Константин Базили - Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях Страница 19

Сыновья Дахира спаслись у мутуалиев. Хасан-паша объявил им прощение и зазвал к себе с обещанием поставить их на место отца. Они явились, за исключением храброго Али, который не доверял туркам. Но когда паша с суровым видом стал укорять их в возмутительстве, младший из них, Саид, не утерпел, чтобы не высказать своих жалоб на вероломство пашей. Он тотчас был предан казни; другие отправлены в Константинополь и назначены впоследствии пашами: один — в Джидде, другой — в Морее.

Из всех детей Дахира в Сирии остался один Али, и [он] еще несколько лет не терял надежды возвратить своему дому и племени прежний блеск. Его воинственный вид, рыцарский благородный нрав, испытанная храбрость и отменное красноречие, которое так высоко ценится во всех арабских племенах, доставили ему много союзников в Палестине и в стране заиорданской. Между тем угнетения Джаззаровы, о коих будем далее говорить, заставляли поселян вздыхать о старом шейхе и оказывать сочувствие к судьбам Али, который деятельно продолжал войну, хотя и потерял в ней двух сыновей своих. Али предлагал ливанскому эмиру возобновить старые договоры, соединиться и изгнать Джаззара. Но эмир Юсеф был занят в это время междоусобной войной с братьями. То же происходило и между Шихабами антиливанскими. Шейх Али, оставшись один, без союзников, взбунтовал горцев набулусских. Паша Акки согласился с дамасским, чтобы его погубить изменой. Один из офицеров паши затеял ссору со своими товарищами, нашумел, отстреливался целый день и, принужденный спасаться бегством от гнева своего господина, искал покровительства в горах у сына Дахира вместе со своей свитой. Все это была комедия; шейх, не подозревая ничего, принял у себя гостей, которые, улучив время, напали по условленному знаку на доверчивого шейха, умертвили его и успели спастись бегством.

Со смертью Али сходит с политического поприща в Сирии род Абу Зейданов, которые после Маанов были представителями и поборниками арабской народности. С этого времени народность арабская укрылась за Иордан, в пустыню, между бедуинами, которые до наших дней, храня предания о свободе, завещанной племени Исмаила, сына рабы, чуждаются турецкого владычества. С этого времени, несмотря на всеобщее расслабление Османской империи, турецкое владычество более упрочилось в Сирии. Ежечасные борьбы и кровопролития, коими еще наполнены сирийские хроники, можно почесть более личным делом пашей с племенами и естественным последствием феодального образования горских племен, чем вспышками арабского элемента противу насилия османского. Внимательное изучение происшествий, ознаменовавших Сирию с этой эпохи и до наших дней, послужит ответом на все суетные теории о небывалом и несбыточном возрождении арабского племени Мухаммедом Али египетским или его родом и о возможности основать Арабское государство из Сирии и Египта.

Правда, масса народа в этих двух областях сохраняет свои предания, и нравы, и язык, и почти все свои народные стихии; а это тем более вводит в заблуждение путешественника, что турки в самом деле живут гостями здесь и сами чуждаются связей с туземцами. Но не менее того мы должны заметить, что в арабских племенах, как и во всех племенах Азии, масса народа чужда политической жизни, коей сила сосредоточена исключительно в дворянстве. В этом отношении мы видим, что в Египте давно уже не существует и тени арабского дворянства, ибо нельзя назвать дворянством шейхов, коптеющих над толкованием Корана в мечетях Каира. Мухаммед Али успел заменить иноземных беспотомственных мамлюков своим родом и своими любимцами; а арабам строжайше закрыто всякое гражданское и военное поприще. Сирия сохранила своих шейхов и эмиров, но их безнравственность, неспособность и несчастия сделали это феодальное дворянство только язвой для народа или орудием в руках самых бесчеловечных пашей.

Гениальные усилия Фахр эд-Дина и смелые помыслы Дахира — эти два метеора в судьбах Сирии — повели только к какой-то политической реакции. После каждого из этих двух представителей арабской народности влияние турецкое более и более усиливалось, и при всем неистовстве, при безумии, можно сказать, пашей Порта упрочивала свое влияние морально и материально, так что в наше время, вслед за египетским владычеством, послужившим для воспитания сирийских племен и для приуготовления их к новым формам турецкого правления, Порта удобнее могла ввести в Сирию систему централизации, чем в другие области, где преобладает элемент османский.

Глава 3

Джаззар-паша, его козни, его войска. — Междоусобия эмира Юсефа с братьями. — Братоубийства. — Поход Джаззара на мутуалиев. — Судьбы сего племени. — Любовные интриги в гареме Джаззара и бунты мамлюков. — Отречение эмира ливанского. — Избрание эмира Бешира. — Подать с Ливана. — Восстание горцев. — Казнь эмира Юсефа. — Бегство Бешира. — Месть Джаззара. — Абу Накиды. — Утверждение власти эмира. — Поход французов. — Манифест султанский. — Чувства народные. — Взятие Яффы французами. — Осада Акки. — Мутуалии в лагере Бонапарта. — Расположение умов на Ливане. — Принужденное бездействие горцев. — Фаворская битва. — Впечатление, произведенное походом французов. — Несбыточные замыслы, приписанные Бонапарту. — Контраст Египта с Сирией

Возвратимся к нашему рассказу, которого героем становится надолго знакомый уже читателю Джаззар. По взятии Бейрута русскими он сдался Дахиру и оставался в Акке на праве гостеприимства. Мучимый жаждой власти и приключений, он вскоре затем бежал в Константинополь. Там, неизвестно какими путями, достиг звания паши в Карахисаре. Оттуда, при известии об успехе экспедиции капудан-паши противу Дахира, Порта поспешила назначить Джаззара пашой Сайды[137] и вверить его управлению Ливан, мутуалиев и всю страну, бывшую во власти шейха.

Появление Джаззара навело страх на эмира ливанского. Правда, Джаззар был ему обязан жизнью, был им облагодетельствован, но в турках долг признательности служит только к усилению итога тайной мести. Эмир Юсеф предстал с дарами к капудан-паше, похвалился своей долгой борьбой с наказанным бунтовщиком Дахиром, умолчал о своем союзе с ним, успел войти в милость к паше и даже получить обещание покровительства его противу чаемых гонений от Джаззара. Капудан-паша по приглашению эмира был у него в горах в Дейр эль-Камаре. Эмиры ливанские всегда любят щеголять пред столичными гостями теми горными тропинками, по коим путешественник со страхом пробирается в их селения, будто в орлиные гнезда. Во всяком другом народе такие дороги послужили бы вернейшим оплотом противу внешнего врага. Но турки давно уже постигли, что ливанские скалы и ущелья всегда доступны их войску благодаря семейным враждам эмиров. Моряк Хасан-паша возымел, впрочем, весьма выгодное мнение о могуществе эмира, оказал ему много почестей и в награду усердия его к Порте пожаловал на несколько лет льготу от податей.

Крепостная стена Акки. Гравюра В. Г. Бартлетта, 1820-е гг.

По отплытии флота Джаззар-паша, который недаром гостил у эмира и хорошо проведал все козни ливанские, послал требовать податей и сверх того приличного подарка себе. В то же время он изгнал Шихабов из Бейрута и конфисковал их дома и все их имущество в этой древней столице Фахрэддинов[138], которая с того времени состоит и поныне в непосредственном управлении пашей. Ни льготы, дарованные капудан-пашой, ни повторительные его предписания Джаззару в пользу эмира не спасли горцев от непомерных налогов. Эмир, принужденный отплачиваться Джаззару, чтобы приобрести его благосклонность, насильственно взимал с народа огромные суммы. Народ роптал на своего эмира, а соперники были готовы воспользоваться первым случаем, чтобы его свергнуть. Таким образом Джаззар достиг двоякой цели: обирал горцев и порождал между ними вражду и козни, которые служили вернейшей порукой и усиления власти паши на Ливане, и умножения налогов.

Джаззар, не полагаясь на арабов, занял свой пашалык с ополчением из бродяг и головорезов, каких только мог набрать со всех концов Турции. Босняки, албанцы, магрибины и вольные привилегированные ватаги делиев[139] притекли отовсюду под его знамена и вели жизнь разгульную. К этим ватагам, которые так живо напоминают доселе на Востоке пестрые войска Валленштейнова лагеря, присоединились впоследствии остатки левендиев[140], этой буйной флотской милиции, которой уничтожение султаном Абдул Хамидом было в [XVIII] веке предисловием великого преобразования, совершенного в наши дни сыном его Махмудом.

Городу Сайде, который искони был столицей пашалыка, Джаззар предпочел Акку, потому что местоположение Акки на мысе, между морем и пространными гладкими полями, представляло большие удобства для укреплений. Таким образом, крепость, заложенная последним поборником арабской народности в Сирии, обратилась в гнездо, из коего самый свирепый из турецких пашей держал эту страну в своих когтях и с лишком тридцать лет беспощадно терзал свою добычу.