Джонатан Пауэлл - Новый Макиавелли Страница 20

Проект в итоге прошел и относился бы к разряду наших ошибок средней степени тяжести, если бы не катастрофа в канун 2000 года. Все приглашенные на празднование Нового года должны были добираться до Купола по специальной новой ветке метро. Увы, в системе безопасности произошел сбой, и тысячи людей оказались в подземной ловушке. И все бы ничего, но среди этих тысяч были владельцы и редакторы печатных изданий. Они звонили, ругались, требовали немедленно их пропустить, а Тони, который сам уже находился в Куполе, делал все возможное и выслушивал заверения ответственного министра Чарли Фальконера: мол, все под контролем. Журналисты, весь праздник проторчавшие под землей, конечно, взяли реванш — дружно дали негативные оценки как мероприятию, таки собственно Куполу. Проект, пожалуй, все равно подтвердил бы собственную провальность, но пробка в метро стала ему смертным приговором.

Политические кабинеты придуманы, чтобы добавлять слаженности работе правительства, — они позволяют министрам участвовать в более широких политических дискуссиях, чем те, что возможны в кабинетах официальных. Обычно они имеют место после плановых заседаний Кабинета. Госчиновники удаляются, остаются одни политики и советники; является секретарь соответствующей партии. Наши политические кабинеты обыкновенно начинались с короткого доклада Филипа Гоулда, который занимался референдумами. Не важно, проходил перед заседанием очередной референдум или не проходил — Филип имел нюх на общественное мнение. После его доклада Тони озвучивал политическую стратегию на следующие несколько месяцев. Сразу после Тони выступал Гордон — с совершенно иной, обычно более левой, политической стратегией. Далее шел черед политического словоблудия — это когда каждый чувствует потребность говорить, даже если сказать ему нечего. Тем временем Гордон черкал черным маркером на листочках с загнутыми уголками — всячески показывал, насколько мало значения придает этим речам. Заканчивалось мероприятие бодрящим, даром что маловразумительным, политическим напутствием Джона Прескотта, каковое напутствие оставляло министров польщенными, но смущенными.

Госпожа Тэтчер обронила как-то фразу, ставшую крылатой: «Каждому премьеру нужен свой Вилли». Под «Вилли» она разумела Вилли Уайтлоу, своего заместителя, а конкретнее — его роль в укреплении партии консерваторов. У Тони Блэра «Вилли» тоже имелся—Джон Прескотт. Он отвечал за всю лейбористскую партию. В 1994 году Гордон в качестве зама лидера лейбористов предложил кандидатуру Маргарет Беккетт, однако Тони всегда видел в этой роли Джона Прескотта, ибо полагал, что Прескотт сумеет уравновесить старое и новое, левое и правое. Я восхищался Прескоттом, легко простил ему не слишком дружелюбное отношение на первых порах моей работы с Тони, еще в оппозиции. Энджи Хантер повела меня знакомиться к Прескотту в кабинет (кстати, куда более уютный, чем кабинет Тони в Вестминстере). Прескотт окинул меня беглым взглядом и, зная, что я назначен главой администрации Тони, небрежно обронил: «Ну-с, полагаю, можно уже и приступать к работе». Вероятно, хотел поставить на место пришлого зазнайку Пауэлла.

Джон Прескотт прекрасно справлялся с обязанностями председателя совещаний Кабинета, умел привести стороны к разумному решению; и то сказать, под напором его своеобразных синтаксических конструкций редкий министр не чувствовал себя сбитым с толку. Даже Тони после своих еженедельных встреч с Джоном с глазу на глаз признавался: меня, дескать, словно в барабанной сушилке прокрутили. В 1997 году Прескотт председательствовал на совещании в кабинете Робина Батлера. Речь шла о дополнительных выплатах членам Кабинета. Присутствовали Энн Тэйлор (тогдашний лидер Палаты общин), Алистер Кэмпбелл и ваш покорный слуга. В тот день Прескотт превзошел себя в неудобоваримости высказываний. Мы совершенно не понимали, к чему он клонит. Чиновники пытались вести записи, но то и дело застывали в полном недоумении. Робин Батлер не выдержал — вмешался, стал объяснять суть предложения: Кабинет на год приостанавливает дополнительные выплаты. Прескотт ухватился за формулировку и заговорил о «водосборной площади». Мы с Алистером еле сдерживали смех. Чтобы донести свой посыл до собравшихся, Прескотту понадобилось полтора часа. Лишь к концу совещания все поняли, куда он гнул, а гнул он вот куда: каждому министру Кабинета следует отказаться от 16 000 фунтов стерлингов прибавки на следующий год.

Некоторые из Прескоттовых идиосинкразических конструкций поистине впечатляли — например, Энди Гилкриста, вожака бастующих пожарных, Прескотт упорно называл «Энди, этот, ну, вы знаете»; поднимал вопрос усиления «китайского барго» (под которым разумел эмбарго Европейского Союза на продажу оружия Китаю). В финальной же опросной сессии с Уильямом Хейгом[57] (Тони отсутствовал) Прескотт и вовсе измыслил нового исторического персонажа — Даму Сфену (так он назвал своего древнего коллегу по цеху, великого оратора Демосфена). И все же, несмотря на несвязность речи и экзотическую грамматику, всегда было видно личное отношение Прескотта к проблеме. Помню, меня очень тронуло его выступление в октябре 2005 года на совещании Кабинета, касавшемся образовательной реформы. Прескотт замолвил словечко за бедолаг, что завалили экзамен «11+»; он говорил поистине вдохновенно, даром что поддержки не нашел. Аргументировал следующим образом: «если создать хорошие школы, ученики сами набегут». Собственно, именно этим — созданием хороших школ — мы тогда и были поглощены. Четыре месяца спустя, когда уже и пакет реформ согласовали, Прескотт продолжал громко сочувствовать обделенным. Мы отправили в Кингстон-апон-Халл советника по образованию, Конора Райана, с тем чтобы он представил образовательную программу, и этим смягчили Прескотта. Гордон, на первых порах выступавший против реформы, рано ушел с заседания Кабинета, чтобы не считаться участником положительного решения. Тони хотел подначить присутствующих следующим заявлением: конечно, поддержка реформы имела цель выкурить Гордона с совещания, а все же ясно как день — без Гордона и совещаться-то смысла нет. Стычки Прескотта и Тони, касающиеся политических стратегий, отличались горячностью, но ни в коем случае не злобностью или неприязнью. Однажды в ходе спора по поводу образовательной реформы Джон Прескотт признался, что совсем сбит с толку. «Взгляните на тори, — сказал он Тони Блэру, — они выражаются вашими словами». Тони не растерялся. «И что, по-вашему, это означает?» — спросил он в надежде привлечь внимание Прескотта к тому факту, что даже оппозиция поддерживает столь удачную стратегию. После секундного раздумья Прескотт ответил: «Это означает, что вы — тори».

Я всегда считал себя человеком, искушенным в переговорах, однако до Джона Прескотта мне было расти и расти. Несколько раз пришлось принять на словах его пожелания относительно министерского портфеля, а закончить передачей ему даже и тех полномочий, о которых поначалу речь не шла. Так, перед выборами 1997 года мы специально для Прескотта учредили изрядный супердепартамент. После выборов 2001 года мы хотели, чтобы Прескотт отказался от министерского портфеля и стал замом премьера. Секретарю Кабинета отнюдь не улыбалась перспектива иметь неозадаченного и вспыльчивого Прескотта в секретариате Кабинета министров. Сам Прескотт считал, что достоин лучшего. В итоге ваш покорный слуга пошел на формирование нового крупного департамента уже после выборов 2001 года, чем немало огорчил Тони Блэра.

Прескотт отличался крайней обидчивостью. Это свойство он сам за собой признавал, мы же тратили уйму времени на умасливание. Первую ошибку совершил я, когда занимался организацией закрытой сессии по стратегии. Сессия планировалась к проведению за городом, присутствовать должны были Тони и Гордон со своими командами. Дело было в 1995 году, когда лейбористы еще находились в оппозиции. Не найдя подходящего помещения, я не придумал ничего лучше, как провести сессию в доме моего брата Криса, в Нью-Форесте. Прескотт, не обнаружив себя в числе приглашенных, просто взбеленился. Настропалил моего будущего зятя, журналиста Тоби Хелма, написать для первой полосы «Санди телеграф» статью о том, как его, Прескотта, не взяли на совещание в «Приюте охотника» (странноватое название для дома моего брата). С тех пор приходилось сначала устраивать фальшивую закрытую сессию, с присутствием Прескотта, и лишь потом — настоящую, уже без него. Прескотт требовал еженедельных встреч с Тони с глазу на глаз и очень злился, если вдруг таковые отменялись, однако, к 2002 году пресытившись ими, пожаловался мне: дескать, какой смысл, раз все равно результатов нет. Вообще Прескотт постоянно чувствовал себя обойденным, сетовал, что его не пригласили на серию совещаний по разработке стратегии «третьего пути» на том основании, что он, Прескотт «недостаточно умен».