Сергей Лозунько - «Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война Страница 2

Победители во все времена писали историю, которая служила обоснованием их действий, оправдывала справедливость и законность их приобретений — территориальных, политических, экономических и т. д.: у поверженного врага следует отбить всякую охоту к ревизионизму, сломить волю к продолжению сопротивления, отбить саму мысль о борьбе за восстановление своих позиций и возврат утраченного.

Ибо недостаточно одержать победу — ее еще надо удержать, закрепить и зафиксировать. Все вокруг должны признать эту победу, согласиться с ней как с естественным и справедливым актом.

Для этого проигравшего следует выставить в неприглядном свете — как «агрессора», «империю зла», «исчадие ада», «средоточие пороков» и прочий «источник всех бед» для окружающих стран и народов. А победитель, естественно, должен предстать не хищником, боровшимся за те или иные выгоды, а поборником самых что ни на есть благородных идей и целей.

Осознание своей (навязанной победителем) исторической неправоты (а еще лучше — вины) ставит побежденного в зависимое положение вечно оправдывающегося, кающегося. В таком положении — о каком сопротивлении речь? О каких исторических правах? О каких естественных интересах?

Если же противостояние носило еще и идеологический, ценностно-мировоззренческий характер, то проигравший должен признать «тупиковость» того пути, по которому он ранее развивался и который предлагал другим. Тогда ему ничего не остается, как быть ведомым у «прогрессивного» победителя, следовательно — быть идеологически и цивилизационно зависимым от него.

Пока на постсоветском пространстве на рубеже 80—90-х гг. XX в. впадали в эйфорию по случаю окончания «холодной войны», завершения двухполюсного противостояния и прочей «победы демократии и свободы», — осуществляли т. с. разоружение и демобилизацию — Запад и не думал сворачивать военные действия. Последние продолжились с новым размахом, но были перенесены в иную плоскость — историческую. Для окончательного закрепления победы в «холодной войне». Ибо, переписав и фальсифицировав историю на свой лад, Запад мог рассчитывать на закрепление выгодного ему статус-кво, сложившегося по итогам «холодной войны», в т. ч. своего цивилизационного лидерства.

В ход пошло «историческое оружие», таящее в себе ту же разрушительную силу, что и танки, пушки, самолеты и ракеты. А возможно, и более опасное — потому что коварное. «Историческое оружие» как радиация — поражает скрытно и незаметно. Оно не убивает физически, но уничтожает нравственно, разрушая мировоззренческие и культурные установки. «Артобстрелы» и «авианалеты» посредством «исторического оружия» бьют по самосознанию, на что не способны обычные вооружения. Человек, которому изменили самосознание, «перекодировали», — это уже другой человек. Прежний погиб. Условно говоря, «был бойцом Красной Армии — стал эсэсовцем». Или полицаем на службе у врага. Молодое поколение, чьи мозги особенно активно «бомбят» «историческим оружием», воспитывают в качестве шуцманов, которые будут готовы стрелять в спину своим дедам и прадедам.

Нельзя не отметить, что мы сами во многом виноваты в нынешней ситуации — разоружились перед лицом наступающего неприятеля, допустили его на свою территорию, недостаточно активно защищались, а от наступления отказались вовсе. Опомнились — а «фон Бок под Москвой», «фон Лееб окружает Ленинград», «фон Рунштедт берет Киев».

«Историческая война», являясь, как и «горячие» войны, продолжением политики другими средствами, в самом разгаре. Ее масштабы увеличиваются. В нее вовлекается все большее и большее число участников — от рядовых обывателей до журналистов, экспертов и даже президентов.

Важно, однако, то, что наступило осознание самого факта: в отношении России, Русского мира ведется «историческая война» — «историческим оружием». Российские власти даже инициировали создание структур, призванных бороться с фальсификацией истории. Все верно, на войне как на войне: нельзя молча взирать, когда в тебя палят из всех стволов — надо как минимум отстреливаться.

Однако и нынешняя защитная позиция «отстреливающегося» ущербна. Это пассивная позиция. Это позиция обвиняемого, сидящего на исторической «скамье подсудимых», которому самозванные «судьи» выдвигают все новые и новые обвинения — успевай отбиваться и обеляться там, где мы и так не замазаны. Мы если не оправдываемся за пакт Молотова — Риббентропа или Катынь, то объясняемся, почему нацизм нельзя приравнивать к коммунизму… Таким путем войну за историю не выиграешь.

Как известно, лучшая оборона — нападение. Справедливо и следующее: сильные государства защищают свои интересы на чужой территории, слабые — на своей. Эти истины в полной мере применимы и к истории. До тех пор, пока война за историю будет проходить на нашей территории, пока исторические баталии будут разворачиваться вокруг событий нашей истории, пока «судить» будут нас — мы априори будем слабее, наши шансы на победу изначально будут ниже.

Поэтому необходимо переходить в историческое контрнаступление. Переносить «боевые действия» на территорию противника — Запада. Пусть они защищаются! Пусть они отбиваются! Пусть они объясняются! Пусть они оправдываются! Им есть за что!

НА «БОЛЬШОЙ ДОРОГЕ» НЕЗАВИСИМОСТИ

Юзеф Пилсудский с легионерами на Волыни. 1916 г.

«Бей большевика». Польский плакат. 1920 г.

Польского джинна выпускают из бутылки

Одним из итогов Первой мировой войны стало возрождение Польского государства на руинах Германской, Австро-Венгерской и Российской империй.

Своему воссозданию Польша была обязана исключительно благоприятному стечению обстоятельств, исторической удаче, о которой поляки вряд ли могли даже мечтать.

Действительно, перед Первой мировой держателями «польских акций» были державы, находившиеся в противоборствующих блоках (Австро-Венгрия и Германия с одной стороны, Россия — с другой). Победа любой из сторон — Центральных держав или Антанты — не сулила никаких особых перспектив для полноценной польской государственности. На что могли рассчитывать поляки, так это на получение некоторых более-менее широких прав автономного развития в рамках той или иной империи. Максимум — на создание вассального государства, весьма ограниченного территориально.

Но полякам крупно повезло: Австро-Венгрия и Германия потерпели поражение, а в России произошла революция и гражданская война. И все это в один исторический момент. Все три империи, когда-то разделившие между собой польские земли, не имели никакой возможности удержать их за собой. Поляки предоставленный историей шанс не упустили.

В Первую мировую наряду с пушками и пулеметами, танками и аэропланами, линкорами, подводными лодками и удушающими газами широкое, доселе невиданное применение получило такое оружие, как пропаганда. Удар этим средством массового поражения наносился по наиболее уязвимым местам противника. Одним из них стала национальная разнородность противоборствующих держав.

Национальная карта масштабно разыгрывалась в Первой мировой войне. И со стороны Антанты, и со стороны Центральных держав в войне участвовали империи, имевшие под своей властью народы, стремящиеся к независимости. Вполне естественно, что этот фактор использовался с целью внутреннего разложения и ослабления противника. Кроме того, «борьба за права угнетенных народов» стала пропагандистской фишкой, с помощью которой стороны пытались придать благородную окраску своим устремлениям в войне.

Военная пропаганда — это обычно бутафория, нечто вроде театральных декораций. Но, как это нередко бывает в условиях реальной жизни (в отличие от театральной сцены), декорации начинают жить собственной жизнью, а инициированные в качестве декоративных (и декларативных в своей сути) процессы обретают само-развивающийся характер, неподконтрольный их инициаторам.

Особо преуспели в деле военной пропаганды англичане. Но и немцы достигли успеха, особенно на «русском направлении». А. И. Деникин в «Очерках русской смуты» отмечал: «Работа велась в трех направлениях — политическом, военном и социальном. В первом необходимо отметить совершенно ясно и определенно поставленную и последовательно проводимую немецким правительством, идею расчленения России. Осуществление ее вылилось в провозглашение 5 ноября 1916 г. польского королевства, с территорией, которая должна была распространяться в восточном направлении „как можно далее“; в создании „независимых“, но находящихся в унии с Германией — Курляндии и Литвы; в разделе Белорусских губерний между Литвой и Польшей, и наконец в длительной и весьма настойчивой, подготовке отпадения Малороссии, осуществленного позднее, в 1918 г.»[1].