Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №8 от 21.02.2012 Страница 19

Хочу передать вам рассказ фронтовика, моего отца, о Красной Армии. Передаю от первого лица: «Летом 1944 года стоял наш воинский эшелон на железнодорожной станции. На параллельных путях стоял такой же эшелон, забитый под «завязку». Стояли долго. Как обычно в таких случаях снуем туда-сюда (за кипятком и т.д.). Где-то гармошки играют, пляшут. Переговариваемся, перекрикиваемся с эшелона на эшелон. Ищем земляков. Может, кому повезет знакомого, а то и родственника встретить. И, конечно, шутки. Псковские – скобари, тверские – козлы, ярославские – водохлебы, вятские – ребята хватские.

И кто-то предложил: «А давайте драться эшелон на эшелон». Ну кто же от драки откажется? Драка – дело святое. Парламентеры с белым платком прошли вдоль эшелонов, объяснили условия боя нам, командирам (я был сержант, помкомвзвода). Мы довели до бойцов. Условия такие. Биться только в поединке, т.е один на один. Товарищу помогать нельзя. Драться только голыми руками, никаких металлических предметов, например, котелков, с собой не брать. Если встал на одно колено, значит – пощада, не добивать. И главное, всем снять ремни. Ремень – главный атрибут военной формы. Сняв ремни, мы на время драки снимали с себя обязанности подчиняться воинскому уставу.

Парень с белым платком забрался на крышу вагона. Все смотрим на него. Взмах. Пошли, славяне! И сошлись в кулачном бою два эшелона. Сразу же всё перемешалось. Определить кто из какого эшелона уже невозможно. Все одеты и подстрижены одинаково. Я был по сравнению со многими в более выгодном положение. Призывали-то восемнадцатилетних, а мне уже 23 года. В деревне дрался. В лагере приходилось жестоко драться (я призывался в 1942 году из лагеря). А до этого 1,5 года был инструктором в снайперской школе. Сам готовил курсантов. Перекладина, брусья, гири – там обычное дело. Так что физически был крепким. Поэтому высматривал бойцов по себе. Двоих мне удалось сбить с ног. Но потом попался, наверное, какой-то спортсмен-боксер. По-видимому, он тоже меня высмотрел. Такого удара ни до того, ни потом не встречал. Врезал мне так, что у меня земля с небом местами поменялись. Кровь из носа пошла. Я думал, мне нос сломал. Я встал на колени над лужей, замываясь. Рядом другие замываются. А вокруг бегают, бьются. Паровозные гудки. Разбежались по вагонам. На земле валяются пилотки и обрывки гимнастерок. Кричим, нам кричат: «Ребята! На фронте встретимся, додеремся». А где же мы встретимся? Эшелоны расходятся под углом. Они на северо-запад, а мы на юго-запад. В вагоне не было ни одного не разбитого лица. Старшина ходит, раздает гимнастерки, пилотки. Ворчит: «На вас не напастись». А у самого лицо разбито.

- Старшина! А тебе где морду расквасили? По пьяному делу, что ли?

- А я как все. Вы пошли, и я пошел.

Смеемся. Разговаривают двое:

- Ты же меня бил!

- А я думал ты из того эшелона.

Хохочем:

- Боец, ты на фронте не перепутай, кого бить будешь.

И тут один парень запел: «Расцветали яблони и груши...». И все подхватили. Мы обнялись и пели «Катюшу». Такую Красную Армию победить было уже невозможно».

Ю.И. ГОЛУНОВ

СОМНИТЕЛЬНАЯ КНИГА

Случайно прочитал книгу А.З. Лебединцева “Отцы-командиры” о его личном видении отдельных этапов войны 1941-45 гг. и Ваши, товарищ Мухин, комментарии к его размышлениям и выводам. Мне близка эта тема, т.к. мой отец - Н.Ф. Любезный, Герой Советского Союза, артиллерист, прошагал со своей батареей от московских Химок до рейхстага, участвуя во всех важнейших боевых операциях 1-го и 2-го Белорусского фронтов. Он написал свои воспоминания, но не для широкой печати, а для нас, его сыновей. Мой младший брат уволился из армии 4 года назад в звании подполковника с должности командира мотострелкового батальона, а племянник-капитан служит и сейчас. Как и Вы, я не служил в армии, но закончил Брянский институт транспортного машиностроения в 1960 г. по специальности инженер-механик литейного производства, а на военной кафедре института – инженер технических частей БТВ. Почти 40 лет проработал на крупнейшем центролите СССР - Бежицком сталелитейном заводе в Брянске. Начав мастером в сталелитейном цехе, на пенсию ушел с должности главного инженера завода, пройдя все ступени инженерных служб. Мне повезло, что весь период моей производственной службы совпал с периодом большой реконструкции завода, направленной на обеспечение отрасли вагоностроения, повезло и в том, что встретил прекрасных воспитателей-литейщиков высшего класса на заводе, умных министров и начальников главка.

Возможно, такое совпадение с Вашей деятельностью, Юрий Игнатьевич, и мне дает право высказать свое мнение о воспоминаниях А.З. Лебединцева. Ведь кроме сказанного, я еще пережил и оккупацию, а с марта 1946 года по 1954 год был все время с отцом во всех частях и довольно хорошо знал армейские взаимоотношения, в том числе и тех, кто в 1946 году еще не успел демобилизоваться.

Читая воспоминания Лебединцева, я все время ощущал какие-то противоречия между тем, что прочитал у него, и что знал от отца, слышал от его однополчан, видел сам. Ваши комментарии кое-что разъясняли, но не кардинально. Уж очень навязчиво бывший помощник начальника штаба подчеркивает свою “фронтовую принадлежность” и обиды, что его обделяли наградами и званиями. Я таких не встречал. Наверное, Лебединцеву здорово не повезло с 380 СД, где почти все оказались трусами и карьеристами, а командир дивизии был расстрелян за то, что способствовал уничтожению своей дивизии.

Здесь мне вспомнился один эпизод встречи ветеранов 5-й артдивизии в п. Поныри, где в июле 1943 г. она отбивали атаки “тигров”. Тогда, в 1973 году, приехало более тысячи ветеранов разных частей, воевавших под Понырями. Поселок маленький, и мы все ночевали в спортзале и классах школы, а вечером отмечали встречу в единственном местном ресторане. На встречу приехало человек 15-20 батарейцев отца из Южно-Уральска, Уфы и других мест. И вот тогда я услышал определение фронтовика от самих фронтовиков. С нами приехал бывший замполит дивизиона майор Гуревич, награжденный боевыми орденами. В тот вечер мы с отцом несколько замешкались и в зал ресторана вошли, когда там “яблоку негде было упасть”. Из-за сдвинутых столиков нас позвали батарейцы (старший по званию был там ст.сержант Даньшин, потерявший ногу в Белоруссии). Мы сели на сохраненные ими свободные места, и тут я увидел Гуревича, который искал, где расположиться. Естественно, я встал, чтобы уступить ему место. И тогда Даньшин резко усадил меня на место, а мне разъяснил, что за этим столиком только фронтовики. Я возмутился и ответил, что Гуревич тоже боевой офицер, на что Даньшин при полной поддержке товарищей ответил примерно так: “Так ведь штабисты и замполиты на огневых были не часто, а в основном за 1,5-2 км от передовой щупали санитарок!” Это несколько грубовато и прямолинейно было сказано, но такое право они, пропахавшие все 4 года войны, получили там, на огневых, в боевых порядках пехоты, которую они поддерживали огнем своих гаубиц. Однако эта фронтовая условность вовсе не говорит о том, что все кадровые офицеры были бездарями и карьеристами. Я знаю, что однополчане так и не простили трусость одного из офицеров, по вине которого погибла батарея уже за Севском. Конечно, война это не киношные кадры, это кровь, грязь, боль. И Вы, Юрий Игнатьевич, хорошо знаете, что и на производстве были и беззаветные труженники, были и трусоватые карьеристы. Во всяком случае, мне такие встречались. На фронте это оборачивалось кровью и не только из-за просчетов командиров, но и из-за разгильдяйства солдат. В Белоруссии заснувший часовой был убит немецкой разведгруппой, но погибло полбатареи солдат. И все-таки подонков было несоизмеримо меньше. Потому и победили, потому и строили заводы и фабрики.

Чтобы было более понятно мое отношение к этим воспоминаниям Лебединцева, я коротко расскажу о своем отце, его боевых товарищах, о том, что видел сам по другую линию фронта.

В июне 1940 года отец, директор сельской школы, добровольно ушел в армию. В январе 41-го как наиболее грамотного солдата его направили в Сталинградское военно-политическое училище. Началась война, и через 7 месяцев весь выпуск младших политруков был направлен под Москву. Отец попал в 523-й пушечный полк, который формировался в Рязани. И здесь, как он пишет, встретил прекрасных товарищей, уже “понюхавших пороха” окруженцев и бойцов из госпиталей. Особенно тепло он отзывается о кадровом офицере капитане Травкине, командире полка, который не только приложил все свои знания и опыт при подготовке полка, но и потом в боевой обстановке обучал всем военным премудростям и важнейшей задаче командиров - сохранить личный состав и материальную часть. Несколько позже, в период относительного затишья под Сухиничами в 1942 году, он обязал всех офицеров, включая и политработников, освоить все артиллерийские специальности - от производства расчетов по ведению огня до практической стрельбы из пушек, что, видимо, и способствовало тому, что отец решил стать артиллеристом.