Рауль Ванейгем - Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни) Страница 2

Слишком многими трупами усеяны дорожки индивидуализма и коллективизма. По двум явно противоположным причинам бесновался один и тот же бандитизм, одно и то же угнетение отчуждённого человека. Рука, что задушила Лотреамона, вернулась, чтобы удавить Сергея Есенина. Первый умер в квартирном доме своего домохозяина Жюля—Франсуа Дюпуи, второй повесился в национализированной гостинице. В обоих случаях подтвердился закон «нет оружия твоей индивидуальной воли, которое, не обернулось бы против тебя, если им завладеют другие». Если кто—то говорит или пишет, что его устраивает если с этих пор практические предпосылки для личных прав будут основаны исключительно на самой личности, он приговаривает сам себя своим предложением, если при этом также не призывает свою аудиторию находить доказательство этого лишь в самих себе. Но такое доказательство можно только прожить, ощутить его внутри себя. Поэтому далее в данной работе не будет излагаться ничего, что не нужно будет проверять и исправлять в непосредственном опыте каждого. Ничто не является настолько ценным, чтобы его нельзя было начать заново, ничто не обладает такими богатствами, чтобы не нуждаться в том, чтобы его постоянно обогащали.

Как в частной жизни то, что человек думает и говорит о себе отличается от того, что он делает и кем является в реальности, так нет никого, кто не знал бы, чем отличается фразеология от мессианских претензий разных партий, их реальной организации и реальных интересов: есть то, что они о себе думают и есть то, чем они на деле являются. Иллюзии, которые человек питает в отношении себя и других в глубине не отличаются от иллюзий, которые питают о себе группы, классы и партии. Более того, они происходят из одного источника: из господствующих идей, которые есть идеи господствующего класса, хотя бы и в антагонистической форме.

Мир измов, объемлющий всё человечество и каждую отдельную личность, всегда был лишь миром лишённым своей реальности, ужасно реальным соблазном лжи. Троичное поражение Коммуны, Спартакистского движения и Красного Кронштадта (1921 г.) продемонстрировало раз и навсегда кровавую баню, которая служит итогом трёх идеологий свободы: либерализма, социализма и большевизма. Само собой получается, что для того, чтобы универсально понять и признать это, незаконнорожденные или смешанные формы этих идеологий вульгаризуют свои первые преступления более тяжкими доказательствами: концлагерями, Алжиром Лакоста, Будапештом. Великие коллективные иллюзии, обескровленные сегодня из—за беспрестанного кровопролития множества людей, утступают место тысячам фрагментарных идеологий, продаваемых обществом потребления, подобно портативным машинкам промывания мозгов. Понадобится ли опять столько же крови, чтобы доказать, что сто тысяч уколов булавкой убивают с такой же верностью, как и два удара кувалдой?

Что я должен делать в группе действия, которая хочет, чтобы я оставил в гардеробе, не скажу несколько идей — потому что именно эти мои идеи и привели бы меня в эту группу — но мечты и желания, что неотделимы от меня, волю к аутентичной жизни без ограничений? Сменить отчуждение, сменить монотонность, сменить ложь, зачем?! Там где раскрыта иллюзия реальных перемен, простая перемена иллюзий становится невыносимой. Теперь, условия настоящего момента таковы: экономика не удержит нас от увеличивающегося потребления, а потребление без передышки это смена иллюзий в возрастающем ритме, которая мало помалу растворяет иллюзию перемен. Мы оказываемся в одиночестве, без перемен, замороженные в пространстве, образованном водопадом приспособлений, фольксвагенов и карманных книг.

Люди без воображения устают от значимости, придаваемой комфорту, культуре, досугу, всему тому, что уничтожает воображение. Это означает, что люди устали не от комфорта, культуры и досуга, но от способов их использования, как раз из—за которых мы не получаем от них удовольствия.

Общество изобилия это государство вуайеризма. У каждого свой калейдоскоп; лёгкое движение пальцев и образ изменяется. Нельзя упускать ничего: два холодильника, автомобиль Дофин, телевизор, карьера, трата времени… потом монотонность потребляемых образов выходит на поверхность, отражая монотонность производящих их действий, лёгкое вращение калейдоскопа между указательным и большим пальцами. Не было Дофина, только идеология не имеющая отношения к самой машине. Когда мы пробуем «Джонни Уокер, виски Элиты», мы ощущаем на себе эффекты странного коктейля из алкоголя и классовой борьбы. Ничто нас больше не удивляет, вот это драма! Монотонность идеологического спектакля заставляет нас осознать пассивность этой жизни, выживания. По ту сторону сфабрикованных скандалов — торговой марки «Скандал» и скандала в Панаме — появляется позитивный скандал, скандал действий лишённых своей субстанции, служащей той иллюзии, что утрачивает свою привлекательность и становится всё более ненавистной с каждым днём. Тщетные и бледные действия обладают силой, подпитывающей блистательные воображаемые компенсации, они обладают силой обогащения высоких философских размышлений, куда они входят подобно лакеям нелицеприятной категории «тривиальных» или «банальных», действия, которые сегодня свободны и обессилены, готовы потеряться снова, или погибнуть под весом своей собственной слабости. Вот они, в каждом из вас, знакомые, грустные, вновь вернувшиеся к непосредственной, движущейся реальности, которая является их «спонтанной» средой. И вот вы, сбитые с толку и потерянные в новой прозаичности, в перспективе сочетающей близкое и далёкое.

В конкретной, тактической форме, концепция классовой борьбы воплотила в себе первую перегруппировку болезненного опыта, проживаемого каждым индивидуально; она зародилась в вихре страданий, созданных ограничением человеческих отношений, превращаемых в механизмы эксплуатации повсюду в индустриальных обществах. Она порождается волей к преобразованию мира и изменению жизни.

Такое оружие нуждается в постоянном модифицировании. Мы видим, что Первый Интернационал повернулся спиной к художникам, основываясь исключительно на требованиях рабочих в своём проекте, который, как это продемонстрировал Маркс, включал в себя всех тех, кто искал, отказываясь быть рабами, обогащённой жизни и общности человечества. Ласнер, Борель, Ласальи, Бюхнер, Бодлер, Гёльдерлин, разве они тоже не воплощали в себе нищету и её радикальное отрицание? Было ли это простительной ошибкой? Не хочу даже знать об этом — но это приобретает бредовые пропорции, менее, чем век спустя, когда экономика потребления поглощает производственную экономику, а эксплуатация рабочей силы поглощается эксплуатацией повседневного творчества. Одинаковая энергия отбирается у рабочего как в часы его работы так и в часы его отдыха, поддерживая ход турбин власти, которую хранители старой теории блаженно смазывают своим формальным противоборством.

2 глава «Оскорбления»

Те, кто говорит о революции и о классовой борьбе, не имея при этом в виду повседневную жизнь, не понимая подрывного элемента в любовных отношениях и позитивного заряда в отказе от ограничений, у таких людей во рту мертвечина.

Как—то раз, Руссо, пересекая крупную деревню, был оскорблён одним деревенским дурнем чья энергичность приводила в восторг толпу. Застигнутый врасплох Руссо, не найдя ни слова, чтобы ответить ему, был вынужден ретироваться на радость толпе. Когда его дух вновь обрёл покой, и он нашёл множество достойных, остроумных ответов, любой из которых был способен заткнуть за пояс того дурня, он был уже в двух часах езды от деревни.

Разве не напоминает большинство повседневных тривиальностей это смехотворное приключение Жан—Жака, но при этом приключение разведённое, разбавленное, уменьшенное до расстояния одного шага, одного взгляда, одной мысли, пережитое в качестве мелкого шока, ускользающей боли, недоступной для сознания и не оставляющей духу ничего кроме невнятного раздражения, которое не в силах обнаружить своё происхождение? Вовлечённые в постоянную погоню друг за другом, унижение и ответная реакция на него придают человеческим отношениям непристойный ритм, вихляющий бёдрами и хромающий одновременно. За приливами и отливами толпы, вдыхаемой и смятой прибытием и отходом пригородных поездов и вторгающейся на улицы, в конторы и цеха, являющимися при этом лишь робкими отступлениями, жестокими нападениями, жеманством и ударами когтей, наносящими рваные раны без какой—либо видимой причины. Волей навязанных встреч, вино превращается в уксус по мере того, как мы его пробуем. Невинность и доброта толпы, ради всего святого! Посмотрите, как она ощетинивается, угрожает со всех сторон, неуклюже появляется на территории противника, в то время как люди в ней далеки, слишком далеки от самих себя. Вот место, где из—за нехватки ножей, люди учатся использовать локти и взгляды.