которому Столыпиным и Николаем вторым предложено сформировать правительство общественного доверия, пытается заручиться поддержкой влиятельного конституционного демократа Муромцева – председателя Первой Государственной Думы и слышит в ответ: «По мнению С. А. (Муромцева. – Т. Ч.) ввиду господствующего в стране возбужденного настроения в широких кругах населения и воспитанного в обществе политикой правительства вообще отрицательного отношения к государственной власти никакой состав вновь образованного министерства при переживаемых условиях не может рассчитывать в ближайшем времени на спокойную и продуктивную государственную деятельность и не сможет сохранить свое положение более или менее продолжительное время. Неизбежны революционные вспышки, против которых правительство будет поставлено в необходимость принимать строгие репрессивные меры, и это вызовет, несомненно, недовольство в общественных кругах и лишит власть необходимой ей поддержки со стороны общества»