Василий Галин - Интервенция и Гражданская война Страница 2

«12[25] октября в Петрограде создается Военно-революционный комитет (ВРК), призванный практически осуществить захват власти, и в него входят более двадцати левых эсеров; 21 октября ВРК окончательно оформляется, и его председателем избирается левый эсер П. Е. Лазимир. После захвата власти левый эсер М. А. Муравьев назначается главнокомандующим Петроградским военным округом и начальником обороны города от «контрреволюционного» наступления войск Краснова – Керенского. 6[19] ноября Всероссийский центральный исполнительный комитет Советов (ВЦИК) избирает свой Президиум, и в него входят шесть большевиков и четыре левых эсера. 24 ноября [7 декабря] левый эсер А. Л. Колегаев стал наркомом земледелия. К концу 1917 года левые эсеры заняли уже семь постов (из имевшихся тогда восемнадцати) в Советском правительстве и оставались на своих постах до 18 марта 1918 года, когда они категорически выступили против Брестского мира (как, кстати, и многие большевики). Доля левых эсеров во всех властных органах того времени составляла не менее 35-40%. А в ВЧК два (из трех) заместителя председателя, то есть большевика Ф. Э. Дзержинского, В. А. Александрович и Г. Д. Закс, были левыми эсерами и сохраняли свои посты даже до июля 1918 года». В июле произошел полный разрыв большевиков и левых эсеров, поднявших восстание против вчерашних союзников, но этот разрыв не может перечеркнуть того факта, что до марта 1918 года левые эсеры правили страной совместно с большевиками13. И даже после вывода эсеров из органов власти они рассматривались если не как союзники, то как попутчики, и только через год после восстания, 18 марта 1919 года, Дзержинский издает директиву, что «отныне ВЧК не будет делать разницы между белогвардейцами типа Краснова и белогвардейцами из социалистического лагеря… Арестованные эсеры и меньшевики будут рассматриваться как заложники, и их участь будет зависеть от политического поведения их партий»14. В июне 1919 г. эсеры откажутся от вооруженной борьбы против большевиков и объявят войну… белым.

О реакции непримиримых «либерал-демократов» на примирительные жесты большевиков вспоминает С. Ан-ский. Уже на следующий день после революции, 26 октября, «кадеты настаивали на том, чтобы к большевикам отнеслись беспощадно, чтобы их вешали и расстреливали, эсеры же требовали мягкого обращения с побежденными революционерами (это было в то время чуть ли единственным различием между «демократией социалистической» и «демократией несоциалистической»…)»15 Но, может возразить критик, такую реакцию можно отнести на счет спонтанной реакции проигравших.

Однако еще в ноябре 1904 г. лидер либерально-демократической кадетской партии Милюков писал: «Если члены нашей группы настолько щекотливо относятся к физическим средствам борьбы, то я боюсь, что наши планы об организации партии… окажутся бесплодными. Ведь трудно рассчитывать на мирное разрешение назревших вопросов государственного переустройства в то время, когда уже кругом происходит революция. Или, может быть, вы при этом рассчитываете на чужую физическую силу, надеясь в душе на известный исход, но не желая лично участвовать в актах физического воздействия? Но ведь это было бы лицемерием, а подобная лицемерная постановка вопроса была бы граждански недобросовестна. Несомненно, вы все в душе радуетесь известным актам физического насилия, которые всеми заранее ожидаются и историческое значение которых громадно…»16

Витте приводит заявление, услышанное им в 1905 г. от одного либерального демократа и известного ученого: «Вот этот милейший, достойнейший и талантливейший Мечников упрекал меня также, что я мало убил людей. По его теории, которую он после выражал многим, я должен был отдать Петербург, Москву или какую-нибудь губернию в руки революционеров. Затем через несколько месяцев их осадить и взять, причем расстрелять несколько десятков тысяч человек. Тогда бы, по его мнению, революции был положен конец. Некоторые русские с восторгом и разинутыми ртами слушали его речи. При этом он ссылался на Тьера [Проводил расстрел Парижской коммуны] и его расправу с коммунистами»17. После полного провала на выборах в Учредительное собрание кадеты встали на сторону вооруженной борьбы с большевиками, при этом не ограничивая себя ни в каких средствах и условностях. Кадеты приняли участие в организации белой армии и почти одновременно начали переговоры об интервенции и оккупации столицы как с «союзниками», так и с их противником – немцами.

Самостоятельной силой в Гражданской войне выступило активное офицерство под руководством генерала Алексеева, объявившего об аресте Николаю II, и Корнилова, арестовывавшего царскую семью. В отличие от кадетов командный состав армии представлял собой реальную вооруженную, профессиональную военную силу, не знал политических методов борьбы и вообще был далек от политики. Их лозунги не несли реального содержания и были весьма абстрактны: «За великую, единую и неделимую Россию», «За Учредительное собрание». Еще до октябрьской революции они приняли участие в корниловском мятеже в августе 1917 г., который фактически был не чем иным, как первой реальной попыткой развязать масштабную гражданскую войну. Свое отношение к методам ведения гражданской войны лидеры Белого движения высказали с присущим им военным лаконизмом задолго до развязывания красного террора. Так, генерал Корнилов в январе 1918 г., в начале первого похода Добровольческой армии, приказал: «Пленных не брать, вся ответственность за это ложиться на меня». И пленных действительно не брали. Деникин в своем первом политическом обращении От Добровольческой армии ставил задачу: «…Борьбы до смерти…»15 Кадеты и лидеры Белого движения однозначно высказались за борьбу на истребление в тот период, когда большевистское правительство еще проводило политику примирения, надеясь избежать массового кровопролития.

Что же представляла собой Белая армия на первом этапе своего существования?

Под началом Краснова в октябре 1917 г., во время его похода на Петроград, было всего 700 казаков. Каледин, атаман Войска Донского, остался к 29 января 1918 г. всего со 147 штыками (!), казаки не хотели воевать против большевиков. На севере России Чайковский сообщал союзникам, что «лишь трое офицеров из 300, которых он ожидал, подчинились приказу о мобилизации…»19 Наиболее грозную силу представляла собой Добровольческая армия. Деникин вспоминал: «Первый кубанский поход – анабазис Добровольческой армии – окончен. Армия выступила 9 февраля и вернулась 30 апреля… Из 80 дней 44 дня вела бои. Вышла в составе 4 тысяч, вернулась в составе 5 тысяч, пополненная кубанцами. Начала поход с 600-700 снарядами, имея по 150-200 патронов на человека; вернулась почти с тем же. Все снабжение для ведения войны добывалось ценой крови. В кубанских степях оставила могилы вождя и до 400 начальников и воинов; вывезла более полутора тысяч раненых; много их еще оставалось в строю; много было ранено по нескольку раз…»20

Вот почти все, что было у белых армий в начале гражданской войны, – около тысячи офицеров да 5-7 тысяч казаков и солдат, четверть которых была ранена. Белая армия не имела ни вооружения, ни продовольствия. Народ за ней не пошел и не поддержал, она была обречена. Следовательно, была обречена и широкомасштабная гражданская война с ее огромными жертвами и разрухой. Гражданская война закончилась бы относительно бескровным подавлением мятежа белых генералов. Остальные противники большевиков не были вооружены, организованы и опасны как военная сила, они не представляли из себя и массовой угрозы для большевиков. Поэтому в применении массовых репрессий или террора в этом случае не было бы необходимости. Большевики в отличие от эсеров никогда не были сторонниками и личного террора. Кроме этого, большевики во время первого этапа гражданской войны – наступления Каледина, Краснова, Дутова, Добровольческой армии – проводили еще политику умиротворения и компромиссов.

О второй попытке после корниловского мятежа развязать гражданскую войну, о походе Краснова на Петроград, Деникин писал: «…Никаким влиянием офицерство не пользовалось уже давно. В казачьих частях к нему также относились с острым недоверием, тем более что казаков сильно смущали их одиночество и мысль, что они идут «против народа»… И у всех было одно неизменное и неизбывное желание – окончить как можно скорее кровопролитие. Окончилось все 1 ноября бегством Керенского и заключением перемирия между генералом Красновым и матросом Дыбенко»21. Третья попытка Корнилова и Каледина также провалилась, поскольку казаки не желали ввязываться в бой с большевиками. Из-за недовольства казаков Корнилов был вынужден увести Добровольческую армию с Дона на Кубань. Каледин, придя к выводу, что «население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития»22,- застрелился.