Сергей Кара-Мурза - Покушение на Россию Страница 2

Пока что у нас еще есть основные ресурсы для возрождения — не опустошены недра, не утеряно образование, не у всех еще трясутся от водки руки. Не вполне загублена и наука. Как только в сознании прекратится хаос и возникнет мнение народное, основанное на здравом смысле, а не на идеологических мифах, появятся сила и воля, которые сегодня даже трудно представить. Так бывало в прошлом и так должно быть в недалеком будущем.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ УРОКИ ПРОШЛОГО

Что есть человек

Беда наша в том, что мы не обращаем внимания на самые важные слова сильных мира сего. А они — как тайные знаки, которые посвященным указывают на будущее. Потом историки даже удивляются: зачем эти слова были сказаны? Кому они были предназначены?

Сталин на склоне лет сказал туманную вещь: как раз когда социализм укрепится, у нас произойдет обострение классовой борьбы. Уже в 50-е годы, помню, это высмеяли как какой-то бред — и что же мы видим сегодня?

Важную вещь сказал Андропов: «Мы не знаем общества, в котором живем». Это заболтали, а ведь признание потрясающее, знак беды. Как это так — многолетний начальник КГБ, знает про всех всю подноготную, и вдруг такое говорит. И что же вся эта рать академиков — философов, экономистов? Как это не знаем своего общества? Как же им можно управлять, куда-то вести?

Дальше — больше. Горбачев объявил перестройку и повторил буквально те же слова. И никто не ахнул. Как же ты, не зная общества, в котором мы живем, берешься его перестраивать? Это все равно что начать перестраивать дом, не зная его устройства. Как раз и подпилишь балки, перерубишь кабель. Тогда мы не усомнились, стали аплодировать. А ведь когда в главных лозунгах концы с концами не вяжутся — это первый признак, что дело нечисто. Пойдет ли разумный человек к врачу, который тут же потащит его на операционный стол, приговаривая: «Эх, не знаю я анатомии, не изучал я медицины»? А мы и слова не сказали, только попросили нас покрепче усыпить.

Сегодня, когда столько шишек свалилось на нашу голову, пора бы нам понять, что на мудрость вождей слишком надеяться не следует, надо думать своей головой. Даже те, кто камня за пазухой не держал и о государственном воровстве не помышлял, оказались несостоятельны. Вот, Н.И.Рыжков — хороший, честный человек Но что такое было советское хозяйство, он по-настоящему не понял. Его правительство напринимало законов, которые это хозяйство угробили. Конечно, рядом были «умные», которые ему эти законы нашептали, но если знать свое общество, в голову не придет разрешать кооперативам внешнюю торговлю. Ведь если тонна солярки стоит внутри страны два доллара, а за границей пятьсот, то кто же удержится от соблазна переправить ее за рубеж.

Обязаны мы без вождей и без академиков, сами порассуждать, что это за общество такое — Россия (а недавно СССР). Мы же чувствуем, что оно — не такое, как Запад, который нам навязывают, как образец. В чем же различия? Насколько они глубоки? От чего мы должны отказаться, чтобы «вернуться в цивилизацию» по команде целой армии Гайдаров? Мы можем об этом рассуждать, даже не указывая: это — хорошо, а это — плохо. Чтобы Гайдаров не обижать. Просто определим, что мы имеем в действительности, не споря о вкусах. Мы же можем определить, чем блондинки отличаются от брюнеток, и в этом ни для кого из них нет ничего обидного.

Мы понаслышаны о том, что бывают разные общественно-экономические формации — рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, социализм. Но разные общества различаются не только этим, а нередко это и не главное. Ведь каждому понятно: Россия оставалась Россией и при Иване Грозном, и при Керенском, и при Сталине. А феодализм в Китае был совсем другим, чем во Франции (например, в Китае не было крепостного права). Составить набор признаков, по которым можно было бы достоверно описать тип каждого общества (каждой культуры) — огромная проблема всех общественных наук. За последние полвека она во многом решена.

В одном из недавних номеров мы уже коротко перечислили главные признаки, по которым различаются два типа обществ — современное и традиционное. Рассмотрим один такой признак, чуть ли не главный (впрочем, все они сильно связаны, как черты лица в портрете). Это ответ на вопрос: «Что есть человек?». Культура любого народа всеми своими образами отвечает на этот вопрос. Из него вытекает и все остальное: как человеку следует жить с другими людьми (желаемое общественное устройство), что такое собственность и как надо вести хозяйство, каковы обязанности государства перед гражданином и гражданина перед властью.

То общество, которое обозначают словом Запад, возникло четыре века назад на обломках Средневековой Европы. Это была глубокая и болезненная «перестройка», в огне войн, смут, религиозных битв погибла добрая половина населения. Одних «ведьм» сожгли около миллиона. Из всего этого вышли новая религия (протестантство), новое хозяйство (капитализм) и новый человек — свободный индивидуум.

Что означает само это слово и откуда оно взялось? Ин-дивид это перевод на латынь греческого слова а-том, что по-русски означает неделимый. Человек стал атомом человечества — свободным, неделимым, в непрерывном движении и соударениях. Особый большой вопрос — от чего был «освобожден» человек, когда его превратили в атом. То есть, в чем суть свободы в западном обществе — ведь в каждой культуре свободы и несвободы свои, собрать понемножку самого приятного отовсюду невозможно. Но для нашей темы возьмем только одну сторону дела: когда средневековая Европа превращалась в современный Запад, произошло освобождение человека от связывающих его солидарных, общинных человеческих связей. Капитализму был нужен человек, свободно передвигающийся и вступающий в отношения купли-продажи на рынке рабочей силы. Поэтому община всегда была главным врагом буржуазного общества и его культуры.

В России разрыва этих связей не произошло, несмотря на множество попыток от Столыпина до Гайдара. В России сам смысл понятия индивид широкой публике даже неизвестен. Здесь человек в принципе не может быть атомом — он «делим». В православии он — соборная личность, средоточие множества человеческих связей. Он «разделен» в других и вбирает их в себя. Здесь человек всегда включен в солидарные группы (семьи, деревенской и церковной общины, трудового коллектива, пусть даже шайки воров).

Между соборной личностью и индивидом духовная пропасть, через которую нет моста. Индивид не может быть «немножко делимым». А общинное мироощущение в том и состоит, что Я включаю в себя частицы моих близких — и всех моих собратьев по народу, в том числе живших прежде и придущих после меня. А частицы Меня — во всех них, «без меня народ неполный».

На Западе же само понятие «народ» изжито, там есть граждане, сообщество индивидов. Будучи неделимыми, они слепиться в народ и не могут, они образуют гражданское общество. А для нас народ — очень важное понятие. В народе мы связаны и с нашими мертвыми, они как бы смотрят на нас, и с нашими потомками — за них болит сердце.

Распыление народа на людей-атомов породило новое государство. Образом его уже была не семья с царем-батюшкой, а свободный рынок, на котором государство — полицейский. В основе этого государства лежал расизм. Вроде бы он возник, чтобы с чистой совестью захватывать и грабить колонии, но дело глубже. Объектом этого расизма были не только посторонние «дикари», но и свои неимущие (что, конечно, вызывало ответный расизм с их стороны). В XIX веке основатели политэкономии говорят о «расе рабочих», а премьер-министр Англии Дизраэли о «расе богатых» и «расе бедных». Пролетарии и буржуи стали двумя разными расами.

Россия до этого дойти не успела. Когда Столыпин начал уничтожать общину, а потекших на заводы крестьян стали превращать в пролетариев, возникло такое возмущение, что революция стала неизбежной — а вовсе не потому, что рабочие плохо питались. Русская культура категорически отвергла мысль, будто люди от природы не равны, а делятся на сорта, на высшие и низшие «расы». Только сегодня, впервые в истории пресса и телевидение на русском языке излагают бредни самого дремучего расизма (причем в основном направленного против русских — ленивы, в душе рабы и пр.).

В Европе превращение «общинного» человека в индивида и исходное неравенство людей религиозно оправдала Реформация, из которой возникли новые церкви и огромное множество сект. Протестанты во многом отошли от Евангелия и сблизились с иудаизмом (сейчас даже принято говорить, что Запад — иудео-христианская цивилизация). Главное для нас в том, что Реформация означала отказ от идеи коллективного спасения души. Именно эта идея и соединяла людей в христианстве: все люди — братья во Христе, он за всех нас пошел на крест.

Все вывернулось. В сословном обществе люди обладали разными правами (не равны перед законом), но все входили в одно религиозное братство. В новом, классовом обществе Запада, напротив, люди стали равны как атомы, как индивидуумы с одинаковыми правами перед законом. Но вне этих прав, в отношении к Богу они не равны и братства не составляют. Это общество возникло на идее предопределенности. Это значит, что люди изначально не равны, а делятся на меньшинство, избранное к спасению души, и тех, кому предназначено погибнуть в геенне — отверженных.