Константин Базили - Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях Страница 21

Бешир при самом своем избрании обещал опальному дяде всякое покровительство; по вскоре он удостоверился, что собственная власть его не могла упрочиться, пока эмир Юсеф оставался в горах. В самом деле, не в первый раз он отказывался от правления, и среди непрестанных волнений Ливана он мог улучить время, чтобы поступить с племянником, как прежде с братьями. Не замедлила вспыхнуть злая война между дядей и племянником. Побежденный Юсеф бежал в Хауран. Питая мщение и зная характер Джаззара, он, несмотря на опалу, представился вдруг в Акку к паше с узлом кругом шеи в знак готовности быть повешенным. Без всяких предисловий предложил он Джаззару 600 тыс. пиастров ежегодной подати с Ливана, если опять будет назначен правителем. Лет за двадцать до того подать, коей было обложено Ливанское княжество, не превышала суммы 150 тыс. пиастров. Мы видели, каким образом Шихабы, преследуя брат брата, набавляли подать сверх чрезвычайных взносов. Джаззару предложение Юсефа показалось приятным. Притом ему было выгодно в залог повиновения нового правителя иметь под рукой готового кандидата.

Эмир Бешир проведал о происходивших в Акке торгах, он сам поспешил туда на переторжки и предложил паше на первый год вдвое против Юсефа, но уже с тем, чтобы на сей раз повесить и дядю, и его советника Гандура. Джаззар согласился. Эмир Юсеф и Гандур были повешены[142].

Так кончилось поприще братоубийцы Юсефа, который более всех своих предшественников ввел пашей во внутренние дела Ливана и более всех содействовал к политическому развращению своего народа. Междоусобия никогда не прекращались под его правлением, и вернейшей пружиной его влияния были раздоры, хитро посеянные им и его министрами Саадом и Гандуром и поныне еще существующие между ливанскими шейхами. Эмир Бешир прошел под трупом повешенного дяди, чтобы по стопам его и теми же средствами и теми же злодействами поддержать свою власть до наших дней и завещать Ливану по своем изгнании еще долгий период борений и кровопролитий.

Жестокости молодого эмира произвели общий бунт на Ливане во второй же год его правления (1790). Никто при нем не оставался, кроме телохранителей Джаззаровых, наряженные к эмиру в пособие для сбора обещанной суммы. Когда же Джаззар готовился идти в Мекку с караваном, он в это время был облечен пашалыком Дамасским и званием эмир хаджи, его телохранители были им отозваны, а эмир бежал с гор в Сайду, к туркам. Шейхи избрали на его место двух эмиров из его родственников — Хайдара и Каадана.

Паша по возвращении из Мекки пособил своими войсками эмиру Беширу. Около двух лет длилась война; но горцы стояли заодно, и Ливан был недоступен и эмиру, и войскам Джаззаровым. Затем, однако, паша беспощадно отомстил горцам. В 1793 г. был неурожай во всей Сирии; с моря поспели корабли с хлебом в Бейрут, но паша запретил вывоз хлеба в горы, а там целые деревни помирали с голоду. Тогда-то Джаззар рассчитался с горцами за все недоимки. Для восстановления своей власти он хотел назначить опять правителем своего любимца, однако сжалился над воплем горцев, напуганных хладнокровным жестокосердием эмира Бешира в недолгий период его правления. Паша для успокоения злополучного народа, испытанного голодом и распродавшего все свое добро для уплаты податей и контрибуции, повелел Беширу удалиться из гор. Эмир пошел к племенам ансариев на север от Ливана. Но и оттуда он успел привлечь на свою сторону шейхов Джумблатов и возжечь новую междоусобную войну на Ливане, пока, наконец, Джаззар, наскучив тем, что доходы с Ливана не слишком исправно поступали в его казну, назначил опять господарем Бешира (в 1795 г.), предоставя ему самому отделаться от соперников.

В этой борьбе эмир одолел при содействии Джаззара, между тем как паши дамасский и тараблюсский покровительствовали противной партии. Казнями и убийствами эмир утвердил, наконец, свое владычество в горах, а конфискациями и пенями ослабил шейхов и насытил ненасытного Джаззара. В эту эпоху могущественное семейство друзов Абу Накид подверглось опале. Все его члены были умерщвлены, за исключением двух малолетних детей, укрытых матерью в Дамаске. Искони семейство это славилось своими злодеяниями, а когда впоследствии увидим новый ряд ужасов, ознаменовавших в наше время возвращение шейхов Абу Накидов, спасшихся в детских летах от ножа эмира, то поневоле станем верить, подобно жителям этих гор, что природные наклонности к добру или к злу переходят с кровью из поколения в поколение.

Заботы другого рода отвлекли от ливанских дел внимание Джаззара. Бонапарт по быстром завоевании Египта предпринял свой чудный поход в Сирию (1799 г.)[143]. Султанским хатти шерифом[144] все правоверные призывались к защите древней колыбели ислама от нашествия гяуров. В этом манифесте объявлялось народу, что французы, отрекшись от всякой веры, поправ все, что было священного в религии и в государственных постановлениях их отечества, шли войной на ислам с тем, чтобы истребить всех правоверных, за исключением жен и детей, а жен и детей осквернить безбожеством. Объявлялось также о союзе Порты с Англией противу общего врага.

Можно было ожидать, что воинственные племена Сирии встрепенутся на сей торжественный призыв к чувству народному и религиозному и ополчатся массами, как и во времена крестовых походов, о коих хранится здесь живое воспоминание. Но вспомним, что народ в Египте был утомлен чудовищным игом мамлюков, вся Аравия и вся великая пустыня кипели войной ваххабитов, а в Сирии паши турецкие около века уже бесчинствовали, грабили произвольно жителей равнины и изнуряли междоусобиями горцев. Все это делало народ равнодушным к призыву падишаха. Бонапарт между тем отвечал на проклятия, коими громил его нацию халиф Востока, умной веротерпимостью в Египте. Чтобы омыться от всякого пятна крестовых воспоминаний и убедить мусульман в том, что он не имел враждебных видов на их религию, сам принимал в Каире наружный вид мухаммеданина и исполнял обряды исламизма. Порта обманулась в своих ожиданиях, война с французами не была войной народной, все ее бремя должны были нести сама Порта и ее паши.

А каково готовились к обороне эти наместники султана? Джаззар происками и золотом своим в столице уже дважды бывал облечен Дамасским пашалыком[145]; незадолго до нашествия французов, быв изгнан из Дамаска восстанием народным, он теперь в самую критическую эпоху не переставал ссориться и даже вести войну с дамасским пашой, то призывал к бунту подвластные ему племени, то грабил дамасские и тараблюсские округа, то занимал горы Набулусские, подведомые дамасскому паше, и не позволял ему сбирать оттуда подати. Между тем он хвалился у Порты, что он один в состоянии выгнать французов из Египта, и уже вперед просил себе в награду Дамасский пашалык. Все же приготовления его к войне состояли в том, чтобы укрепить Яффу, насильственно вооружить ее жителей и вместе с гарнизоном насчитать там тысяч десять плохого войска; окончить и кое-как исправить начатые Дахиром укрепления Акки, созвать в этот город своих отчаянных босняков, албанцев, курдов, магрибинов, которых ватаги периодически опустошали пашалык, и отложить до времени гонения на эмира Бешира, которого место было уже сторговано сыновьями повешенного им эмира Юсефа.

Яффа, перед которой останавливались по нескольку недель или месяцев обычные нашествия из Египта, была взята штурмом в третий день по появлении французского войска у ее стен[146]. Племена Палестинских гор и воинственного Набулуса, которые могли бы если не сражаться в поле с французами, то по крайней мере беспокоить их фланги, остались равнодушными зрителями их шествия вдоль берега до Акки. Бонапарт не занял Иерусалима, потому что в Сирии он искал только военных позиций. В этом отношении Иерусалим представлял ту невыгоду, что в случае восстания горцев легко могла быть отрезана обратная дорога в Египет.

Акка была обложена. Английский коммодор Сидней Смит[147] пособлял Джаззару с моря и наряжал в крепость своих артиллеристов в подмогу к плохим артиллеристам Джаззара, который за своими стенами упорно отстреливался от осадных работ французов и слышать не хотел о переговорах. Окрестные племена с бесстрастным любопытством глядели на войну или даже благоприятствовали французам, если не по сочувствию к ним, то по ненависти к Джаззару. Мутуалии сафедские, которые всех более испытали неистовства тирана, явились даже в лагерь французов под начальством шейха Салиха, одного из внуков Дахира, известного более по своему поэтическому таланту, чем по воинственным доблестям. Другие шейхи, более способные, не спаслись от преследований Джаззара. Без шейхов племена сирийские, по своему внутреннему устройству, не могут двигаться, а потому племя мутуалиев при всей своей готовности присоединиться к кому бы то ни было, чтобы избавиться от своего тирана, было как бы разбито параличом и не могло оказать значительного пособия французам.