Юрий Пивоваров - Русская политика в ее историческом и культурном отношениях Страница 19

Сразу же подчеркну: далее В.О. Ключевский говорит, что такую конфигурацию русская власть имела лишь во времена Смуты и на выходе из нее. То есть это явление не всегдашнее. — Однако позволю себе в данном случае не согласиться с любимым историком. Ведь Смута у нас явление нередкое и схожие комбинации также складываются нередко. К примеру, сегодня мы имеем покров политической фикции всенародного избрания, власть связана негласным договором с «высшим правительственным классом». Разве это не так? И разве нынешнюю власть нельзя определить как избирательно-наследственную по происхождению и ограниченно-самодержавную по составу?

Или коммунистическая власть. Она действовала под покровом политической фикции наследственного преемства, так сказать, по линии КПСС (идеология, организация, традиция etc.), т. е. тоже «по родству». Была связана негласным договором с высшим правительственным классом, который правил через ЦК. Публично коммунистическая власть являлась общенародной, скорее, в титулярном, чем юридическом смысле, который также не мешал генсекам! В общем и она по происхождению была наследственно-избирательной, а по составу — ограниченно-самодержавной. Таковой же была и русская власть после смерти Петра I и до воцарения Павла I. Практически весь осьмнадцатый век. Замечу лишь: здесь роль выборных органов играли дворцовые гвардейские перевороты. Избирательный корпус держал тогда в своих руках шпагу. — Только в XIX столетии конструкция власти была иной. Но это столетие, как мы знаем, во всех отношениях отличается от предшествовавших и последовавших.

Нам же следует запомнить: конструкция, происхождение, состав русской власти очень непросты и устойчивы.

Теперь об идейной и идеологической гибкости Русской Власти. Подчеркну: она невероятна, беспрецедентна. — К примеру: на рубеже XVII–XVIII столетий Петр Великий производит глубочайшую социальную, культурную, военно-организационную и пр. революцию. В этом «пр.» в первую очередь и, может быть вообще в первую очередь, — революция во Власти. Им создаются новая форма и новый тип русской власти — секуляризированные и на манер европейского абсолютизма. — Да, но за несколько десятилетий до этого «судьбоносного» поворота-переворота Русская Власть пережила почти столь же головоломный вираж.

Алексей Михайлович, отец академика и плотника, мореплавателя и героя, затеял такую перестройку всего и вся, что стоит лишь удивляться, сколь мало мы говорим об этом, совершенно не уделяем должного внимания. Вот что пишет один из образованнейших и умнейших современных русских людей: «Алексей Михайлович … (…именно царю…, а не патриарху Никону принадлежит основная роль в культурных реформах этого периода) … осознает себя царем всего православного мира, естественно ориентируясь при этом на византийский образец. Такой взгляд может рассматриваться как развитие идеи Москвы — Третьего Рима. Если, однако, ранее эта идея связывалась с культурным изоляционизмом, то теперь она связывается с универсализмом, т. е. предполагается единая культурная норма для всего православного мира» (Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI–XVIII). Miinchen, 1987).

Иными словами, при Алексее Михайловиче Россия впервые примеривается к роли авангарда всего прогресс … нет, пока еще только всего православного человечества. И это, конечно, крутая перемена. Автор уточняет «Это изменение предполагает изменение отношения к грекам. После Флорентийской унии греки стали рассматриваться как повредившиеся в вере, от них надо было отмежеваться. С этим связано установление автокефалии русской церкви. Процесс церковного обособления был завершен учреждением патриаршества в России (1589 г.). С учреждением патриаршества Московское царство получило ту же структуру, что и Византийская империя. — Византийская империя как бы целиком переместилась в границы Московской Руси. Эта концепция подчеркивала религиозную и политическую самодостаточность Московской Руси и вела к культурному изоляционизму».

Но вот жизнь становится «лучше и веселее». Страна крепнет и, соответственно, набухают ее амбиции. «Со стабилизацией русской государственной власти в середине XVII века политические концепции меняются. Политическая программа царя Алексея Михайловича предполагала создание православной империи, выходящей за рамки Московской Руси. Соответственно, православный мир не замыкался для него в Московском царстве, но … приобретал масштабы Византийской империи … Ориентация Алексея Михайловича на византийского василевса проявляется в целом ряде аспектов … Алексей Михайлович выписывает из Константинополя яблоко и диадему, сделанные "против образца благочестивого греческого царя Константина". При Алексее Михайловиче царя начинают титуловать святым, как это было принято в Византии. До этого так могли называть русского царя или великого князя только греческие иерархи, но не сами русские. Византинизация царской власти обусловливает и изменение чина венчания на царство, который приближался к византийскому. Со времен Федора Алексеевича (1676 г.) царь при венчании причащается в алтаре по священническому чину, как это делали византийские императоры. Как подражание византийским императорам может быть рассмотрено и издание Уложения (1649 г.), т. е. официальное введение нового свода законов…».

При всем этом, подчеркивает знаменитый исследователь, «византинизация царской власти при Алексее Михайловиче обусловливает византинизацию всей русской жизни. Москва должна стать не только политическим, но и культурным центром всего православного мира». — Таким образом, перед энергичнейшей европезиацией мы пережили не менее энергичную византинизацию. Которая растянулась аж на два царствования — Алексея и Федора, что составляет примерно тридцать пять лет. А параллельно, напомню, шла полонизация русских верхов. Это какой-то уже третий путь…

Исторически все эти влияния, деяния, события размещаются очень плотно, примыкая друг к другу, наползают друг на друга, входят во враждебные отношения, взаимоотрицают и диффузируют одновременно. В результате складывается невероятно разнородная, разноцветная мозаика, смешение всего и вся. Как архитектура русских городов или дачных поселков. Это безвкусное и хаотическое нагромождение разных стилей, задумок, утопий. Однако: мы вдруг обнаруживаем в этом что-то поразительно близкое нашему сердцу, душе, уму даже. И говорим: «как это по-русски».

Такова и наша Власть (и Русская Система в целом). Ведь логично было бы усатому великану с дергающейся щекой и бритым подбородком, поклоннику голландско-прусско-протестантской абендландии отправить все эти византийско-подобные заморочки и «пережитки» куда подальше. А он … сохранил. И папино с братовым наследие вплел в собственную перестройку. Точнее, так оставил то, что реально работает на Власть. Кстати, и тему лидерства России в православном мире включил в свой концерт. Ненужное же положил в сундук для лучших времен. И они настали: пра-пра-пра-правнук (Александр III) и пра-пра-пра-пра-правнук (Николай II) облачились в эти наряды и воспользовались культурно-идеологической подпиткой из этого византийско-русского плюсквамперфектума.

А и наши времена демонстрируют схожее, типологически близкое поведение власти. В XVI–XVII столетиях ее «маршрут» был таков: сначала «мы» — Москва — Третий Рим, но это означает, с одной стороны, новое и очень высокое самоопределение власти, т. е. фактическое укрепление, а с другой — фактический культурно-исторический изоляционизм. Далее: описанная Б.А. Успенским «вйзантинизация» — и укрепление власти, и выход из изоляции в качестве лидера православного мира. Параллельная полонизация, которая в тенденции вела к ослаблению власти, смягчению нравов и плюрализации социума. И в финале — варварская европеизация с североевропейским акцентом.

В XX столетии Русская Власть прошла де-факто по тому же маршруту. Сначала «мы» — первые строители земного рая и носители единственно-научно-верного мировоззрения. Это обрекло на сталинский культурно-исторический изоляционизм. Затем «мы» при Хрущеве-Брежневе лидеры социалистического лагеря. Параллельное заимствование польско-венгерского опыта в тенденции имело те же последствия, что полонизация за три столетия до того. В финале — варварская вестернизация с провинциально-американским акцентом.

Но Русской Власти и это оказалось к лицу, в жилу, в струю. И когда ей надо, она и сталинский френчик набросит, и в пузатобрежневский костюм залезет, и «без галстуков» пройдется. Главное, что из всех этих катавасий Власть снова выходит молодой, энергичной, не оставляющей никаких сомнений в своей витальности. Как говаривал Александр Галич: «если начал делать, делай так, чтобы уж не встал». Русская Власть по-прежнему «делать» может. И по-прежнему у нее широкий набор культурно-идеологических технологий и возможностей для царствования на славу нам и страх врагам. И она может с гордостью повторять вещие слова министра внутренних дел А.А. Макарова: «Так было и так будет» (в IV Думе по поводу Ленского расстрела; самого Александра Александровича в 1919 году расстреляют чекисты).